— Кристина ни с кем не дружила.



— Ты-то хоть знаешь, почему попала в этот список?



Однако вместо того, чтобы нормально ответить, Сёмина стала ныть, что ей тоже постоянно кажется, что она лишняя в этом мире и никому не нужна. А потом вдруг решила, что мы должны ехать в больницу к Кристине и попросить у неё прощения.

Но я сразу отказалась. Во-первых, мне лично не за что было просить у Ворожцовой прощения, а во-вторых, в больницу нас всё равно не пустили бы. Я это знала наверняка, у моей мамы знакомая недавно из реанимации. Те, кто в коме, все там лежат. И никого, даже родственников туда не пускают.



После этих моих объяснений Сёмина сделалась ещё более унылой и заявила, что нужно было прямо сказать, что я не хочу, а не придумывать отмазки.



Я же посоветовала ей прекратить выдумывать всякую фигню, и больше думать о причине, а не о следствии. Тогда она всё-таки рассказала, что немного дружила с Кристиной, когда они ходили вместе в художественную школу. И с тех пор, та очень сильно изменилась. А в школе они лишь здоровались, и совершенно не понятно, почему Ворожцова вдруг вспомнила о ней, но раз такое произошло, то значит, так и должно быть.



— Знаешь, что? — в конце концов, предложила я, чтобы хоть как-то прекратить это занудство. — Нам нужно всем вместе встретиться.



— С кем встретиться? — не поняла Настя, всё ещё пребывая в своих страданиях.



— Всем, кого перечислила Кристина. Только так мы сможем хоть что-то понять.



— Что понять? — Сёмина страшно тормозила.



— Мои родители постоянно куда-нибудь уезжают, так что можно собраться у меня.



И тут она неожиданно встрепенулась и будто даже ожила, в голубых глазах промелькнула неподдельная заинтересованность.



— Ты приглашаешь в гости? Я обязательно приду. У меня все каникулы свободные.





========== Глава 3 ==========





Ребят я позвала к себе шестого, когда мама с папой поехали к Решетниковым на дачу. Они никогда не могли посидеть спокойно дома, всё время летели куда-то сломя голову. И я, по их мнению, была занудой и плесенью.



Самым первым, на целых двадцать минут раньше назначенного срока, пришел Петров.



Он был темненький, с россыпью симпатичных шоколадных родинок на обеих щеках, кареглазый, курносый и очень улыбчивый. Каштановые волосы были намеренно взъерошены так, будто он только что прокатился на американских горках. В этой прическе и во всем его внешнем виде: модных узких синих джинсах, яркой бирюзовой толстовке на молнии, белой футболке с надписью «It» not my problem» под ней и маленькой блестящей сережке в левом ухе, — читалось явное стремление хорошо и броско выглядеть. От него пахло кондиционером для белья и лёгким, спортивным парфюмом.



С первой же минуты Петров повел себя со мной шумно и по-приятельски, как бы показывая, какой он простой и контактный. Но это получалось у него немного наигранно, с перебором, как бывает, когда кто-то очень старается скрыть своё смущение.




Прямиком зайдя в мою комнату, он стал снимать на камеру всё подряд.



— Одиннадцать сорок пять, явочная квартира Осеевой. Мы собираемся тут, чтобы разгадать страшную тайну Чёрной Кристины и дать ответы на вечные вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?».



Он прошел туда-сюда по комнате, зачем-то поснимал мой стол, кровать, даже вид из окна, затем перевел объектив прямо на меня:



— Так, Осеева, что ты скажешь в своё оправдание?



— Ничего не скажу. Мне не в чем оправдываться.



— А какой твой любимый цвет?



— Никакой.



— Тогда почему у тебя в комнате нет ничего такого цвета?



— Очень смешно.



— Я всегда такие вещи подмечаю. Для кино, между прочим, это знаешь, как важно? Хороший фильм делают не только актеры и сюжет. Чтобы вызвать у зрителя эмоции, нужна правильная картинка. Гармоничная и соответствующая содержанию, а не как твои волосы.



— А что мои волосы?



— Они красные. Это цвет энергии, тепла и любви, а сама ты молчаливая и сдержанная. Получается эмоциональное противоречие. И зритель, такой, сразу «не верю!».



— Красный — это сила и гнев, — строго сказала я, сразу давая понять, чтобы он не лез с этим.



И Петров тут же миролюбиво согласился.



— Понял, как скажешь.



Марков и Сёмина явились ровно к двенадцати, и Петров моментально переключился на Сёмину, спрашивая о любимом цвете и снова разглагольствуя про «правильную картинку». Настя же сильно застеснялась и ответила, что вообще не любит кино, а в аниме всегда очень яркие краски, не такие, как в реальной жизни.



Тогда к их разговору подключился Марков, заявив, что слова Петрова — чушь, потому что раньше снимали черно-белые фильмы и там всё было понятно, что хорошо, а что плохо. А теперь — сплошная неразбериха. И если вообще запретить цветное кино, то всё снова встанет на свои места. Белое будет белым, а черное — черным.



На первый взгляд в Маркове не было совершенно ничего примечательного. Обычная ботаническая внешность. Короткие черные кудрявые волосы, такие же черные маленькие острые глазки, внимательно следящие через узкие прямугольнички лёгких, в металлической оправе, очков за всем, что происходит вокруг, за каждым чужим словом, за каждым движением и взглядом. Щуплые плечи, опущенные вниз, длинные тонкие локти и пальцы.



Но потом, приглядевшись повнимательнее, уже сложно было назвать его «обычным ботаном». Во-первых, из-за презрительной ухмылочки, так часто блуждающей у него на лице, словно каждый раз, открывая рот, ты произносишь величайшую глупость на свете, и он, Марков, избран всей мировой общественностью для того, чтобы сообщить тебе об этом. А во-вторых, если что вдруг шло не по его, острый гладкий мальчишеский подбородок упрямо и заносчиво тут же задирался кверху, демонстрируя решительную готовность к любому вызову.