Я вздрогнула. Она нажала на курок и боек звонко лязгнул о капсюль. Пистолет не выстрелил, и она отложила его в сторону. Браслеты и кольца, украшавшие ее руку, исчезли. Суверен внимательно осмотрела свои окровавленные пальцы.

– Что ж, – сказала она, вытирая руки о подол платья. – Действительно, ты лучше работаешь под давлением.

– Это он сказал вам это сделать, да? – спросила я сквозь стиснутые зубы. – Это нечестно.

– Его эксперименты намного лучше моих. – Она слегка наклонила голову, но я ни на мгновение не поверила ее застенчивому румянцу. – Мир несправедлив. Будет лучше, если ты узнаешь это сейчас. Я выжила и стала сувереном, потому что я сильная, а не потому, что в этом мире можно легко всего достичь. Я заслужила это, и мне нравится помогать другим, обещая, что и они смогут заслужить достойную жизнь.

Только она родилась сильной в другом смысле – она благородная, богатая, осененная сразу двумя творцами. Если бы этот мир был войной, она родилась бы в доспехах и с мечом в руках, а мы родились бы только с зубами, ногтями и упорством. Она не могла видеть нашу правду за забралом, в котором родилась.

– Вы правда считаете, что выжили именно поэтому? Что именно поэтому вы – суверен? – спросила я, прежде чем успела прикусить язык. – Потому что вы сильнее всех людей, которые работают на Цинлиру?

Мой вопрос поразил ее. Она отпрянула и звонко рассмеялась. Суверен поднялась со стула, белое платье с шорохом заскользило по полу. Я встала вслед за ней.

Она была на целую голову ниже меня, но когда она шла, от ее присутствия, казалось, у меня перехватывало дыхание. Казалось, это мир двигался вокруг нее и только для нее.

– Лорена, – она положила руки мне на плечи, как мать, обнимающая своего ребенка, стоя перед зеркалом. Кровь стекала с ее пальцев мне на грудь. – Ты, конечно, можешь помогать моему сыну, но Дверь и жертвоприношения тебя не касаются. Уничтожить Дверь нельзя. Твоя сделка с Алистером может остаться в силе с момента подписания контракта, но я бы посоветовала не обманывать моего сына и направить его исследования в более полезное русло.

Я кивнула.

– Соврешь мне еще раз – и про Лощину будут говорить только в самых отдаленных уголках этого мира как предостережение: «Мы не хотим закончить так, как Лощина». Ты поняла? – спросила она. – Больше не лги мне.

Я склонила голову.

– О, нет, – сказала она, прищелкнув языком. – На этот раз я хочу, чтобы ты произнесла это вслух, моя дорогая. Ты такая хорошая лгунья. Давай посмотрим, сколько чувства ты сможешь вместить в трех словах. Ты меня поняла?

Три слова. Не одно.

– Да, ваше превосходительство.

– О, Лорена Адлер, будь осторожнее, – она сжала мои плечи и отпустила их. Одна из ее рук скользнула к моей голове и заправила несколько прядей волос мне за ухо. – Надеюсь, какое-то время ты будешь приносить пользу. Мне бы очень не хотелось узнать, что ты мертва, – и что не я приложила к этому руку.





Глава тринадцатая




– Ну, я жива, – сказала я, когда наследник вошел в лабораторию. – Это удовлетворит ваше любопытство относительно моих способностей работать под давлением?

У него даже не хватило порядочности покраснеть.

– В какой-то степени. Она все равно собиралась с тобой поговорить. Теперь, по крайней мере, она знает, на что ты способна.

– Едва ли это как-то мне поможет, – пробормотала я, выливая чай из ее чашки в один из папоротников Крика.

– Поможет, – сказал наследник. – Ей, как и мне, нужен кто-то как минимум способный.

То есть она бы позволила мне истечь кровью на полу, если бы я оказалась неспособна уничтожить ту пулю?

– Она могла меня убить!

– Но не убила же, – он поднял пистолет. – Лаконичный способ решения проблемы. Какая была формулировка контракта?

Даже не знаю, лучше это или хуже вынужденного флирта.

– Уничтожь пулю и порох, а ее ногти, кровь и драгоценности прими в качестве жертвы, – я поморщилась. – Она даже не упомянула о жертвах.

– Она приносила жертвы и похуже, – сказал он, записывая формулировку в своей записной книжке. – Вы остались наедине. Она знала, кем тебе придется пожертвовать.

Я рухнула на табурет возле своего стола, подальше от него, и притянула к себе механическую лошадь. Наследник поднял глаза и поправил очки. Я пожала плечами.

– Ты бы не умерла. Ты слишком хороша для этого, – пробормотал он. – Хотя формулировка твоего контракта едва ли точна.

– Она собиралась меня застрелить, – сказала я, делая ударение на каждом слове. – Да некоторые налетчики давали мне больше шансов.

Он ощетинился и покачал головой.

– Ты могла себя исцелить.

– Но вы и она этого не знали.


– Мы сделали предположение. – Он наконец поднял на меня скрытые очками глаза и указал на табуретку рядом с собой. – Садись. Нам нужно обсудить твои контракты.

Я смягчилась. В любом случае, работать за его столом было удобнее: точность его контрактов отражалась в идеально маркированных полках и коробках. Чистые перочинные ножи и скальпели аккуратными рядами лежали на дальнем краю стола, а на полке над ними стояла небольшая коробка с наконечниками для перьев. Полка повыше прогибалась под тяжестью всех его записей и книг. Я взяла одну из них.

На первых нескольких страницах был от руки нарисован Грешный с удушающими лозами вместо языка, с удрученным видом отступающий в пещеру, а Благой с глазами цвета моря запирался за ликом луны. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, о чем она.

– Вы очень скрупулезны. Придирчивы, – сказала я. – Грешные были творениями чистого хаоса. Они были созданы для того, чтобы вывести мир из равновесия, чтобы Благим было что уравновешивать. Вы уделяете этому слишком много внимания.

Почерк наследника, каждая, словно отпечатанная, буква, был таким же упорядоченным, как его письменный стол.

– В Хаосе нет ничего созидательного, – сказал он. – Я вижу красоту в рациональном.

Я положила книгу на край стола. Его пальцы сжались вокруг пера, оставляя пятна на бумаге. Я отвернулась, а когда снова посмотрела на него, он убрал книгу обратно на место.

– Кому-то не нравилось, что вы – грехоосененный? – спросила я.

– Не было ничего подобного, – быстро сказал он. – Мой отец ненавидел беспорядок, и я всегда следовал этой привычке. Он боялся, что хаос приведет меня к Хаосу, особенно после Хилы, но я не какой-то там заблудший грехоосененный. Я буду лучше, чем он обо мне думал.

О нем и его матери ходило немало слухов, но о предыдущих суверенах было известно совсем немного. Именно дед наследника начал приносить Двери жертвы. Отец наследника продолжил это дело, «с большой тревогой думая о будущем своей страны». У матери наследника таких колебаний не было.

Было неважно, спасу ли я Уилла. Было неважно, получится ли у меня сделать так, чтобы жителей Лощины больше не приносили в жертву. Цинлира напоминала шахту, которая вот-вот обрушится, а Расколотый суверен все равно била по ней киркой.

– Если бы я заключил такой контракт со своим грехотворцем, он уничтожил бы одну пулю, – он взял пистолет и открыл барабан. Остававшиеся в нем пять пуль упали на пол. – Никто не смог бы гарантировать, что отсутствие именно этой пули спасло бы меня. И грехотворец мог забрать порох из другого патрона. Это не должно было сработать.

– Он понял, что мне нужно, – сказала я, и юноша нахмурился. – Мой грехотворец знает меня достаточно долго, чтобы понять, что я имею в виду, и он определенно понимает, что если я умру, он больше не получит от меня жертв.

– Но действительно ли он это понимает?

Он уронил перо и откинулся на спинку кресла.

– Не знаю. И не знаю, как это проверить, – сказала я. – Как сильно вас связывают ваши контракты? Нарушила бы она его, если бы захотела принести Уилла в жертву, даже если бы он был невиновен?

– Она бы этого не сделала.

– Но что будет, если она это сделает?

– Тогда, скорее всего, я умру, и у нее больше не будет наследника. Она меня любит, несмотря на то, какие повсюду ходят сплетни, – юноша взглянул на меня поверх очков. – Моя мать, суд и совет считают, что замена Двери приведет к тому, что она откроется и ее будет уже не закрыть. Про мою мать можно многое сказать, но она точно не хочет гибели Цинлиры.

Я фыркнула.

– Мертвыми нельзя править, Лорена.

– И как мне тогда работать? Я – не вы. Вы можете сказать одно слово, и весь мой город сровняют с землей. Скажите, как я могу доверять вам, если, по сути, вокруг меня одни враги? – спросила я. Кара, Инес, Старая Айви, семья Мака, все, кого я знала, – суверен знала, что Лощина важна для меня, а я не могу спасти от нее весь город. – Нас учили, что единственный ресурс, которого у нас в избытке, – послушание. А вы можете в любой момент принести кого-то из нас в жертву. Я доверяю нашему контракту. Но словам вашей матери я доверяю гораздо меньше.

Я взяла его за руку, и он уставился на наши переплетенные пальцы.

– Понимаю, – сказал он. – Это справедливо.

Пусть я ничего не понимала в сексуальном влечении, я знала, как это работает. И знала, что половина влечения ко мне наследника была вызвана нашим общим знанием. Он чуть не умер, когда я впервые сказала ему, что понимаю его, тогда, в карете. Он почти не смотрел мне в глаза, а во взгляде его была тоска. Он хотел близости – в физическом и духовном смысле. Он хотел поглощения. Слияния.

– Понимаю вашу нерешительность, – сказала я, сжимая его руку, – но я не смогу жить с этим грузом.

Мы встретились, и теперь не могли устоять перед притяжением. «Смешивающиеся», вот как он бы нас назвал.

– Я позабочусь о том, чтобы она поняла, что трогать жителей Лощины нельзя, – он сглотнул, его горло сжал спазм, но он не отстранился. – Но она ведь не разозлила тебя до такой степени. Она позволила тебе использовать ее в качестве жертвы и ушла с улыбкой. Она недовольна нашим контрактом, но не пыталась его изменить. Уже одно это означает, что она приняла его. Пожалуйста, постарайся не волноваться.

– Я постараюсь, – сказала я и вытянула свои пальцы из его руки. – Я просмотрела документы из ордера Уилла. Почему она беспокоится о том, что он приобретет старые фабрики?

Алистер поправил очки и стянул резинку с длинных волос, позволив им упасть на лицо.

– Уверен, что не могу этого знать.

Он лгал.

– Тогда мне придется продолжить читать, и у меня может не хватить времени на дополнительные эксперименты. Джулиан не может принять тот факт, что Уилл может быть не идеальным, – я вздохнула. – Я и забыла, как тяжело это пережить.

Наследник напрягся.

– Родители моего отца, вероятно, все еще живы, но они никогда не одобряли мою мать и определенно не одобряли меня. Я как-то пошла к ним, когда мама умерла, но меня прогнали. Я всегда думала, что семья должна любить тебя, – сказала я.

Наследник наклонился ко мне.

– Этого хватит, чтобы заставить тебя ненавидеть себя, даже если ты действительно ненавидишь их, – он протянул дрожащие пальцы и позволил своей руке застыть над моей. – Некоторым трудно увидеть разврат там, где они естественным образом предполагают преданность.