Во-первых, Кай тот ещё хитрец: увидел, что возвышенные слова о собственном голосе, вере и свободе не сработали, сразу взялся за другую тактику. С ним нужно быть осторожнее. Во-вторых, если Кай не на стороне Детей Аша, то на чьей? Что это за «семья»?
Рейн молчал, и тогда брат предложил:
— Я даю тебе пять тысяч киринов, а ты идёшь на встречу с кем надо, идёт?
«Половина годового жалования», — подумал Рейн с жадностью и переглянулся с Астом. Потом встал и посмотрел на брата сверху вниз.
— Кай, я не продаюсь. Я не хочу разговаривать с фанатиками. Их убеждения также опасны, и не важно, верят они в Яра, в Аша или чёрта. Кай, — Рейн вздохнул. — Ты мой брат, и я всегда приду, когда потребуется. Но если ты вернулся, только чтобы затащить меня в секту, ты зря пришёл.
Кай рассмеялся, запрокинув голову:
— Правда, Рейн, не продаёшься? И на Инквизицию ты работаешь по воле сердце, да? Вы-то не фанатики, да? Может, ты просто боишься узнать, что там, с другой стороны?
Рейн почувствовал себя так, точно его с головой окунули в грязь — даже не в грязь, в дерьмо. Он действительно боялся потерять то, что потихоньку стал обретать. Но разве это и не было тем самым «продался»?
— Я выбрал сторону, вот и всё. Не из светлых чувств, ты прав, но Инквизиция даёт мне хоть что-то. Я не могу оставить родителей, сам не хочу опускаться ещё ниже. Мне нужна эта работа.
«Новые долги даёт», — появилась настойчивая мысль, и Рейн никак не мог отогнать её.
Кай тоже поднялся и вновь превратился в хитрого дельца.
— Почему, Рейн? Ты слышал: я следил за тобой. Что тебя так держит? Должность старшего инквизитора? Обещания главы отделения? Та милая девчонка из церковников? Что, Рейн, что? Почему ты готов сделать шаг к тем, кто отнял твою жизнь, но не хочешь послушать тех, кто поможет вернуть её? Мы не на стороне Детей Аша и не на стороне Совета. Я не предлагаю тебе веру, только борьбу за себя и месть за всё отнятое и за всё неполученное.
Рейн потёр подбородок и хмуро глянул на брата. Кай всегда умел быть незаметным, но если он так легко выследил его, то что помешает другим? Мало ли кому он перейдёт дорогу.
Впрочем, стоило признать, что всё-таки в словах брата имелась доля истины. Он так долго бился в одну дверь, что не мог поверить, что другая уже могла быть открыта. Может, этой «семье» было что ему предложить?
— Покой в доме под красной черепицей можно обрести, только если церковь рядом разрушится, — проговорил Аст. — Ты сам это знаешь.
«Правдивая история Аша и Яра», — пронеслось в голове. Сколько раз он слышал об этом, но так и не получил ответ?
Рейн посмотрел в серо-голубые, как у него, глаза брата и сказал:
— Хорошо, Кай, я увижусь с тем, кто тебя прислал. С одним условием: ты придёшь домой.
— Ни за что! — прорычал Кай.
— Придёшь, — настойчивее повторил Рейн. — Ты не видел, как мать перечитывает твои детские стишки и плачет. Не хочешь общаться с отцом — не общайся, ладно, но матери ты должен сказать. И Агни. Она до сих пор хранит носки, которые я не успел тебе передать.
— Хорошо, — процедил сквозь зубы Кай. — Но сначала ты.
— Нет, Кай. Мне терять нечего. А вот ты, видимо, дорожишь своей «семьёй». Ты же не хочешь подвести её?
Кай сжал тонкие губы в нитку, а затем неожиданно рассмеялся.
— Рейн, мы выросли одинаковыми. Таких засранцев воспитывает только Канава.
— Она начинается с Третьей, а я живу на Первой — это район Сины.
— Нет, Рейн, Канава — это не только география, Канава — это состояние, как и твой дом под красной черепицей. Не ври, что тебе нужен покой. Ты отчаянно рвёшься наверх, чтобы взять всё, как и я. Ты бы мог смириться, как все ноториэсы, зажить спокойной жизнью бедняка. Но тебе ведь нужно другое. Твой покой — это борьба, ты не хочешь молчать и покорно гнуть спину. Как и мы.
Не дожидаясь ответа, Кай перемахнул за ограду и бросил на прощанье:
— Пока, брат. Осторожнее, скоро будет громко.
Он растворился в темноте, и даже шагов не было слышно — а может, это всё привиделось, и приходил призрак?
Рейн снова сел, вздохнул и с наслаждением уставился на тёмные волны. Казалось, что только они вечны: эта могучая сила, которая забирала себе миллиметр суши за миллиметром.
— Твой покой — это борьба, — тихо повторил Рейн.
Так как тот лохматый босоногий мальчишка превратился в парня со взглядом старика, который был готов бросить вызов всему Совету?
Глава 10. В Черном доме
Рейн курил перед Чёрным домом и смотрел по сторонам. Площадь шумела. Фигуры в чёрном, чёрно-синем и чёрно-белом то выходили, то заходили. Отовсюду слышались настороженные голоса и перешёптывания.
В-Бреймон объявил общее собрание, и с утра все свободные инквизиторы стали стягиваться к Дому. То и дело слышался вопрос: зачем?
Рейн ещё издалека увидел Д-Арвиля, идущего лёгким стремительным шагом. Он быстро положил руку на грудь и поклонился Энтону. Тот шепнул:
— Зайди ко мне после собрания. Есть небольшое задание. — Д-Арвиль хитро улыбнулся и скрылся внутри.
Рейн постоял ещё немного, затушил сигарету, на секунду задержался перед входом и потянул тяжёлую дверь на себя. Он спустился на первый этаж подземелья и быстрым шагом зашёл в центральный зал.
Взгляд сразу упал на статую Яра в центре. По-настоящему работа каждого инквизитора начиналась только после клятвы служить, которую он произносил перед лицом бога.
Со всех сторон фигуру окружали огни, и они так подсвечивали полупрозрачный молочный камень, что казалось, статуя светилась изнутри. На правой руке Яра сидел сокол — символ Инквизиции. Левой рукой бог сжимал змею — знак Аша, знак демонов.
Статую окружали нестройные ряды стульев. Первыми сидели Ригард В-Бреймон, его советник Нелан Э-Стерм, а также главы отделений. Следом за ними уселись верховные инквизиторы — надменные старики с лисьими глазами. Затем главные и старшие — самодовольные юнцы из благородных родов, головорезы, заслужившие место силой, и молчаливые хитрецы. Вот уж кто оказался здесь не зря. Последними расположились практики — безмолвные тени в масках. Всего собралось человек двести — больше половины инквизиторов Лица.
Рейн сел на ряд старших и сразу почувствовал толчок. Он быстро обернулся.
— Эй, старых друзей уже забыл? — спросил Ирт и хрустнул пальцами. Ансом рядом ухмыльнулся, показывая пожелтевшие зубы. От него разило вином — ничего нового. — Всё, думаешь, хозяин заметил тебя и можно отбиться от стаи?
«Пошёл к чёрту, друг». Рейн молча уставился на Ирта. Тот беспокойно дёрнулся и ещё злее произнёс:
— Ну-ну, облизывай Д-Арвиля сколько угодно, мы-то знаем, где твоё место.
Рейн прищурился.
— Ноториэс чёртов.
— А ты только сейчас понял, кто я? — холодно спросил Рейн.
Ансом пнул его стул. Рейн исподлобья глянул на практика и тихо ответил:
— Ещё раз так сделаешь, я тебе глотку перегрызу. И это не преувеличение, — он широко улыбнулся. — Я же ноториэс.
Отвернулся и скрестил руки на груди. Вот и цена «дружбы». Можно быть самым паршивым щенком в стае, но пока не лезешь вперёд других или против них, тебя не тронут.
Рейн снова взглянул на статую. Каким же мальчишкой он был, когда приносил клятву! И ведь даже верил, что поступал правильно. Верил, что найдёт своё место. Не нашёл, да и долгов меньше не стало.
— Ты тогда пытался отрастить бороду — вот это настоящая ошибка, — хмыкнул Аст. Рейн потёр подбородок. Щетина росла клочками и жутко чесалась под чёрной маской практика, а клеймо так и не скрыла.
Ригард В-Бреймон поднялся со своего места. По рядом пронёсся шепоток, а затем все стихли. Он громко спросил:
— Эй, а в курятнике ведь переполох — слышали?
Рейн переглянулся с Астом. В-Бреймон стал главой Инквизиции около года назад. Его выступление на назначении Рейн пропустил, а после Ригард не удостаивал инквизиторов своим вниманием. Вокруг него крутилось множество слухов: о жестокости, о хитрости, об обманах и убийствах. И первые же слова рассеяли этот образ. В-Бреймон напоминал обычного наёмника, который разошёлся и стал бахвалиться перед друзьями в таверне — не слишком-то умного и удачливого, но шумного и самовлюблённого.
В эту же секунду Ригард выпрямился, крепко сцепил перед собой руки, грозно огляделся — и сразу превратился в главу Инквизиции, которого-то и боялись.
— Вчера утром на бумажной фабрике Дика С-Исайда рабочие устроили забастовку. Днём её подхватили на швейной фабрике Марла У-Дентена. Сейчас весь север Лица поднял восстание.
Собравшиеся переглядывались, роптали. Рейн снова переглянулся с Астом. Он слышал мельком о беспорядках на севере, но не придал этому значение: рабочие всегда были недовольны оплатой труда, количеством часов, бездействием профсоюзов — чем угодно.
— Совет сразу всполошился, — В-Бреймон закатил глаза. — Курочки перепугались и побежали прятаться в свой курятник. Другие члены Совета вспомнили о существовании Инквизиции. Они хотели, чтобы я попугал вас и напомнил о клятве верности.
Рейн сдвинулся на край стула и уставился на Ригарда. Это же был открытый вызов Совету. Да только глупец мог сказать так!
В-Бреймон сделался серьёзным и пробежался взглядом по рядам.
— Я знаю, что вы хотите того же, что рабочие: больше денег, меньше работы… Киры, мы же инквизиторы! Мы можем поддержать рабочих, верно. А можем получить куда большее.
Ригард сделал паузу.
— Я прошёл путь от практика до главы Инквизиции и был на месте каждого из вас. Поэтому-то я знаю, что ни черта вам моё понимание не нужно. Вместо этого я скажу другое. Киры, начинается сложное время. Мы не знаем, что будет завтра. С нами, с Инквизицией, с самим Лицом и Кирией. Но вот что, каждое сложное время — это шанс. Если овцы разбрелись, мы должны снова согнать их в стадо. И пастух не оставит без внимания самых верных псов. Вот наш выбор: присоединиться к бастующим или остаться верными своей клятве. Впрочем, клятва, на которую безмолвный бог не может ответить, не многого стоит. Она не останется неуслышанной, это я вам обещаю.
Голоса становились всё громче. В-Бреймон легко перекричал их:
— Я собрал вас не для обещаний или угроз. Мой вывод прост, — Ригард рубанул рукой воздух и сурово глянул из-под густых нахмуренных бровей. — Инквизицию всегда незаслуженно отодвигали в сторону, но сразу же прибежали, как началась смута. Мы не должны упустить свой шанс.
Присутствующие шептались, переглядывались, бурчали, кричали. Одни роптали:
— Вспомнили они…
Другие всполошились:
— Кто ведёт забастовщиков?
А третьи вторили В-Бреймону:
Рейн молчал, и тогда брат предложил:
— Я даю тебе пять тысяч киринов, а ты идёшь на встречу с кем надо, идёт?
«Половина годового жалования», — подумал Рейн с жадностью и переглянулся с Астом. Потом встал и посмотрел на брата сверху вниз.
— Кай, я не продаюсь. Я не хочу разговаривать с фанатиками. Их убеждения также опасны, и не важно, верят они в Яра, в Аша или чёрта. Кай, — Рейн вздохнул. — Ты мой брат, и я всегда приду, когда потребуется. Но если ты вернулся, только чтобы затащить меня в секту, ты зря пришёл.
Кай рассмеялся, запрокинув голову:
— Правда, Рейн, не продаёшься? И на Инквизицию ты работаешь по воле сердце, да? Вы-то не фанатики, да? Может, ты просто боишься узнать, что там, с другой стороны?
Рейн почувствовал себя так, точно его с головой окунули в грязь — даже не в грязь, в дерьмо. Он действительно боялся потерять то, что потихоньку стал обретать. Но разве это и не было тем самым «продался»?
— Я выбрал сторону, вот и всё. Не из светлых чувств, ты прав, но Инквизиция даёт мне хоть что-то. Я не могу оставить родителей, сам не хочу опускаться ещё ниже. Мне нужна эта работа.
«Новые долги даёт», — появилась настойчивая мысль, и Рейн никак не мог отогнать её.
Кай тоже поднялся и вновь превратился в хитрого дельца.
— Почему, Рейн? Ты слышал: я следил за тобой. Что тебя так держит? Должность старшего инквизитора? Обещания главы отделения? Та милая девчонка из церковников? Что, Рейн, что? Почему ты готов сделать шаг к тем, кто отнял твою жизнь, но не хочешь послушать тех, кто поможет вернуть её? Мы не на стороне Детей Аша и не на стороне Совета. Я не предлагаю тебе веру, только борьбу за себя и месть за всё отнятое и за всё неполученное.
Рейн потёр подбородок и хмуро глянул на брата. Кай всегда умел быть незаметным, но если он так легко выследил его, то что помешает другим? Мало ли кому он перейдёт дорогу.
Впрочем, стоило признать, что всё-таки в словах брата имелась доля истины. Он так долго бился в одну дверь, что не мог поверить, что другая уже могла быть открыта. Может, этой «семье» было что ему предложить?
— Покой в доме под красной черепицей можно обрести, только если церковь рядом разрушится, — проговорил Аст. — Ты сам это знаешь.
«Правдивая история Аша и Яра», — пронеслось в голове. Сколько раз он слышал об этом, но так и не получил ответ?
Рейн посмотрел в серо-голубые, как у него, глаза брата и сказал:
— Хорошо, Кай, я увижусь с тем, кто тебя прислал. С одним условием: ты придёшь домой.
— Ни за что! — прорычал Кай.
— Придёшь, — настойчивее повторил Рейн. — Ты не видел, как мать перечитывает твои детские стишки и плачет. Не хочешь общаться с отцом — не общайся, ладно, но матери ты должен сказать. И Агни. Она до сих пор хранит носки, которые я не успел тебе передать.
— Хорошо, — процедил сквозь зубы Кай. — Но сначала ты.
— Нет, Кай. Мне терять нечего. А вот ты, видимо, дорожишь своей «семьёй». Ты же не хочешь подвести её?
Кай сжал тонкие губы в нитку, а затем неожиданно рассмеялся.
— Рейн, мы выросли одинаковыми. Таких засранцев воспитывает только Канава.
— Она начинается с Третьей, а я живу на Первой — это район Сины.
— Нет, Рейн, Канава — это не только география, Канава — это состояние, как и твой дом под красной черепицей. Не ври, что тебе нужен покой. Ты отчаянно рвёшься наверх, чтобы взять всё, как и я. Ты бы мог смириться, как все ноториэсы, зажить спокойной жизнью бедняка. Но тебе ведь нужно другое. Твой покой — это борьба, ты не хочешь молчать и покорно гнуть спину. Как и мы.
Не дожидаясь ответа, Кай перемахнул за ограду и бросил на прощанье:
— Пока, брат. Осторожнее, скоро будет громко.
Он растворился в темноте, и даже шагов не было слышно — а может, это всё привиделось, и приходил призрак?
Рейн снова сел, вздохнул и с наслаждением уставился на тёмные волны. Казалось, что только они вечны: эта могучая сила, которая забирала себе миллиметр суши за миллиметром.
— Твой покой — это борьба, — тихо повторил Рейн.
Так как тот лохматый босоногий мальчишка превратился в парня со взглядом старика, который был готов бросить вызов всему Совету?
Глава 10. В Черном доме
Рейн курил перед Чёрным домом и смотрел по сторонам. Площадь шумела. Фигуры в чёрном, чёрно-синем и чёрно-белом то выходили, то заходили. Отовсюду слышались настороженные голоса и перешёптывания.
В-Бреймон объявил общее собрание, и с утра все свободные инквизиторы стали стягиваться к Дому. То и дело слышался вопрос: зачем?
Рейн ещё издалека увидел Д-Арвиля, идущего лёгким стремительным шагом. Он быстро положил руку на грудь и поклонился Энтону. Тот шепнул:
— Зайди ко мне после собрания. Есть небольшое задание. — Д-Арвиль хитро улыбнулся и скрылся внутри.
Рейн постоял ещё немного, затушил сигарету, на секунду задержался перед входом и потянул тяжёлую дверь на себя. Он спустился на первый этаж подземелья и быстрым шагом зашёл в центральный зал.
Взгляд сразу упал на статую Яра в центре. По-настоящему работа каждого инквизитора начиналась только после клятвы служить, которую он произносил перед лицом бога.
Со всех сторон фигуру окружали огни, и они так подсвечивали полупрозрачный молочный камень, что казалось, статуя светилась изнутри. На правой руке Яра сидел сокол — символ Инквизиции. Левой рукой бог сжимал змею — знак Аша, знак демонов.
Статую окружали нестройные ряды стульев. Первыми сидели Ригард В-Бреймон, его советник Нелан Э-Стерм, а также главы отделений. Следом за ними уселись верховные инквизиторы — надменные старики с лисьими глазами. Затем главные и старшие — самодовольные юнцы из благородных родов, головорезы, заслужившие место силой, и молчаливые хитрецы. Вот уж кто оказался здесь не зря. Последними расположились практики — безмолвные тени в масках. Всего собралось человек двести — больше половины инквизиторов Лица.
Рейн сел на ряд старших и сразу почувствовал толчок. Он быстро обернулся.
— Эй, старых друзей уже забыл? — спросил Ирт и хрустнул пальцами. Ансом рядом ухмыльнулся, показывая пожелтевшие зубы. От него разило вином — ничего нового. — Всё, думаешь, хозяин заметил тебя и можно отбиться от стаи?
«Пошёл к чёрту, друг». Рейн молча уставился на Ирта. Тот беспокойно дёрнулся и ещё злее произнёс:
— Ну-ну, облизывай Д-Арвиля сколько угодно, мы-то знаем, где твоё место.
Рейн прищурился.
— Ноториэс чёртов.
— А ты только сейчас понял, кто я? — холодно спросил Рейн.
Ансом пнул его стул. Рейн исподлобья глянул на практика и тихо ответил:
— Ещё раз так сделаешь, я тебе глотку перегрызу. И это не преувеличение, — он широко улыбнулся. — Я же ноториэс.
Отвернулся и скрестил руки на груди. Вот и цена «дружбы». Можно быть самым паршивым щенком в стае, но пока не лезешь вперёд других или против них, тебя не тронут.
Рейн снова взглянул на статую. Каким же мальчишкой он был, когда приносил клятву! И ведь даже верил, что поступал правильно. Верил, что найдёт своё место. Не нашёл, да и долгов меньше не стало.
— Ты тогда пытался отрастить бороду — вот это настоящая ошибка, — хмыкнул Аст. Рейн потёр подбородок. Щетина росла клочками и жутко чесалась под чёрной маской практика, а клеймо так и не скрыла.
Ригард В-Бреймон поднялся со своего места. По рядом пронёсся шепоток, а затем все стихли. Он громко спросил:
— Эй, а в курятнике ведь переполох — слышали?
Рейн переглянулся с Астом. В-Бреймон стал главой Инквизиции около года назад. Его выступление на назначении Рейн пропустил, а после Ригард не удостаивал инквизиторов своим вниманием. Вокруг него крутилось множество слухов: о жестокости, о хитрости, об обманах и убийствах. И первые же слова рассеяли этот образ. В-Бреймон напоминал обычного наёмника, который разошёлся и стал бахвалиться перед друзьями в таверне — не слишком-то умного и удачливого, но шумного и самовлюблённого.
В эту же секунду Ригард выпрямился, крепко сцепил перед собой руки, грозно огляделся — и сразу превратился в главу Инквизиции, которого-то и боялись.
— Вчера утром на бумажной фабрике Дика С-Исайда рабочие устроили забастовку. Днём её подхватили на швейной фабрике Марла У-Дентена. Сейчас весь север Лица поднял восстание.
Собравшиеся переглядывались, роптали. Рейн снова переглянулся с Астом. Он слышал мельком о беспорядках на севере, но не придал этому значение: рабочие всегда были недовольны оплатой труда, количеством часов, бездействием профсоюзов — чем угодно.
— Совет сразу всполошился, — В-Бреймон закатил глаза. — Курочки перепугались и побежали прятаться в свой курятник. Другие члены Совета вспомнили о существовании Инквизиции. Они хотели, чтобы я попугал вас и напомнил о клятве верности.
Рейн сдвинулся на край стула и уставился на Ригарда. Это же был открытый вызов Совету. Да только глупец мог сказать так!
В-Бреймон сделался серьёзным и пробежался взглядом по рядам.
— Я знаю, что вы хотите того же, что рабочие: больше денег, меньше работы… Киры, мы же инквизиторы! Мы можем поддержать рабочих, верно. А можем получить куда большее.
Ригард сделал паузу.
— Я прошёл путь от практика до главы Инквизиции и был на месте каждого из вас. Поэтому-то я знаю, что ни черта вам моё понимание не нужно. Вместо этого я скажу другое. Киры, начинается сложное время. Мы не знаем, что будет завтра. С нами, с Инквизицией, с самим Лицом и Кирией. Но вот что, каждое сложное время — это шанс. Если овцы разбрелись, мы должны снова согнать их в стадо. И пастух не оставит без внимания самых верных псов. Вот наш выбор: присоединиться к бастующим или остаться верными своей клятве. Впрочем, клятва, на которую безмолвный бог не может ответить, не многого стоит. Она не останется неуслышанной, это я вам обещаю.
Голоса становились всё громче. В-Бреймон легко перекричал их:
— Я собрал вас не для обещаний или угроз. Мой вывод прост, — Ригард рубанул рукой воздух и сурово глянул из-под густых нахмуренных бровей. — Инквизицию всегда незаслуженно отодвигали в сторону, но сразу же прибежали, как началась смута. Мы не должны упустить свой шанс.
Присутствующие шептались, переглядывались, бурчали, кричали. Одни роптали:
— Вспомнили они…
Другие всполошились:
— Кто ведёт забастовщиков?
А третьи вторили В-Бреймону: