Алекс вернулся, чтобы позвать Миллера на обед, потому что знал, что в противном случае напарник сам придет его искать, а ему не хотелось объяснять, что он делал в архиве. У него создалось странное чувство, что тогда все материалы могут неожиданно исчезнуть или что здание участка ночью подожгут. Полицейский бы с легкостью отогнал эти мысли – что за паранойя? – если бы не знал, как иногда сложно написать в блокноте простое слово «ДЕВОЧКИ».

Напарники доехали до «Мороженого у Сэма», потому что Миллер решил, что ему жизненно необходима не только картошка фри, но и шоколадный милкшейк.

Кафе Сэма было обычной придорожной забегаловкой с бургерами, хот-догами и картошкой, молочными коктейлями и мороженым. София не одобряла, когда Алекс злоупотреблял фастфудом («Мне все равно, что ты не полнеешь – столько масла никому на пользу не пойдет»), поэтому он ограничил потребление вредной еды одним разом в неделю, а в остальные дни таскал с собой на работу приготовленные женой сэндвичи на цельнозерновом хлебе с салатом и курятиной.

– Три хот-дога с чили, большую картошку, шоколадный милкшейк, – зачитал Миллер тощему подростку, стоявшему за кассой. Он достал кошелек. – Алекс, ты что будешь?

– Хот-дог по-чикагски и колу.

– А картошку? – Миллер не мог вообразить и дня без любимой еды.

– Если бы я ее хотел, я бы сказал.

Он окинул взглядом парковку, в ожидании пока Миллер оплатит заказ. Стандартная для такого летнего дня публика: семьи с маленькими детьми едят вафельные рожки, стайки тинейджеров делят одну порцию картошки и мороженого с фруктами на всех. Небольшое радио на главной витрине забегаловки играло «Everything She Wants» – песню, которую Алекс за последние пару месяцев слышал явно слишком часто, потому что его обычно такая благоразумная и одержимая наукой Вал влюбилась во фронтмена группы Wham! Джорджа Майкла. В воздухе витал аромат масла для фритюра.

Почти всех людей на улице офицер знал если не по имени, то хотя бы внешне, что в очередной раз подтверждало, каким маленьким на самом деле был Смитс Холлоу. Алекс с семьей переехал всего пару месяцев назад, но уже сейчас добрая половина людей, с которыми он пересекся взглядами, помахали ему и поприветствовали: «Здравствуйте, офицер Лопез!».

За одним исключением. Белый мужчина, сидит в одиночестве, ест чизбургер за столиком на улице. Алекс его не узнал, но что-то в его виде ощущалось такое, из-за чего волосы на затылке вставали дыбом.

Дело не в том, что мужчина выглядел как-то подозрительно. Или как серийный убийца. А скорее в том, что он был Нездешним. Алекс практически мог разглядеть над его головой табличку «Чужак».

Причем «чужак» не в смысле «из Силвер Лейк». Мужчина явно был даже не из окрестностей Смитс Холлоу. Слишком дорогая одежда и стрижка. Слишком блестящие туфли. Он разглядывал толпу гостей «Мороженого у Сэма» со сдержанной гримасой презрения, будто купил билет в чрезвычайно занятный зоопарк.

Миллер подошел к Алексу с подносом, заваленным едой. Они расположились за пустым столиком на улице. Офицер специально сел так, чтобы видеть незнакомца.

На подносе лежало две коробочки картошки.

– Я же сказал, что не хочу.

Миллер покачал головой и подвинул Алексу упаковку:

– Ну, как без картошки, чувак.

Алекс задумался, что же творится в голове у Миллера. «Мадонна, картошка, пиво «Пабст Блю Риббон» и бейсбольный клуб “Чикаго Кабс”», – ответил он на свой собственный вопрос. Как кто-то вроде него мог стать полицейским?

– На что глядишь? – спросил Миллер, откусив сразу половину хот-дога.

– Там какой-то мужик, я его не узнаю, – ответил Алекс, рассеянно жуя картошку, которую ему подвинул напарник.

– Даже я не всех знаю, а я тут всю жизнь прожил. Ты о ком?

– Тот мужчина, что в одиночестве сидит под деревом. Нет, только не поворачивайся.

– Да что это по-твоему? Кино про шпионов? – усмехнулся Миллер и, проигнорировав Алекса, развернулся на лавке. Он с прищуром поглядел на человека под деревом. Незнакомец аккуратно вытирал руки целой стопкой маленьких белых салфеточек, которые выдают в придорожных забегаловках и дайнерах по всей Америке. – Тот богатого вида мужик?

– Да, – Алекс закатил глаза, – почему бы тебе еще не покричать об этом?

Миллер развернулся обратно и запихнул в рот остатки первого хот-дога.

– Наверняка из Чикаго, – проговорил он, жуя чили.

Алекса передернуло:

– Ради Бога, не говори с набитым ртом. Мои дети и то лучше воспитаны.

– А что не так с эти мужиком? Уверен, он просто проездом тут – направляется куда-нибудь, где поинтересней, чем в Смитс Холлоу.

Алекс пожал плечами:

– Есть в нем что-то.

Миллер улыбнулся:

– Ну, если он такой подозрительный, можешь просто подойти и спросить, что он тут делает. Ты же в конце концов уполномоченный представитель закона, Алекс.

– Может быть, – ответил он, поднося ко рту хот-дог. Офицер уже съел полкоробки картошки и сам того не заметил.

Алекс не то чтобы пялился на незнакомца, но из виду его не выпускал. Миллер доедал обед так сосредоточенно, будто был ученым, разрабатывающим лекарства от рака.

Напарники уже почти закончили, когда незнакомец встал и выбросил мусор в контейнер неподалеку. Алекс хотел поторопить Миллера, чтобы проследить за мужчиной, однако позже решил, что это дикость. Ему что, больше заняться нечем?

Однако он зафиксировал, что мужчина сел в красный «Понтиак Фиеро» 1984 года с наклейкой города Чикаго. Алекс точно заметит эту машину, если встретит ее снова. Очень мало кто в Смитс Холлоу водил современные автомобили, а чикагский стикер делал его особо узнаваемым.


Незнакомец сдал назад и выехал на окружную трассу, не бросив и единого взгляда на толпу. Но Алекс был уверен, что мужчина заметил наблюдение.





4




Джордж Райли заметил, как коп – кто-то, сидевший неподалеку обратился к нему «офицер Лопез», – злобно разглядывал его в забегаловке, где он остановился перекусить бургером. А как его было не заметить? Фиксировать подобные вещи – работа Райли. Хороший журналист подмечает все. Никогда не угадаешь, что потом пригодится.

Он удивился и подумал, что полицейский-латинос мог делать в таком заурядном городке, как Смитс Холлоу. По данным переписи, белого населения и/или потомков ирландских, немецких или польских иммигрантов здесь проживало более 95 %. Впрочем, в этом плане Смитс Холлоу ничем не отличался от Чикаго. На заре карьеры Райли даже пришлось выучить польский, потому что в городе оставались целые районы, где на нем говорили больше, чем на английском.

Коп-латинос проанализировал незнакомца, сделал выводы и мысленно пообещал себе следить за ним в городе. Все это Райли мог прочитать у него по лицу. Лицо, кстати, не выглядело глупым, хотя в покер он, наверное, играет так себе. Журналист зафиксировал, что надо бы разузнать про прошлое Лопеза. Может оказаться полезным.

А вот его напарник выглядел как большой тупой шмат мяса, эдакий типичный бывший игрок в американский футбол, с остановившимся в развитии мозгом. Такой сперва даст по морде, а потом будет задавать вопросы. Его гораздо больше интересуют хот-доги с чили, чем появление в городе незнакомца.

Это Райли устраивало – то, что полиция больше интересуется местными происшествиями, чем им. Потому что здесь, в Смитс Холлоу, наклевывалась история, и именно он хотел рассказать ее всей стране. И тогда-то жизнь у Райли пойдет в гору: он переедет в Нью-Йорк или Лос-Анджелес, будет заниматься журналистикой на федеральном уровне. Никаких больше репортажей о преступности в Чикаго, никаких чернушных статей про передозировки и борьбу городских синдикатов.

Вчера вечером Райли набрал своему товарищу Полу Новаку, однокашнику по престижной школе журналистики при Северо-Западном университете, который решил вернуться к корням и переехал в родной городок Смитс Холлоу. Новак был единственным человеком во всей школе, которого Райли мог выносить. На курсе с ними учились одни лишь идейные студентики с горящими глазами, рассчитывавшие Изменить Мир своими репортажами.

Каждый грезил стать новым Вудвордом или Бернстайном[2], свергать коррумпированные институты власти, выигрывать премии и подписывать контракты с издательствами.

Райли же, в свою очередь, хотел стать звездой. Он мечтал занять место Дэна Разера[3] и рассматривал работу в «Чикаго Трибьюн» просто как ступеньку на этом пути.

Его товарищ Новак за звездами не гнался и особым воображением не обладал. У него не имелось никаких дерзких амбиций, но писал он отлично – намного лучше, чем заслуживала местная газетенка, – а благодаря его добродушной манере держаться собеседники часто выдавали больше информации, чем планировали.

Райли никогда не понимал, зачем Новак вернулся в крохотный родной городишко вместо того, чтобы воспользоваться своим дипломом и устроиться в «Чикаго Трибьюн» или «Сан-Таймс».

Но коллега объяснил, что любит Смитс Холлоу и не видит ничего дурного в местной газете. Теперь он занял пост редактора (автоматически – предыдущий ушел на пенсию) и утверждал, что заведовать «Вестником Смитс Холлоу» лучше, чем трудиться штатным репортером в городе.

«Я сам выбираю свой график, дружище, – однажды поведал ему Новак. – А еще мне достаточно освещать школьные спортивные соревнования и заседания городского совета, чтобы все оставались довольны. Нет нужды выстраивать целую сеть источников или таскаться на тайные встречи на автомобильных парковках посреди ночи».

Конечно, недвижимость в Смитс Холлоу была несравнимо дешевле, чем в Чикаго, и получалось, что на свою скромную зарплату редактор мог позволить себе намного больше, чем коллега из большого города. А Райли обожал вещи, которые были ему не по карману: например, туфли из итальянской кожи или экстравагантный красный «Понтиак Фиеро», на котором он отправился в Смитс Холлоу. Если журналист сейчас задумается о своем счете по кредитке Мастеркард, то только что съеденный бургер попросится обратно.

Он включил местную радиостанцию, где постоянно крутили хит-парады, и динамики взорвались песней Дэвида Ли Рота «Just a Gigolo». Райли было без разницы, что слушать, главное чтобы на фоне что-то звучало. Шум помогал ему думать, и это шло пунктом № 108 в списке причин, почему журналист бы никогда не смог жить в таком тихом городе, как Смитс Холлоу.

Хотя, конечно, не такой уж это был и тихий город.

В ходе их вчерашней беседы Новак между делом упомянул двух убитых девочек, чьи тела обнаружили во дворе какой-то старой карги.

– Кто они? – спросил Райли.

– Вроде, никто не знает, – ответил Новак таким тоном, будто плечами пожал. – Они не из Смитс Холлоу. Начальник полиции попросил вставить их фото в завтрашний выпуск. Может, кто-то узнает.

– Крупная новость, да? Двойное убийство в таком городе достойно первой полосы.

– Не, ты что. Кристи хочет, чтобы мы не поднимали шума, пока не отыщем семьи девочек – никаких деталей. Так что выпустим на третьей странице.

Райли навострил ушли:

– Это неправильно. С каких пор шеф полиции имеет право определять, что будет в твоей газете?

– А я не против.

– А должен быть. Как же свобода прессы?

– Не притворяйся, что тебя волнуют поправки в Конституцию, – усмехнулся Новак.

Райли нахмурился:

– Волнуют. В любом случае, следует поместить фото девочек на первую полосу, если полиция реально хочет, чтобы их опознали. Куча народу сразу пролистывает газету до спортивной рубрики.

– Если честно, не уверен, что хочу печатать их на первой полосе, – сказал Новак неожиданно серьезным тоном. – Их, конечно, постарались по максимуму отмыть, и фото будут черно-белыми, но все равно заметно, что это головы без тел… особенно, если ты об этом знаешь.

– Их обезглавили? – спросил Райли. – Да уж, умеешь ты приберегать самые сенсационные подробности на потом. Полиция считает, что это серийный убийца или типа того? Будут запрашивать помощь ФБР?

Год назад Райли прочитал «Красного дракона» Томаса Харриса и с тех пор немного погрузился в тему профайлеров ФБР. Неожиданно у него зародилась волнующая идея, что он может стать первым, кто напишет об этой наклевывающейся истории про серийного убийцу. Это уж точно повысит его статус. Райли будет как Джимми Бреслин с Сыном Сэма[4].

Мысль, что Новак может пожелать сам написать репортаж, даже не пришла ему в голову. Редактор сломался под давлением маленького города. Он явно не планирует как следует отработать смерть двух обезглавленных девочек.

– Не думаю, что пригласят ФРБ, – ответил Новак. – Как я уже сказал, полиция старается не поднимать шума из уважения к семьям девочек.