Рейн усмехнулся.

— Выкладывай, профессор, я давно ждал их. Мне нужна правда.

— Ты говоришь как Кай, — Вир улыбнулся. — Будет тебе правда, и надеюсь, ты окажешься готов к ней. Идём, — он махнул рукой и вернулся к столу.

Ката и Адайн шептались, но стоило им вернуться, как южанка отвернулась и снова надела на лицо маску равнодушия.

— Ты решился, братец? — голос Кая прозвучал лениво, словно он спрашивал решился ли Рейн на покупку новой рубашки, а не на предательство Инквизиции, вызов целому Совету и риск всем, что имел.

Рейн молчал. Адайн снова вскочила, сорвала с шеи кулон и бросила его на стол.

— Ну что же ты всё молчишь, телёнок глупый? Мы знаем, что делать, и ты — ключ к этому. На, смотри, — Адайн ткнула рукой в кулон. Это был ворон из серебра — символ Церкви. — Вот всё, что у меня осталось от родителей. Церковь во всю кричит о добродетели, но кто-то из них так просто бросил своего ребёнка. Почему мы терпим её ложь? Ну а ты, ноториэс, тебе она нравится? Сколько ещё этой лжи ты готов проглотить?

Адайн опустилась на диван, будто разом обессилела. Она схватила стакан Кая и залпом допила его, а затем обвела присутствующих грозным и сердитым взглядом.

— Так что вы задумали? — повторил Рейн. — Думаете, никто не пытался свергнуть Совет? Каждый год поднимается восстание, а затем чьё-нибудь тело показательно вешают на стене.

Вир улыбнулся.

— Совет сам себя сокрушит. Мы задумали только хаос. И это будет Хаос с большой буквы.

Рейн знал, что дом под красной черепицей легче построить даже среди хаоса, чем среди мира, созданного Советом.

Он поочерёдно посмотрел на Вира, Кая, Адайн и Кату. Человек без демона. Мальчишка, воспитанный Канавой. Бродяжка с Восьмой. Молчаливая рабыня с юга. Кучка сумасшедших. Безумцы, которые едва знали, что делать. И это им он должен довериться?

— Адайн, покажи ему поле.

Трое других уставились на Вира.

— Поле? Ему? — переспросила Адайн.

— Ты сама сказала, что он — ключ. Пусть видит всю правду.

— Поле? — теперь уже переспросил Рейн.

— Мальчик мой, — улыбка Адайн стала ласковой. — Я покажу тебе главную ложь Совета. Ты увидишь магию.

Рейн переглянулся с Астом. Это уж слишком.





Глава 15. Поле




Рейн шёл следом за Адайн. Они миновали южные ворота и неторопливо пошли по узкой земляной дорожке, вьющейся среди полей. Пшеница ещё не заколосилась, и они казались бесконечным зелёным морем. Рейн щурился на солнце и с удовольствием глазел по сторонам.

Адайн молчала. У него на языке крутилась сотня вопросов, но он не хотел начинать разговор первым. Девушка то ли была обеспокоена, то ли злилась на что-то. Она хмурилась и иногда шевелила губами, точно разговаривала сама с собой или с демоном.

Рейн засунул руки в карманы и побрёл следом, отстав метров на десять. Он старался выбросить из головы всё, что услышал вчера от Вира, и всё, что обещала рассказать Адайн. Хотелось, чтобы так было всегда — слоняться среди полей, не думать о работе и о демонах, не загадывать, что дальше, как правильно.

Рядом мелькнула тень. Рейн отпрыгнул назад, согнул ноги в коленях и прижал кулаки к лицу. Послышался звонкий смех Адайн.

— И кто кого обошёл?

Рейн увидел перед собой Кату — всё в том же тёмном плаще и с капюшоном на голове. Девушка откинула его и растерянно улыбнулась. Рейн опустил руки и выпрямился.

— Что, наконец появился тот, кто замечает тебя? — Адайн подошла к Кате, затем с весёлыми искорками в глазах посмотрела на Рейна: — А ты хорош, ноториэс. Но недостаточно. Ката — это наш ветер, не удивляйся, ты никогда не заметишь, как она приходит или исчезает.

— Идём, — Ката с серьёзным лицом махнула рукой и пошла вперёд, держась у самой кромки поля.

— Ну и кого мне ещё ждать?

— Никого, — откликнулась Адайн и встала с другой стороны. Рейн так и пошёл между двух девушек, с любопытством поглядывая то на одну, то на другую.

— А Вир, Кай?

— Что, ноториэс, тебе разонравилась женская компания? Или интересуют только дочки из великих родов? — с презрением спросила Адайн. — Вир и Кай работают. Днём — мысли, вечером — дела. Слышал такую поговорку?

Рейн промолчал. Аст брёл следом и изредка что-то недовольно бурчал себе под нос.


— Так куда мы идём? — спросил Рейн через несколько минут. — Вот тебе поле, этого мало?

Адайн вытянула руку и ласково коснулась пшеницы. На лице появилась незнакомая мечтательная улыбка. Девушка сразу стала казаться простой, близкой и куда более понятной.

— То поле — на самом деле луг. Дойдём до него, и я всё расскажу, обещаю.

— А я ведь не была там, — тихо отозвалась Ката. Даже голос её казался бесцветным — шум ветра, не более.

— Ну конечно! Это ведь я тебя звала туда, а не кое-кто другой, — Адайн лукаво улыбнулась. Лицо южанки оставалось непроницаемой маской. Адайн повернулась к Рейну: — Ну что, ноториэс, о чём ты думаешь сейчас?

— Вы хотите, чтобы я присоединился к вашей, — Рейн сделал паузу и добавил с сомнением: — Семье, но я не понимаю, чего вы хотите на самом деле. В борьбу за счастье мира верить не стоит, уж точно. У всех есть свой мотив, и чувство справедливости на него не годится. Так что вам нужно?

— То есть, ты думаешь, я соврала? — Адайн мигом вспыхнула, остановилась и грозно посмотрела на Рейна. — У меня ничего нет, но почему мне не мечтать получить сразу всё? Людям просто нужно открыть глаза, и они спасут себя сами. Если они подружатся со своими демонами, а Церковь падёт, в мире появится место таким, как я. Такие не будут расти в одиночестве, нищете и незнании. И никакая ложь и лицемерные заветы больше не свяжут нас.

Рейн сделал шаг к Адайн и посмотрел на неё долгим внимательным взглядом, точно этот взгляд мог решить головоломку. Девушка думала, что родители-церковники её бросили. Она всю жизнь жила как «бродяжка с Восьмой» и ещё лучше, чем он, знала, что такое выживать и быть изгоем. Рейн видел таких: не имея выбора, они воровали, продавали чужие секреты или уходили в бордель. Им было не до убеждений. Так как Адайн удалось воспитать в себе и сохранить такую безоглядную веру?

— Ты правда в это веришь? — тихо спросил Рейн.

— Да.

Рейн покачал головой, ещё раз взглянул на Адайн и пошёл вперёд. Сначала она показалась ему фанатичкой из Детей Аша. Тогда, в доме на углу, девушка убила бы его, будь возможность. Затем, в театре, она превратилась в холодную королеву с севера — своя среди всех этих великих и благородных родов. И вот Адайн снова стала фанатичкой, только верила она не в Аша и демонов, а во что-то… Рейн не смог подобрать нужное слово и посмотрел на Аста. Тот подсказал:

— Это называется вера в людей.

«К чёрту такую веру», — пробурчал Рейн.

Позади послышался голос Адайн:

— Родители меня бросили, потому что мать была из церковников, но влюбилась не в того человека и не смогла оставить ребёнка. Или отец полюбил девушку, с которой Церковь запрещала быть. И ещё всю жизнь им пришлось врать себе и окружающим. Я не хочу такого мира.

Девушка ускорила шаг, но так и не поравнялась с Рейном и Катой.

А может, её родители были нищими и не могли прокормить ребёнка. Нищету никогда не победить.

А может, они просто не хотели детей. Желание жить только для себя тоже никогда не исчезнет.

Или рассказать ей об изнасилованиях?

Рейн обернулся и с жалостью посмотрел на Адайн. Она ухватилась за эту наивную мысль и держалась за неё, как за спасательный плот.

— А сам то! — Аст рассердился. Он взъерошил волосы и скрестил руки на груди. — Кто себе вообразил дом под крышей из красной черепицы? У каждого есть мысль, которая не даёт сойти с ума.

— История за историю, — произнесла Ката и бросила на инквизитора осторожный взгляд. — Рейн, если я расскажу о себе, ты расскажешь, чего сам хочешь?

Рейн молчал. Кто последний раз спрашивал о его желаниях? Энтон, когда предлагал кирины за задания? Но он ждал тот ответ, который дал ему Рейн, а не правду. Деньги ведь не могли быть настоящим желанием, только валютой, на которую покупали исполнение мечты.

— Да, я скажу, чего хочу, — наконец выдавил Рейн. Аст одобрительно кивнул.

— Надо попробовать. Вы все по одну сторону.

Поля сменились березовой рощей. Солнце проникало через переплетенье тоненьких ветвей и превращало траву в изумрудный ковёр. Она была такой высокой и казалась столь мягкой, что хотелось снять обувь и пройтись босиком. От Лица будто отделяли дни и дни пути — не верилось, что совсем рядом притаился серый монстр со шкурой из вонючих труб фабрик, грязных гаваней, моторов, дыма и грязи.

Адайн встала рядом с южанкой и осторожно проговорила:

— Ката, это вовсе не нужно.

— Я уже давно не боюсь рассказывать свою историю, — девушка впервые улыбнулась искренне, с чувством, и даже голос у неё прозвучал ярче — это уже был не бесцветный ветер.

Ката плюхнулась на траву и сделала приглашающий жест рукой.

— История за историю, договорились.

Адайн села с Катой плечом к плечу, словно хотела её поддержать, но между ними ещё оставалось сантиметров пять или десять. Ката сделала резкое движение, отстранившись, и тут же села назад. Она виновато посмотрел на Адайн, та кивнула. Рейн сел напротив, скрестил ноги и положил руки на колени.

— По южным морям плавают работорговцы. Они крадут мальчиков, девочек, мужчин, женщин и даже стариков. Где существует рабство — продают их. Где его уже нет — заставляют подписать договор на работу, который не разорвать. Это та же продажа человека, только прикрытая законом.

Рейн крепко стиснул зубы. В мире ещё остались люди, родившиеся счастливыми и сохранившие это счастье? Или Вир специально подбирал изгоев, которые уже потеряли всё, что могли?

— Когда родители умерли, мы с сестрой решили уплыть в Кирию. На севере Лёна, в Инции, жила наша тётка, и мы продали дом и отправились к ней. Мне тогда было двенадцать, а Лане — шестнадцать. На наш корабль напали работорговцы.

Ката сделала паузу и подтянула ноги к груди.

— Сначала нас хотели продать в Эрнодамме, но капитан быстро понял, что может выручить больше. Эрнодамм считается столицей развлечений, но настоящие деньги в Орно — в порт приезжают торговцы со всего мира, и тратиться они готовы на самые разные товары. Там каждый человек может объявить, что хочет наняться на работу, и устроить для работодателей аукцион. Только вот большинство на этих аукционах — как мы с Ланой.