– Это я, Крис.

– Слушай, куда ты пропала?! – во весь голос заорал он. – Мы даже волноваться стали!

– Ты можешь приехать? Сюда, в город?

– Когда?

– Прямо сейчас. Ну, или когда сможешь!.. Нам нужно с тобой поговорить.

– Кому вам? – уточнил Василий Васильевич. – Ладно, потом расскажешь. Приеду, конечно, говори – куда.

– Мы будем ждать тебя в зоопарке возле бегемота, – продолжала Кристина так же быстро. – Приезжай один.

Меркурьев вернул трубку на рычажки, повернулся и нос к носу столкнулся с Лючией. Муры не было видно.

– Вы собираетесь в город? – спросила красавица, и голос ее, низкий, переливающийся, словно теплый бордовый шелк, опять ошеломил его.

– Да, – промямлил Василий Васильевич. – Мне надо… в одно место.

– Я могу вас подвезти. Хотите?

– Хочу. Спасибо.

– Тогда через полчаса жду вас у подъезда.

Она повернулась и не спеша поплыла по коридору, придерживая маленькой рукой узкую юбку. Меркурьев смотрел ей вслед.

Зачем она подошла? Чтобы послушать, о чем и с кем он говорит? Или шла мимо?

И куда девалась Мура?..

Он заглянул в вестибюль – книга на месте, а Муры нет, потом в гостиную – там Софья, о которой он совсем позабыл, набирала что-то на планшете и, завидев Василия Васильевича, тут же планшет бросила и сказала, что он ведет себя по-свински.

– Мы же собирались гулять в парке, – она поднялась, откидывая волосы. – А ты пропал!..

– Мы погуляем, – пообещал Меркурьев. – Только я сейчас не могу, мне в город нужно.

– Я с тобой.

– Нет, у меня встреча, я попросил человека меня подвезти, мы с тобой в следующий раз, да? – бормотал Василий Васильевич, продвигаясь к двери.

Оказавшись в коридоре, он опрометью кинулся к деревянной лестнице, Софья что-то кричала ему вслед.

Он постучал и зашел, не дожидаясь ответа.

Мура лежала на кровати, подтянув к груди джинсовые колени. Под щекой у нее была коричневая обезьяна.

– У тебя температура поднялась?

– Нет.

– А почему ты легла?

– Просто так.

Василий Васильевич ничего не понял. Он постоял посреди комнаты, потом взял в руки богдыхана и подергал его за голову. Голова сидела крепко.

Меркурьев с богдыханом в руках сел на край кровати.

– Мура, – спросил он. – Ты что?.. Тебя опять кто-то напугал? Или ты чувствуешь возмущение поля и прочие тонкие материи?

– Меня никто не пугал, – отозвалась она и перевернулась на другой бок, спиной к Меркурьеву. – А возмущение я чувствую. Я его чувствую всякий раз, когда ты обмираешь от восторга перед этой Лючией.

Василий Васильевич чуть не уронил богдыхана.

– Мне не нравится, когда ты смотришь на нее как телок! Она что, такая неотразимая красавица, что ты не можешь себя в руках держать?

– Ерунда какая, – пробормотал Василий Васильевич и взъерошил волосы, почти как Фридрих Вильгельм Бессель. – Она просто подошла и спросила, не нужно ли мне в город, я ответил, что нужно, и тогда она сказала: я вас подвезу, а я ей – спасибо, и больше мы ни о чем таком не разговаривали…

Он бормотал все медленнее, понимая, что говорит чепуху, оправдывается, а оправдываться ему не в чем, он не виноват!

Он не виноват, конечно, но отчего-то ему было совестно, как будто он и впрямь сделал нечто постыдное.


Василий Васильевич перестал бормотать и посмотрел Муре в затылок. Светлые блестящие волосы немного подрагивали, словно Мура беззвучно плакала.

Он взял ее за плечо и повернул.

Она не плакала, но вид у нее был несчастный. И еще эта коричневая обезьяна!.. Из-за того, как Мура прижимала обезьяну к себе, Меркурьев прямо-таки наливался жалостью, будто он сентиментальная старуха.

– Ты ревнуешь, что ли?

Она отвела глаза.

– Меня? – уточнил Василий Васильевич. – К Лючии?..

Она опять отвернулась.

– Лучше поехали со мной в Кенигсберг, – предложил Меркурьев, не зная, как нужно выходить из таких деликатных положений. – Кристина сказала, что хочет со мной увидеться, чтобы я приезжал один, но я думаю, что мы вполне можем приехать вместе.

Мура перевернулась на спину и теперь смотрела в потолок.

– Поедем, – повторил Меркурьев, маясь от неловкости. – Пойдем в зоопарк. Я сто лет не был в зоопарке. В прошлом году приезжал и не ходил.

– Поедем, – согласилась Мура, и он сразу воспрянул духом. – Я понимаю, что Лючия очень красивая женщина и такая загадочная!.. Наряды у нее, как из журнала. Держится как Жаклин Онассис.

– Самая загадочная из всех известных мне женщин, – признался Меркурьев, – это ты. Ты же вещунья и духовная дочь Сантаны. Кто такой этот Сантана?..

Мура села и посмотрела на него.

– Знаменитый йог и учитель. Учит, как достичь просветления.

– Ты достигла? Просветления?

– Вася, это довольно трудно. Ты поставь себя на мое место. То и дело ты видишь и слышишь то, чего больше никто не видит и не слышит! Сначала вообще страшно, и кажется, что вот-вот свихнешься или уже!.. Постепенно привыкаешь, но все равно это не помогает. Понимаешь, не только я их дергаю, когда мне вздумается! Но и они меня!

– Что это значит?

Она повозилась и села на пятки. Обезьяну пристроила рядом с собой.

– Ну, вот я вызываю дух Канта, прошу его прийти. Он меня в любом случае слышит. А если кому-то из них приходит в голову позвать меня, они тоже зовут, и я их слышу! Я могу пропустить зов мимо ушей, но я же его слышу!..

Василий Васильевич согласился, как это может быть.

– С ума сойдешь, – сказал он в конце концов. – Если так.

Мура несколько раз кивнула.

– Я и на всякие курсы для экстрасенсов записывалась, и в разные организации вступала, думала, этим можно как-то управлять. Оказалось, что нельзя.

– Ты что, экстрасенс?

– Ну нет, конечно!.. Я вообще не знаю, кто такие экстрасенсы. По-моему, с ними никто не разговаривает. Я имею в виду из тех, кто с другой стороны. Я ни разу не слышала, чтобы дух разговаривал с экстрасенсом! Я же постоянно всех слышу, кто сейчас… в эфире.

– Да ладно, – не поверил Меркурьев, и Мура опять кивнула.

– Мне папа таблетки выписывал, он у меня знаменитый невропатолог и думал, что у меня душевная болезнь. Таблетку примешь, спать хочется, в ушах шумит, но все равно всех слышно.

– А видно? – спросил заинтересованный инженер Меркурьев.

– Нет, видно, только когда они сами появляются.

– А тебя они видят?

Она задумалась.

– Не знаю, Вася. Нужно спросить у Емельяна Ивановича. Я многого еще не знаю! И духа вот так близко вижу первый раз. Когда он появился, я решила, что в комнате буду сидеть, с ним рядом не могу, страшно. Я же понимаю, что это дух. Я вижу.

– Объем в кино не видишь и на ступеньках падаешь, а тут видишь?

Она пожала плечами.

– Н-да, – вздохнул Меркурьев. – История. Колебания мембран и струн.

– Что ты говоришь?

– Ничего не говорю. Я молчу.

Василий Васильевич взял ее за подбородок, повернул к себе и поцеловал в губы. Ему давно хотелось ее поцеловать, пожалуй, с тех пор, как он впервые увидел ее умытой и беленькой, с брызгами веснушек на носу. И когда она шмыгала носом – хотелось, и когда ела пшенную кашу.