Она перевернулась на спину, прижалась ко мне, обняла лежащую у нее на груди куклу. И согласно кивнула. Я понимала, что действовать надо осторожно, и хотела, чтобы она ничего не опасалась.

– Тебя кто-то обижал?

Она кивнула.

– К вам приходили гости?

Снова кивок. Отважусь ли я задать вопрос, который не дает мне покоя?

– Это был плохой дядя? Уильям?

Мгновение она лишь грустно смотрела мне в глаза. Потом еле заметно кивнула. Ее начала бить дрожь, и я поняла, что на этом в расспросах о нем следует остановиться. Протянув руку, я погладила ее по щеке.

– Тебе было страшно? – спросила я.

Она не ответила, только продолжала пристально смотреть на меня большущими глазами. И почти замкнулась в себе. Я взяла вторую куклу.

– По-моему, это розовое платье, которое ты на нее надела, ей нравится. Эти две куклы – как лучшие подружки. Сейчас моя кукла обнимет твою.

В этот момент в комнату влетела Хелен, и наш разговор наедине закончился. Хоть у меня и не было полной уверенности, что Уильям появлялся у Карен, я все-таки решила утром позвонить в опеку.

И позвонила.

– Привет, Эллен, – начала я. – Знаешь, я немного встревожилась. Мне кажется, Уильям все-таки бывает у Карен, – и я рассказала о вчерашнем разговоре с Ханной.

– Да, с нее станется. Но, если попадется, ее план по воссоединению семьи пойдет крахом.

Не знаю точно, на что я рассчитывала, но эта реакция почему-то не оправдала моих надежд. Мне хотелось услышать уверения, что УДС проведет расследование. Я понимала, что Управление не в состоянии следить за домом Карен круглосуточно, семь дней в неделю, и вынуждено полагаться на ее собственные отчеты. А я даже не была сотрудницей УДС – просто матерью в приемной семье. Все, что мне оставалось, – наблюдать, сообщать о подозрениях и выступать в поддержку детей. По крайней мере, убеждала я себя, Карен останется в сфере пристального внимания УДС еще на полгода, прежде чем ей вернут детей. Я молилась, чтобы истина выплыла наружу. Но что я могла сделать для Ханны до тех пор? Я не знала.





16 апреля мой телефон в Центре помощи зазвонил.

– Дебра, даже не знаю, как вам об этом сказать, – начала Эллен. – У меня новости. Я ездила к судье, чтобы представить шестимесячный план, но услышала, что он не намерен со мной встречаться. Вместе с другими юристами он уже принял решение вернуть всех пятерых детей Бауэр домой немедленно.

Я лишилась дара речи. Правильно ли я расслышала Эллен? Как такое может быть? О чем только думает судья? Мы с Эллен знали, что Карен пока не готова принять всех детей, да и они не готовы к внезапному переезду в ее дом.

Пытаясь отдышаться, я выпалила:

– Эллен, вы шутите? Почему он отказался от встречи? Почему не дал вам представить план? Я не понимаю! – Я с трудом удерживалась от слез.

– И я тоже ничего не понимаю. Такого еще никогда не было. У меня все было готово и расписано, папка в руках, но меня просто не пустили к нему, а потом вышли и сообщили, что решение уже принято. Я в таком же шоке, как и вы. Я не справилась. Просто ушла, вернулась к себе и связалась с начальством. – Она запнулась. – Вот и все, что я могу вам сказать. Собирайте детей и везите их домой. Сегодня же. Сейчас я готовлю их бумаги. Мне пора, – судя по голосу, она спешила и была раздражена.

– Подождите! – крикнула я в телефон. – А как же Ханна? Нельзя ли придумать что-нибудь, чтобы мы подержали ее у себя, пока Карен осваивается с остальными детьми? Вы же знаете, у нее все неважно…

– Всех детей приказано вернуть. Сегодня! Вы должны выполнить это распоряжение, Деб.

Я лишилась дара речи. Правильно ли я расслышала Эллен? Как такое может быть? О чем только думает судья?



Ком встал у меня в горле, во рту пересохло, но мне было некогда осмысливать шок: пришло время ехать за детьми. Сначала я забрала из школ своих. Когда они один за другим садились в машину, я сообщала им про решение судьи. И сразу же у каждого вырывался вопрос: «А Ханна? И ее заставят вернуться?» Да, и ее, говорила я, и видела на лицах детей отражение моих собственных потаенных страхов.

– Только пожалуйста, ничего не говорите детям Бауэр. Я расскажу им сама, когда мы все соберемся дома.

Пока в машину садились дети Карен, у меня перехватывало горло, но я старалась вести себя как можно естественнее.

Свернув на подъездную дорожку к дому, я объявила детям:

– Когда войдем в дом, разденьтесь, повесьте куртки, оставьте рюкзаки на застекленной террасе. Аккуратно поставьте обувь вдоль стены и приходите на кухню перекусить. Мне надо поговорить со всеми вами. Нет… ничего плохого не случилось, – я вынудила себя широко улыбнуться, чтобы успокоить их. По лицам я видела, что они расслабились, зная, что их ждет еда и беседа, а не внушение.

Через несколько минут дети уже сидели на своих обычных местах за столом.

– О чем ты хотела поговорить, Дебва? – Эндрю набил рот печеньем с шоколадной крошкой, которое сыпалось у него изо рта на стол.

– Мне звонила Эллен из Управления. Сказала, что сегодня все вы возвращаетесь домой.

Я умолкла в ожидании реакции. Все перестали жевать и уставились на меня. По нахмуренным бровкам и прищуренным глазам я видела: они так же озадачены известием, как и я. Первым подал голос Кайл:

– Сегодня? – Его глаза заблестели, он выпрямился на стуле. Кайра, увидев, как повел себя ее старший брат, тоже заулыбалась.


– Да. Сегодня, – повторила я.

У Ханны широко раскрылись глаза. Отложив свое печенье, она с трудом сглотнула, посмотрела на меня и спросила:

– И я тоже?

Эндрю сидел, почти так же закаменев, как Ханна. Он смотрел, как улыбка на лице сестры сменяется ужасом. Десятимесячная Элли на высоком стульчике гораздо больше интересовалась горкой колечек «Чириос» перед ней и молоком в кружке-непроливашке. Она понятия не имела, куда уезжает.

– Сейчас вы доедите, потом уложим по коробкам все, что сможем взять сегодня. Остальные ваши вещи я привезу в другой день.

Мои дети сначала наблюдали, как маленькие слушатели реагировали на новости, потом перевели взгляды на меня, словно ждали, что я найду чем ободрить Ханну. А я не знала, что ей сказать. Чем ее утешить? Как смягчить ее переезд к родной матери? Я знала: мои родные дети ждали, когда нас в семье снова будет пятеро – но и они всерьез тревожились за Ханну.

Когда печенье было съедено, а стол чисто вытерт от крошек и следов молока, я отправила своих вместе с Элли, Кайлом, Кайрой и Эндрю собирать одежду и игрушки.

– Ханна, пойдем посидим на диване.

Я села рядом с ней и тихо заговорила:

– Я говорила о твоем переезде домой к маме с социальным работником, и она ответила, что тебе придется уехать вместе с другими детьми. У меня нет выбора. Я не могу оставить тебя у нас. Но я обещаю следить, как у тебя идут дела, и УДС тоже будет проверять, чтобы с тобой все было в порядке.

Наш с Ханной негромкий разговор привлек больше внимания, чем если бы я говорила во весь голос. Кайл и Кайра с любопытством выглядывали из-за двери спальни. Мне казалось, их беспокоит скорее то, что скажет мне Ханна, чем то, что скажу ей я. Мать поручила им следить за всем, что говорит кто-либо из них социальным работникам или мне. К счастью, услышать нас они не могли.

– Но я хочу остаться с тобой. Хочу жить здесь. Я не хочу уезжать, – глаза Ханны наполнились слезами.

– Знаю. И мы не хотим, чтобы ты уезжала. Но у меня нет права оставить тебя с нами. Может, потом твоя мама разрешит тебе съездить к нам в гости. С тобой все будет хорошо, – я видела, что моим ободряющим словам она верит не больше, чем я сама.

Через полчаса вещи были собраны, Сэди, Хелен и Чарльз погрузили коробки в машину. Обняв на прощание каждого из Бауэров, они помогли всем пристегнуть ремни безопасности. Ханна сидела как каменная, впереди, рядом со мной. Я то и дело поглядывала на нее, но она не отвечала мне взглядом.

Я просто не могу так поступить.

Ханна заплакала, едва мы выехали на ухабистую проселочную дорогу, ведущую прочь от нашего дома. От ее рыданий разрывалось сердце. Братья и сестры Ханны, даже Элли, сидели сзади тихо. Когда мы свернули на шоссе, Ханна взмолилась: «Пожалуйста, не увози меня!» Она просила об этом шепотом, словно не хотела, чтобы остальные слышали ее. И дрожала, стиснув кулачки и не отрывая рук от сиденья.

Я включила радио и прибавила громкость, чтобы на заднем сиденье не слышали, что я скажу Ханне.

– Я буду приезжать к тебе в гости. Не только к тебе, но и ко всем вам. Часто. С тобой все будет хорошо, – зашептала я.

Господи, что же я делаю?

Чем ближе мы подъезжали к городу, тем сильнее всхлипывала Ханна.

Решение судьи взбесило меня. Я просто не могла с ним смириться. Мне требовалось хоть что-то предпринять. Я свернула на боковую улицу, которая вела к зданию УДС, а не к дому Карен.

Можно приехать туда вместе с детьми и попросить встречи с Эллен. Нам нужен план Б для Ханны.

Я свернула к тротуару на улице возле здания УДС и вышла. Дети выглядели встревоженными. Я объяснила, что вернусь через минуту, отошла от машины и набрала номер УДС.

Пока я ждала, когда мне ответит Эллен, из машины выбралась Ханна.

– Ханна, что ты делаешь? Ты должна сидеть в машине.

Всхлипывая, она подбежала ко мне. Я подхватила ее на руки, она обвила ногами мою талию, закинула руки за шею и уткнулась лицом в грудь. Я едва удержала и ее, и телефон. Она безутешно рыдала.

– Алло, Эллен слушает.

Из-за рыданий Ханны я едва различала ее голос.

– Эллен, это Деб Мерк. Я с детьми. Как раз везла их к Карен, но у Ханны случилась истерика. Она перепугана, – у меня сорвался голос, слезы потекли по лицу. – Я просто не могу отвезти ее в таком состоянии. Пожалуйста, нельзя ли что-нибудь придумать для нее?

– Сейчас это не в моих силах. Судья вынес решение, вы должны отвезти всех детей домой. Отвезите ее, а мы будем осуществлять надзор. Понимаю, это не лучший выход для Ханны, но я позабочусь о домашних инспекциях и прослежу, чтобы с ней все было хорошо. Вам придется сделать, как сказано, Деб.

Ханна цеплялась за меня так, что я едва могла дышать. Остальные дети смотрели на нас в окна машины.

Мне в голову ударила паника такой силы, с какой я прежде никогда не сталкивалась. А я-то считала себя рассудительным человеком. Уравновешенным. Собранным. Но теперь мне казалось, что я очутилась в отчаянном положении, где речь идет о жизни и смерти. И я ляпнула невероятное:

– А если я увезу ее из штата или из страны? Что тогда?

Эллен заговорила отчетливо, с расстановкой:

– Дебра, вам предъявят обвинение в похищении ребенка. Подумайте о своей семье. Не делайте глупостей.

Именно в такой оплеухе я нуждалась, чтобы вернуться к действительности. Что я могу поделать? На стороне Ханны больше никого. Не к кому обратиться. Никто не волен изменить курс, которому мы обречены следовать.

– Ладно. Но пообещайте, что будете следить за ситуацией и убеждаться, что с Ханной все хорошо, – раньше я никогда так не разговаривала с социальными работниками. Я знала: Эллен поняла, насколько серьезно я настроена. Но вряд ли она осознала, как мне страшно за Ханну.

Закончив разговор, я с трудом сняла с себя Ханну. На моей шее остались царапины от ее рук. Я крепко обняла ее.