Женщина подошла к койке. Синдре уставился на нее так, будто увидел демона. Кристина молчала, впечатленная только что услышанным.

– Похоже, все в порядке, – сказала медсестра. – Теперь еще надо бы посмотреть канюлю…

Когда Синдре откинул одеяло, чтобы показать канюлю, Кристина закричала. Синдре и медсестра дружно на нее оглянулись.

– Посмотри на свои руки!

От локтя к запястью Синдре тянулись кровавые царапины, как будто и в самом деле от длинных, острых шипов.





17


Благословение дается человеку в разных формах, но всегда это глубоко личное и возвышенное переживание. Каждый пастор в Кнутбю помнил, когда именно божество обнаружило перед ним свое присутствие. Почти со всеми это произошло в молодости. Некоторые видели ночью в спальне силуэт человека, от которого веяло блаженным спокойствием. Других просто настигало внезапное осознание того, что в этом мире они не одни. Настолько сильное, что его невозможно было списать на одну лишь игру воображения.

Кристина Форсман ничего подобного не удостаивалась. Она не слышала голосов, не видела знаков или знамений. И сны у нее были самые обыкновенные, которые обычно забывались сразу после пробуждения. Поэтому поначалу она отказывалась признавать, как много значили для нее раны на руках Синдре.

В годы ее взросления люди часто говорили о Боге и Святом Духе, и она не придавала этому какого-то особенного значения. Кристина знала, что Бог все видит, слышит, знает каждую ее мысль. Но у семейства Юнсонов из Кристинехамна был добрый Бог, который все прощал. Можно было смело говорить и делать не то – он закрывал на это глаза.

Бог, взгляд которого был направлен на Кнутбю, был совсем другим. Это первое, что подумала Кристина, увидев окровавленные борозды на руках Синдре.

Теперь Кристину тоже посещали вещие сны, чего с ней никогда не бывало раньше. И, просыпаясь среди ночи по несколько раз, она не сомневалась в реальности только что увиденного. Эта перемена потрясла ее до глубины души. Сны, конечно, были и раньше, но не такие яркие и осязаемые. Кристина чувствовала себя беззащитной перед глубинами собственного бессознательного и не знала, что с этим делать.



Она пыталась обсудить этот вопрос с мужем, но он не проявил интереса. Для него вещие сны давно стали частью религиозной жизни. Синдре умел отличать значимое от несущественного и, возможно, поэтому не воспринимал откровения жены всерьез.

Как-то в октябре Кристина увидела сон, от которого проснулась в холодном поту, напуганная и растерянная. Синдре к тому времени уже встал, она слышала, как он моется в ванной. Кристина положила голову на подушку и притворилась спящей, когда Синдре вернулся в спальню. Она оставалась в постели почти до восьми часов и, лишь когда Синдре ушел, спустилась к детям, которые завтракали на кухне.

Ясмин сразу поняла, что что-то случилось.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила она. – Все в порядке?

Не будь Кристина так погружена в свои мысли, обязательно обратила бы внимание на странности в поведении Ясмины Лилья. Одно то, что норрландка заговорила с ней первой, можно было считать чудом. Но Кристина только отмахнулась и многозначительно посмотрела на детей. Ясмина кивнула.

Потом позвонили в дверь, и начался их обычный день. Одна за другой приходили мамаши, и некоторые из них так нервничали, что только не перебрасывали детей через порог, чтобы тут же удалиться. Время приближалось к обеду, и Кристина уехала на работу. Она устроилась на полставки в дом престарелых, и теперь четыре дня в неделю красный автобус отвозил ее в Альмунге, петляя среди лесов и маленьких рощиц. Кристина наслаждалась каждым мгновением этой дороги и самой работы, означавшей для нее – ни больше ни меньше – глоток свободы.

Именно поэтому и в тот вечер, лишь вернувшись из Альмунге и уложив детей, она смогла наконец улучить минутку, чтобы поговорить на кухне с Ясминой за чашкой чая.

– Сегодня ночью… – осторожно начала Кристина, – мне снилась свадьба.

Ясмина побледнела. Откинула челку со лба и вперила взгляд в собеседницу.

– Мне тоже.

– Правда?

– Я тоже видела во сне свадьбу, – кивнула Ясмина. – Здесь, в Кнутбю, в часовне.

Кристина открыла рот. Неужели им обеим приснился один и тот же сон? Нет, это не могло быть правдой.

– Я… – продолжала Кристина, – поначалу я не видела, кто венчается. Они стояли лицом к алтарю, спиной к людям, которых было очень много. Помню, еще музыку…

– Орган, – подсказала Ясмина.

Кристина кивнула и продолжила:

– Потом жених и невеста повернулись друг к другу, и я разглядела их профили. Поначалу мне показалось, что это Синдре…

– Но это был не Синдре, – перебила ее Ясмина. – Это были Господь наш Иисус и Эва Скуг.

Судя по звукам в отдалении, кто-то из детей пошел в туалет на втором этаже. Но потом заскрипела лестница.

Неужели и Кристина видела во сне Эву? Проснувшись, во всяком случае, она думала, что это Микаэла стояла в церкви рядом с Синдре. Но за день сон успел поблекнуть в ее памяти, и теперь Кристине начинало казаться, что она ошиблась. Вполне возможно, ей тоже снились Эва Скуг с Господом Иисусом Христом.

– Правда ведь? – переспросила ее Ясмина. – Это Господь наш Иисус брал Эву в жены.

– Ну… – Кристина напрягла память. – Да, возможно.

Сосредоточившись как следует, Кристина пришла к выводу, что Ясмина, пожалуй, права. Да, именно Христа и Эву она и видела сегодня ночью во сне.


– Эй, кто-нибудь дома? – спросил голос со стороны прихожей.

Ясмина и Кристина оглянулись как по команде.

Это была Эва Скуг.



– Мы видели один и тот же сон, – сказала Ясмина, как только Эва переступила порог кухни. – Нам снилось, как ты, Эва, выходила замуж за Господа нашего Иисуса Христа.

Эва изменилась в лице, взгляд вспыхнул и тут же погас.

– Вот как…

Эва оглянулась на Синдре, который вошел следом за ней.

– Ясмина говорит, что она и твоя жена обе видели во сне, как я выхожу замуж за Господа нашего Иисуса Христа.

Реакция Синдре выглядела комично. Он словно превратился в маленького мальчика, лебезящего перед взрослыми, которые обещали ему сладостей за хорошее поведение. Таким смешным и беззащитным Кристина его никогда не видела.

– Я ничего им не говорил, – торопливо заверил Синдре, обращаясь к Эве.

И Кристина поняла, что ее муж страшно напуган.

Время остановилось. Кристина почувствовала запах залитых кипятком пакетиков чая «Эрл Грей». Кружевные салфетки из магазина «Хемтекс», похоже, свое отслужили. Кристина увидела пару макаронин на посудном столике – последствия детского завтрака.

Оба пастора на кухне – и Эва, и Синдре – напрочь выпадали из этой обыденной, такой домашней обстановки. Они обменялись серьезными взглядами, отрицательно покачали головами на вопрос Кристины, не хотят ли они чая, и сели за стол.

Им было что рассказать.



Эва сподобилась откровения от Иисуса Христа. Он явился ей и просил купить обручальное кольцо. Это было весной. Кольцо с семью бриллиантами – знак завета – предназначалось самой Эве.

Смысл откровения был ясен как день, и все же Эве не верилось. Что это могло значить? Несколько дней она мучилась сомнениями и ждала знака, которого все не было.

– Наконец я решилась открыться Петеру, – сказала она.

Странный, должно быть, у них получился разговор. Эва улыбалась. Женщина сообщает мужу, что Христос тоже решил вступить с ней в брак.

Петер отреагировал совсем не так, как она ожидала, и как будто нисколько не удивился. Он сказал, что в глубине души давно этого ждал и не сомневался, что рано или поздно нечто подобное произойдет.

Эва поехала в Уппсалу, где купила кольцо в ювелирном бутике в торговом центре «Гренбю», и попросила выгравировать на нем стих из Исайи: «И нарекут ее невестой Бога».

– Ювелир переспросил, действительно ли мне нужно только одно кольцо? – улыбнулась Эва.

Кристина тоже улыбалась, потому что это было то, чего от нее ждали.

Синдре тоже присутствовал на церемонии.

– Кто-то должен был нас обвенчать, – объяснила Эва.

Она дрожала как осиновый лист, целыми днями. Эва не верила и никак не могла отважиться. Но то же, что заставляло ее дрожать, одновременно наделяло невиданной силой.

Синдре прочел нужные стихи из Библии и объявил брачующихся мужем и женой, как всегда делал в таких случаях. Эва перестраховалась. Она запретила Синдре подходить к ней ближе чем на несколько метров и сама надела кольцо себе на палец. Это была святая ночь, и тот, кто осмелился бы прикоснуться к Эве во время венчания, непременно рухнул бы замертво.

– Когда все было кончено, я попросила Синдре уйти, – продолжала она, – и в тот же момент упала на колени без сил. Я чувствовала, что отныне моя душа отягощена ношей, с которой мне только предстоит свыкнуться.

Эва с нежностью посмотрела на Синдре, потом задержала взгляд на Ясмине и Кристине. И всем троим тут же стало ясно, какого доверия с ее стороны они удостоились.

– Я уснула там же, на полу, и спала крепко, как ребенок. А когда возвращалась домой темной ночью, Господь снова говорил со мной и дал мне новое имя – Фирца.

Тут подал голос Синдре и объяснил, что имя Фирца происходит из «Песни Песней» царя Соломона, часть 6, стих 4.

– «Ты прекрасна, Фирца, моя возлюбленная», – процитировал он голосом, которым читал проповеди. – А «Фирца» то же самое, что «Ева».

– Совсем как во сне, – прошептала Ясмина.

Что касается Кристины, свой сон она почти уже не помнила. Его место заняло откровение Эвы. А может, она и сейчас спит? Кристина провела по своей руке – нет, похоже, она бодрствовала.

– Мы обсуждали это на пасторском совещании, – сказал Синдре. – Этот вопрос оставался в центре нашего внимания всю зиму и весну. Ведь сказано в «Книге Откровения», что придет время свадьбы, и невеста должна быть готова. Мы знали, что Господь нагрянет, как вор посреди ночи, и что у Кнутбю особая миссия. Но мы никак не могли думать, что…

Синдре смолк. Даже его красноречия было недостаточно, чтобы передать суть случившегося. Сейчас он смотрел на Эву как на некое неземное существо, затесавшееся на кухне между двумя обыкновенными женщинами.