– Согласен, – тут же ответил скупщик и радостно потер ладони. Получил полтора талана и уставился на Антона.
– Чего смотришь? Выноси мой сервиз! – напомнил ему Антон. Скупщик сник и поплелся на склад.
Нагруженный конь тащил тюки с товаром обратно на постоялый двор. Торвал шел и рассуждал:
– Эх, если бы твой отец был таким удачливым. Вот бы мы зажили. И тебе хорошее наследство оставили бы. Но он был другой… Сначала горел тем, что старался искоренить колдунов, потом… а ладно, чего вспоминать. Ты что хочешь из золота сделать?
– Империалы.
– Я так и понял. Три десятка, а то и больше выйдет, как раз для барона выход заплатишь, и еще останется. У меня есть один, еще старого императора. Их начеканим. А то новые то с лицом Домициана, то с лицом Домиции… затем, резко оборвав эту тему, стал говорить о другом.
– Ну-ка помоги мне посчитать. Значит, мы наторговали семьдесят пять таланов…
– Вобще-то восемьдесят, – поправил его Антон.
– Это я тебя проверял, – оскалился Торвал.
Два отдали за сапоги и колеты. Девять и волшебные сапоги за рабов. Он вновь стал смеяться. Отсмеявшись, спросил:
– На чем я остановился?
– Что на рабов мы потратили девять таланов.
– Ага. Двадцать восемь на золото и полтора талана на тряпки. Еще купили мне инструмент на полтора талана. Итого… Это сколько мы потратили? – спросил он.
– Сорок два потратили. Тридцать восемь таланов осталось. – подсчитал Антон.
– Хорошо живем, – подходя к постоялому двору, обрадованно произнес шер. Рабами вот обзавелись…
– Какие рабы? Кто купил? – услышали они крики на постоялом дворе. Вот это рабы?! Это стоящие в очередь на отпевание! А эти пустынные шлюхи к ним в придачу. Обманули милорда! Поубиваю сволочей! Забирай свой товар и возвращайся, негодник. Я сама разберусь с этими жуликами. А?.. А?.. Вы видели, до чего дожили, люди добрые! – кричала Франси.
– Ну Франси дает, – засмеялся шер. – Дай ей волю, она тот корабль, на котором Раам поплывет, по досочкам раскатает.
– Как это ты ничего не знаешь… Забирай, говорю…
– Франси, не кричи, – Антон вошел во двор и спокойно посмотрел на разъяренную женщину и невозмутимо стоящего надсмотрщика за рабами. – Это я купил этих людей. Если тебе непонятно почему, могла бы спросить сначала у меня, а потом уже думать, кричать тебе или нет. Мне странно, что ты считаешь меня недоумком.
Женщина опешила и замолчала. Стушевалась и стала оправдываться:
– Я так не считаю, милорд, кто вам такое сказал?
– Ты только что всем говорила, что меня обманул жулик. – Антон не на шутку рассердился. Когда его обвиняли в глупости, он всегда сердился, не показывал этого начальству, но остальным спуску не давал. Он знал свои недостатки, но откровенной глупости среди них не было. По крайней мере он так считал. – Если меня так легко обмануть и подсунуть трех стариков вместо молодых рабов, стало быть, я недоумок. Все просто. А теперь послушай меня. Я дал тебе право сидеть рядом с собой, но не давал права обсуждать мои решения и отменять их. При отце вы не смели даже клопов потравить. А теперь ты так осмелела, что отменяешь мои решения. – Антон, не в силах остановиться, завелся. – Мне вернуть тебя опять в кухарки?
– Простите, милорд, я была неправа. Я не знаю, как это случилось… – Франси уже беззвучно плакала и была так искренна в своих чувствах, что Антон проникся к ней жалостью.
– Ладно. Прощаю, Франси. А теперь я тебя познакомлю с нашим приобретением. Это мастер-гладиатор. Я не знаю его имени, но он достоин уважения, потому что смог дожить до старости и сохранить чувство собственного достоинства. Он не стал себя выкупать у алчного хозяина арены, потому что считал, что свободу заслужил.
– Я правильно понимаю? – обратился Антон к гладиатору. Тот вскинул подбородок и посмотрел прямо в глаза молодому хозяину.
– Все верно, господин, – ответил он.
– Это ученый грек, который обладает обширными знаниями и тоже достоин уважения за свою ученость. Он честен и требователен, потому его и продали.
– Верно говорю? – Антон посмотрел на крупного черноволосого мужчину с проседью.
– Верно, господин.
– А это мастер-краснодеревщик. У него больные руки, которые ты вылечишь. Хозяин не стал тратиться и лечить его артрит, он просто его продал.
Всем им я дам свободу. Они это заслужили. Пусть не у меня. Я только хочу, чтобы они у меня поработали.
– Если захотите остаться навсегда в моем замке, – он повернулся к троим рядом стоящим мужчинам. – Вы ни в чем не будете знать нужды и будете свободными. Захотите уйти – сможете уйти через два года куда захотите.
– Ты, хозяин, правда дашь мне свободу? – спросил стоявший насупленным гладиатор. Он, набычившись, недоверчиво смотрел исподлобья.
– Да, дам.
– И что я должен буду делать?
– Учить меня владеть тем оружием, которым владеешь сам, и тренировать мою маленькую дружину из крестьянских сынов.
– А как же тогда твои слова, что мы мусор?
– А ты не понял? – спросил насмешливо грек. – Господин так сбивал нам цену.
– Господин, – обратился он к Антону. – Если вы сделаете меня свободным, мои знания и опыт послужат вам.
– Договорились. Тебя как зовут, грек?
– Аристофан, мой господин. Я не грек, я эгеец. Наш полис стоит на берегу Эгейского моря, и поэтому нас часто называют просто греками. Хотя такого народа, как греки, нет.
– А страна такая есть? – спросил, улыбаясь, Антон. Он уже почувствовал ученость грека на себе.
– Страна есть. По названию полуострова.
– Ну и хорошо. Я знал такую страну, как Германия, где жили одни немцы.
Грек упер взгляд в небо и задумался. Пользуясь его молчанием, гладиатор произнес:
– Я тоже готов служить вам, господин.
– А ты? – Антон спросил у замершего краснодеревщика. Тот вздрогнул и замялся.
– Я… я…
Грек отвесил ему подзатыльник.
– Не мямли!
– Я к-к-к-как все! – заикаясь, ответил тот.
– Понятно. Осталось разобраться с освобожденными женщинами востока.
Он подошел к замершей кучке женщин. Они цеплялись руками друг за друга и, прикрывшись платками, смотрели на представление, которое устроил Антон, худыми замученными зверьками.
– Так, Зульфия! Зухра! Зарида!.. – вспомнив кино «Белое солнце пустыни» насмешливо проговорил Антон. Две женщины, стоящие первыми, вздрогнули. Та, что стояла впереди, прикрывая своим телом других, неожиданно спросила на общеимперском:
– Откуда, господин, знает наши имена?
– Мгм. Не дуры, значит, – вслух удивился Антон. – Притворялись. Имена узнать нетрудно. Мне их сообщил… в общем сообщило Белое солнце пустыни. Но то, что вы говорите и понимаете имперский язык, я не знал. Гюльчатай среди вас нет?
– Не-ет, – неожиданно в один голос заревели женщины. – Она померла-а.
Оторопели все, в том числе и Антон. Он просто пошутил, а оно вон как вышло.
– Так! Отставить плач! – скомандовал Антон, и плач мгновенно прекратился. – Что вы умеете делать?
– Мы можем ткать ковры, ткани. Шить одежду. Пасти верблюдов, готовить мансаф[119], играть на думбеке и на удде…[20]
– Хорошо, ткачихи мне нужны. Купим вам ткацкие станки… и все, что нужно.
Замуж хотите?
– Хотим! – хором воскликнули пять женских ртов.
– Хорошо работайте – и купите себе мужей. Каких выберете.
Антон оглянулся и увидел удивленные широко раскрытые рты всех, кто слушал это представление. В том числе и надсмотрщика. Он опомнился первым.
– Я их забираю! – воскликнул он.
– Пшел вон, пес смердящий! – кинул в его сторону Антон. – Нето шеру на ужин отдам. – Надсмотрщик посмотрел на показавшего в смехе зубы шера и поспешил ретироваться.
– Забирай, Франси, пополнение и определи их на ночевку. Деньги у тебя еще остались?
– Практически нет, – ответила она.
– Десять таланов тебе хватит?
– Конечно! – радостно воскликнула Франси.
– Выдай ей, Торвал. Иначе она нас голодом заморит. Шер, беззвучно смеясь, отсчитал ей десять монет.
– Тебе бы поучиться у своего милорда торговать, – продолжая смеяться, заявил он. – Сэр умудрился продать работорговцу старые сапоги своего отца за талан серебра. – Он оставил стоять с открытым ртом Франси и, махнув рукой Антону, предложил ему следовать за ним в харчевню постоялого двора. На пороге он обернулся.
– Забыл сказать, Франси. Твой милорд вернул столовый сервиз, украденный наемниками. – И, громко хохоча над пораженным видом женщины и произведенным эффектом, зашел в харчевню.
Но Франси быстро пришла в себя. Она сурово посмотрела на женщин.