Глава 3




Ловиса Лаурин подержала в руке трубку, нажала кнопку и хотела было вернуться к конспектам и книгам, но задумалась. Наверное, зря… надо было поделиться новостью. Хоть они и договорились с Уле Хенриком пока помалкивать. Мало ли что может случиться? Надо подождать несколько недель, привыкнуть к чуду. Хотя к чуду вряд ли можно привыкнуть, на то оно и чудо. То, что привычно, – уже не чудо.

Стоп. Надо сосредоточиться.

Принцип преемственности, консолидированный отчет, в чем разница года отчетного и календарного…

Кухонный стол завален книгами, блокнотами, мандариновой кожурой. На видном месте календарь с собаками. Так называемый мультисенсорный метод занятий: чем больше стимулов, тем больше шансов, что знания зацепятся хоть за какой-нибудь крючочек. Сначала быстрое чтение вслух на разные голоса. При этом подчеркнуть ключевые слова и фразы разноцветными неоновыми фломастерами. И мысленно сочетать новые понятия с чем-то приятным – например, вот с этим фото в календаре: свежеостриженный белый пудель с любопытным черным носом. О правилах аудита хорошо напомнит черный лапландский оленегон: час назад пас оленей, а теперь обглодал косточку и отдыхает у очага, положив голову на лапы. Бедняга… после долгого путешествия на прицепе к снегоходу шерсть пропахла выхлопными газами. Особо малопонятные места можно отметить долькой мандарина и обязательно понюхать кожуру. Или откусить большой кусок перезрелого, уже не желтого, а коричневатого, пахнущего дрожжами банана. А когда уж совсем скверно, можно представить, как открываешь рюкзак и вдыхаешь целую симфонию запахов: дым костра, кожа, хвоя, масло, вяленная на весеннем солнце оленина.

Боже, как трудно сосредоточиться… Теперь ей захотелось кофе. От рюкзачных ароматов прямая ниточка. Достать и развязать пакетик с молотым кофе, оглядеться, посмотреть на подернутые дымкой просторы, развести костерок…

Делать нечего – придется пить кофе. Вытряхнула в ведро уже подсохшую утреннюю гущу, налила воды и поставила кофейник на плиту.

Когда ждешь, вода не закипает очень долго. Она задумалась о телефонном разговоре. Отец стареет, это заметно. Молодец, что позвонил, хотя по голосу слышно, каково ему приходится. Мама, конечно, переборщила. Чересчур жестоко. Но и ему не стоит так переживать. Жизнь продолжается, нельзя зарываться в нору одиночества. Съездил бы куда-нибудь, развеялся, опять почувствовал вкус к жизни. Вылези же наконец из своего треклятого вертолета, папа! Ты скоро будешь дедом!

Зря она ему не сказала… хотя в таком случае обиделась бы мать. Почему это она узнаёт последней? Значит, отец тебе дороже?

Так и приходится все время маневрировать в болоте ненависти. Ощупью искать тропинку, чтобы не провалиться. Постоянно прикидывать, как бы одна чаша весов не перевесила.

Она положила двойную порцию кофе. Крепкий, никакого молока. Черная маслянистая поверхность с радужным отливом, будто сверху налита солярка. Кофеин подействовал быстро, мысли заработали полным ходом.

Почему он звонил? По какому делу? Сообщить, как он рад, что она у него есть, и все?.. Больше он, кажется, ничего не сказал. Странно… Она не могла припомнить, было ли когда-то что-то подобное. Чувство тревоги росло с каждой минутой. Что-то явно не так. Совершенно точно – что-то не сходится.

Надо к нему подъехать. В его контору, как он ее называет. Сарай на берегу реки. Аккуратный, но сарай.





Глава 4




Последним супружеским подвигом Хенни Лаурин были сдобные булочки с солью. Сначала обычное тесто – молоко, масло, мука. Дала подойти, раскатала, посыпала корицей, смазала маслом и щедро посыпала солью – несколько горстей. Свернула в рулет, нарезала как обычно, положила в формочки, смазала яйцом. А сверху добавила еще соли. Крупная соль очень похожа на гранулированный сахар, тот, которым пользуются кондитеры. Поставила в духовку и не отходила, пока булки не стали именно такими, какими и должны быть – бархатистые, загорелые, с белыми аппетитными жемчужинками, только не сахара, а соли. Аромат свежевыпеченной сдобы распространился по всему дому, и тут же явился муж – с абсолютно бараньей физиономией.

– Ты что, булок напекла?

Будто сам не видит – вот же они, лежат на противне.

Ни похвалы, ни даже благодарности – ни слова. Ничего, что прибавило бы ей самоуважения.

Она поставила рядом с его чашкой булочки в облаке душистого пара. Ловиса потянулась было, но Хенни перехватила ее руку:

– Сначала папа.

Винсент откусил большой кусок. Успел даже зажмуриться от наслаждения, настолько силен и приятен был коричный аромат. Но тут же физиономия его перекосилась.

– Какого черта… Хенни…

Он поискал глазами, куда бы выплюнуть. Ничего не нашел – пришлось в ладонь. Глаза округлились, отчего сходство с бараном стало еще более заметным. Эта дурацкая гримаса, этот тупой взгляд… Господи, что за смехотворное существо.

Ловиса переводила взгляд с матери на отца, никак не могла врубиться. Что происходит?

– Good bye, – сказала Хенни.

По-английски. Это была ее последняя реплика. Не заготавливала, просто так вышло. Good bye. The end.

Повернулась и пошла в гараж, где стояли заранее упакованные чемоданы. Заранее позвонила Эйнару, и тот уже ждал за углом в своем пикапе. Полминуты – чемоданы брошены в кузов. Винсент только появился в кухонном окне, а Эйнар уже включил скорость. Все как в голливудском фильме, даже последняя реплика.

– Good bye, – она пересказывала Эйнару всю сцену, и у того живот трясся от хохота.

У них похожее чувство юмора, у нее и у Эйнара. А Винсент начисто лишен этого товара. Если их семейная жизнь что-то собой и представляла, то веселой ее уж никак не назовешь. Как она могла когда-то запасть на такого? Плотоядный цветок с липкими щупальцами. Как он называется? Росянка? Какое там плотоядный… чучело гороховое. Жалкий тип.

Теперь осталось забрать пионы. Это ее пионы. Не он, а она часами перелистывала каталоги, ездила в несусветную даль в лучшие садоводческие магазины, выбирала, платила, сажала и выращивала. Дело, между прочим, непростое, далеко не каждый пион приживется за полярным кругом, как его ни укрывай и ни защищай. “Сара Бернар”, к примеру, так и не пошла. “Ширли Темпл”, “сибирский розовый”, “коралловое пламя” и золотисто-желтый “серный” кое-как перезимовали. И конечно, ее гордость, темно-бордовый “укропный”. Хенни отдала пионам годы жизни. Они же растут так удручающе медленно. Иногда несколько лет проходит, прежде чем им вздумается цвести, зато потом с каждым годом цветов все больше и они все крупнее, все роскошнее, хотя кажется – уже некуда. Пион цветет недолго, неделю-другую, но… что там говорить: король цветника, никаких сомнений. Даже розам трудно с ними тягаться. Хенни могла часами наблюдать, как подмигивает из зеленой тюрьмы розовый глазок, как медленно освобождается от оков бутона спеленатый извечным водоворотом зачатия цветок. Вот уже расправляются атласные лепестки, пахнущие вывешенным на мороз выстиранным бельем и медом, и неодобрительно косятся на соседние, облепленные садовыми муравьями, нераспустившиеся бутоны…


Она с детства обожала эти цветы.

Ну уж нет. Винсент недостоин пионов. Единственное, что ему доступно, – терпеливо, пока не заведется, дергать стартовый шнур газонокосилки. Или в лучшем случае вывинтить свечу и почистить зазор сложенной вдвое наждачной шкуркой.

Она медленно объехала вокруг участка – хотела убедиться, что Винсента в доме нет. Уже скоро полдень, наверняка уехал на работу. Ну что ж… Риск, конечно, есть. Надо поторопиться. В крайнем случае пригрозит позвонить Эйнару. До Эйнара в это время вряд ли дозвонишься, но Винсенту-то откуда знать.

Поставила машину у гаража, достала из багажника лопатку, перчатки, ведра. Покосилась на окно в кухне – все спокойно. Заглянула в гараж – пусто. “Мерседеса” на месте нет.

Дождь то прекращался, то принимался снова. Над Порьюсом уже много дней лежал тяжелый тоскливый туман. Такой мерзкой осени на ее памяти не было. Земля в саду чуть не заболочена, деревья отяжелели и поникли. Трава не стрижена уже несколько недель – ясное дело, напомнить некому. Ей-то что? Она здесь больше не живет.

Хенни начала с южных грядок, самых лучших. Там приживались культуры, районированные для пятой, а иногда даже для четвертой зоны[3]. Все заросло сорняками – подумать только, как легко испортить грядку. К следующему лету здесь будет дикий луг. Одуванчики, молочай, мышиный горошек и тому подобная нечисть. Винсент и пальцем не пошевелит. Пока агрессоры выглядят маленькими и беззащитными, но уже к весне руками не выполоть – с их-то длиннющими неуничтожимыми корнями.

Хенни остановилась как вкопанная. Не поверила глазам, зажмурилась, снова посмотрела.

И закричала. Даже не закричала – застонала от невыносимой душевной боли. Не обращая внимания на грязь, опустилась на колени и начала рыться в безобразных черных ямах.

Кладбище. Он их уничтожил, все до одного.

Будто кто-то воткнул в живот нож и медленно поворачивал. У нее внезапно закружилась голова, и пришлось опереться ладонью, чтобы не потерять равновесие. Сперло дыхание – клумбы с пионами пусты. Пионы выкопаны. Депортированы. Казнены.

Или все же тлеет искорка надежды? Не мог же он забрать все! Она чуть не побежала, скользя на размокшей земле. Но бывший муж постарался на совесть: во всем саду ни единого пиона. Может, посмотреть в компосте?

Она лихорадочно разбросала компостную кучу, но и тут ничего не было. Ни корешка, ни стебелька. Он, видно, догадался: она станет искать и, чем черт не шутит, найдет. Найдет и оживит.

Выкопал, отвез в лес и выбросил. И теперь они где-то лежат и умирают медленной смертью.

Тряхнул озноб, и она обхватила плечи руками. Да… если он хотел ударить побольнее – удалось. И говорить нечего – удалось. Скотина… это же ее дети! В последние годы она уделяла пионам больше времени, чем Ловисе. Годы и годы ежедневной заботы. Пылинки сдувала.

А он их погубил, намеренно и хладнокровно.

А может… сейчас же осень, сокодвижение замерло. К тому же эти постоянные дожди, влаги им хватит. Даже если он выбросил их в канаву, шанс есть. Какие-то, может, и выжили. “Английский королевский”, к примеру, самый устойчивый. Лежит где-то и страдает. Ранен, но не убит. Они все там лежат, стонут и утешают друг друга: Держись, приятель! Скоро придет Хенни, не сдавайся…

Только бы найти их до первых морозов, пока ледяные кристаллы не взорвали их изнутри. Пионы – крепкие ребята, надежда есть. Я заставлю его признаться, куда он их выбросил.

Дрожа от бешенства, она бросилась в кабину пикапа и повернула ключ зажигания. Винсент наверняка в конторе – каждый раз, произнося слово “контора” даже мысленно, Хенни брезгливо морщилась. Она выпытает у него, иначе… иначе она отомстит. Разгромит в клочья его любимую игрушку, этот чертов вертолет.





Глава 5




Барни Лундмарк придавил кнопку китайского помпового термоса и подождал, пока пластиковая кружка заполнится на две трети. Ровно на две трети. С утра он заправлял полную, на восемь чашек, кофеварку и варил кофе с расчетом на весь рабочий день. С расхожим мифом – дескать, кофе должен быть обязательно свежесваренным – Барни распрощался еще в гимназии, когда по выходным подрабатывал в кафе. Хозяин был скуповат, особенно в мелочах – запрещал выливать оставшийся после закрытия кофе, а на следующее утро велел разогревать его и подавать как свежий. Ни один из посетителей разницы не почувствовал. Постоянные клиенты считали, что в этом заведении кофе даже вкуснее, чем в других. Секрет заключался в изящных рёрстрандовских чашках, которые хозяин купил задешево на распродаже наследства какой-то одинокой богатой дамы. В обязанности Барни входило принести чашки с кофе на подносе с как можно более почтительной физиономией, будто доставляет невесть какое сокровище. Люди внушаемы – ни один не заметил, что подали им вчерашнюю бурду.

А здесь, в “Ваттенфале”[4], он пил из пластиковых кружек. Из конторы в Люлео[5] пришло указание: ничего одноразового, никаких пластиковых стаканов, тарелок, вилок и ложек. Кружки только фаянсовые, ножи, вилки и ложки стальные. Поел, выпил кофе – вымой за собой посуду. Новая экологическая политика. Плевать. Пусть там, в городе, играют в эти игры сколько вздумается, но не здесь. Термос легко взять с собой в машину при срочном вызове, а в кармане дверцы прекрасно помещается стопка пластиковых кружек – теперь они даже и с ручками, пальцы не обжигаешь. Хватит и ему, и благодарным техникам на вызове. Ясно как день.

– Чашку кофе? – предлагал Барни коллегам. – Сварен на самой чистой воде во всей Швеции. Чище не бывает.

И это правда. Умопомрачительно чистая вода из водохранилища в Суорве крутит турбины гидростанции в Виетасе. Так что в комнате отдыха, где он варит свой фильтрованный кофе, каждый вольт в розетке может гордиться наичистейшим и наиблагороднейшим происхождением. Там, за окном, – огромное водохранилище, и оно дает ток его кофеварке, а он, Барни Лундмарк, будто черпает чайной ложкой из Ниагарского водопада. Зачерпнул – и ладно, никто не заметит. Электроэнергия пойдет дальше, по шагающим строем, как солдаты, столбам высоковольтных линий, от столба к столбу, от одной подстанции к другой – к далекому югу, где живет столько народу, что даже странно, как люди не наступают друг другу на пятки.

С минуты на минуту должны подтянуться эти девицы, самое время пить кофе. Как же их зовут?.. Карина и Каролина? Или Карола и Катрин? Но они держатся отчужденно. Видно, считают недостойным заигрывать с простым работягой. Бегают по дамбе, втыкают в землю тонкие трубочки с проводками и щелкают по клавишам своих ноутбуков. Что ж… положение и в самом деле неспокойное. Все эти бесконечные дожди – каждый горный ручеек превращается в бурлящую реку с порогами. Даже в весенний паводок такого не было, а сейчас середина сентября. Водохранилище переполнено, по всему руслу открыли все или почти все заслонки. Обидно – столько электроэнергии пропадает, хватило бы отапливать целый город всю зиму. Но что делать, такое случалось и раньше. Дождливую осень еще никто не отменял. Бывает. Сценарии прописаны. Такой-то и такой-то паводок бывает раз в сто лет – значит, раз в сто лет надо сделать то-то и то-то. А кто знает, может, у них там и на тысячелетия все предусмотрено. Вот, пожалуйста, недавно расшифровали какие-то руны. Оказывается, в восьмом веке такая большая вода была, просто ужас. Чуть не все потонули. Всемирный потоп.

Ну нет, дамба построена с расчетом на самое худшее. Скоро придут осенние холода и все успокоится.

Дверь открылась. Катарина или как там ее… забыл. Мокрая как курица. Со шлема капает вода.

– Кофе? Сварен на чистейшей воде во всей…

– Некогда.

Вон оно что. Некогда. За каким хреном тогда явилась?

– Дождь так и идет? – сделал Барни еще одну попытку.

– Угу.

– И что вы там намерили?

– Могу я попросить мобильник? Мой сдох.

– Влажность, – кивнул Барни. Наверняка. Влажность, что ж еще.