– И показывала?
– Точных сведений нет, но суть в том, что обвиняемый в преступлении должен был дотронуться до отрезанной руки убитого. И вот если при этом из руки не потечет кровь, то обвиняемый признавался невиновным. Метод сомнительный. На самом деле здесь ведь вопрос будет в том, как и когда руку отделили от тела.
Это была одна из историй, с помощью которых я легко уводил человека с горячим воображением в сторону. Со Штрормом, конечно, не вышло.
– А в этом вашем деле отрезанные пальцы показали на убийцу?
– Если спрашиваете, есть ли на примете люди на подозрении, – я решил подкинуть немного правдивой информации, – то кое-кто есть. Но тут вам Курнатовский лучше расскажет. Ведь я помогаю как судебный врач, выводы – не мое дело.
– Скромничаете. Ян Алексеевич говорил, как вы помогли ему, точнее, определили время смерти, когда приглашенный врач ошибся, и в другой раз, когда указали орудие убийства – ножницы, верно? И потом, у вас прямо алхимический кабинет, ведь я был, видел. Все эти склянки, порошки, горелки… Уж в них должны находиться интересные ответы. Но раз медицина не желает показать благородство, то я вам дам пример. Я с новостями. Есть кое-какая интересная информация для следствия…
Отвечая на мой заинтересованный взгляд, добавил:
– Все после ужина. Посмотрим еще, как нас тут угостят, – и засмеялся.
Для него всегда кухарка Курнатовских брала китайский чай Янхао, свежие пряники в кондитерской братьев Чирковых. Он это знал.
– Давайте лучше поговорим о другой громкой новости.
– Вы о венчании?
Я был удивлен: новость, безусловно, не рядовая, но интерес Штрорма обычно не шел дальше убийств, ограблений, бомбистов и фальшивомонетчиков. Это были его лакомые куски, только вокруг них эта ищейка с отличным нюхом всегда и крутилась.
– Нет, бросьте! Я желаю счастья новобрачным, но не моя это новость. Не будете же вы говорить, что и приезд Рябоконя тайна и обсуждать его не станете? Живет он открыто, в «Палас-Отеле». Катается по Большой Садовой в автомобиле почти без охраны. У него берут интервью – и это после попытки покушения на него в Екатеринодаре. Весь город видит! И уже весь город говорит о том, что приехал он торговаться за будущую независимость кубанских станиц.
– Так уж весь? На обеде у моих знакомых я слышал, что это его деньги унесли из штаба. Но если там грандиозные сокровища, то даже пожалеть можно налетчиков: как утащишь такие богатства? И легко не продашь.
Обсуждая вероятность этой версии – кривой дочки городских сплетен, – я ничем не рисковал. В конце концов, именно ограбление было пока официальной версией полиции.
– Пожалеть налетчиков? Смешно, конечно, да… – Штрорм смотрел на меня улыбаясь, но вопрос задал очень серьезно: – Так все-таки налетчики? Слышал эту версию. А как вошли? Штаб ведь должны охранять как ни одно здание в городе.
– Вы же знаете, что армия снова заняла штаб только накануне. До последних дней были стычки на окраинах. Возможно, в этом и причина.
Тут нас окликнул Курнатовский:
– Садимся ужинать, господа! О делах давайте после.
После ужина небольшая компания села «винтить», но играли недолго. Нехороший разговор о беспределе грабежей, убийствах на железной дороге, когда жертв раздевали и выкидывали на насыпь прямо из окон, рассыпал настроение. Скоро разошлись все, кроме Штрорма. Но его информация для меня не стоила съеденных пряников. В городе продолжало действовать большевистское подполье, о чем, конечно, знала полиция. Так вот, в последнее время они довольно тесно «сдружились» с бандами, в основном залетными – из Харькова и других городов. Почти в каждом из недавних крупных ограблений они действовали заодно, используя друг друга с выгодой.
Штрорм хотел проверить догадку о том, что кража бриллиантов из ростовских касс взаимного кредита и чрезвычайное происшествие в здании штаба армии – дело одних и тех же рук. Я знал подробности ограбления касс и сразу потерял интерес к рассуждениям репортера. Картина и почерк были совершенно разными. Ценностями, которые бежавшие на юг сдавали на хранение в кассы, редко были наличные деньги, в основном украшения и золото. Хранились они в панцирном сейфе из стали, скорее даже бронированной комнате. Чтобы вскрыть сейфы хранилища, грабителям пришлось использовать резаки и электрические пилы. Преступление было отлично подготовленным – в комнату они попали, пробив из здания по соседству тоннель высотой почти в рост человека. Так что ничего общего. Лучше, чем я, все это знал Курнатовский. Скорее всего, дело провернули профессионалы, варшавские воры. Они, я верил опыту следователя, не взялись бы работать с «фраерами» из социалистов даже для серьезной выгоды.
Глава двенадцатая
Ростов. Разговор в кабинете
Когда настойчивый репортер ушел, Курнатовский как из воздуха достал и расстелил на столе архитектурный чертеж здания особняка, где был убит телеграфист.
– Значит, здесь, внизу, были и в любое время могли зайти к телеграфистам Чекилев, Беденко и Шеховцев. Кто-то еще?
– Лев Кириллович Вольский тоже был здесь. И его шофер – он был в гараже. Итого четверо?
– Вы и ЛК считаете, Ян Алексеевич?
– Только для порядка.
– Ясно.
По-моему, он со своими подозрениями переходил границы. Подозревать ЛК? Нелепо. Да еще и высказывать свои догадки мне так спокойно. Я знал ЛК всю жизнь, без преувеличения. Благодаря ему начал работу с полицией, и Яну Алексеевичу это отлично известно.
– Не взбрыкивайте, я готов принимать во внимание ваши же доводы, что это не банда. Ваши, заметьте! – он продолжает как ни в чем не бывало. – А значит, нам приходится подумать о тех, кто был здесь. Выходит, под сомнением все. Штабс-капитан Чекилев? Инженер, богатейшая, знаменитая в городе семья. Или, еще того лучше, этот Беденко! Приезжий чиновник, который из архива и не высовывался. И мне, между прочим, уже дали понять, что он тут с поручением, до которого у меня, простите, нос не дорос. Или вот Шеховцев, которого в штабе все отлично знают. Еще несколько офицеров, которые и тени подозрения не вызовут, тем более что их на верхнем этаже все время видели часовые.
Произнося все это, он доставал из портфеля и раскладывал в разные стопки бумаги. Взяв одну, я увидел нечто вроде досье на каждого участника той ночи. Чье-то было внушительным, а для Шеховцева хватило и пары листов. Мне в который раз подумалось, что неплохо бы для наглядности сделать схему подробностей дела, с фотографиями всех участников, связями между ними. Например, на доске из пробки, на каких крепятся чертежи или военные планы.
– С кого начнем? – Курнатовский закончил свое строительство бумажных пирамид и с тоской смотрел на заваленный листами стол.
– Знаете, я на обеде у знакомых встретил Чекилева. Он очень настойчиво расспрашивал меня об убийстве. Упомянул о клише. По его словам, о том, что они были в штабе и украдены, ему сказал Захидов. Сложно подозревать во лжи офицера, да и Алексан, конечно, мог знать и рассказать. Приятели из банка у него есть.
– Ну-с, хорошо. Тогда Максим Романович Чекилев. Семья в городе известная. Староверы. Дед – из казаков, начал торговлю, отец продолжил, получил дворянство. Стоит внимания, что брат нашего Максима Романовича был жандармерией замечен не раз. Финансировал подпольную типографию. А для вида печатает хоть и разрешенные, но сомнительные книжки. Писатель Горький, адвокат-социалист Либкнехт… Вот, «Критика» еще.
Курнатовский подвинул мне нетолстую книгу. На обложке, как куст, торчала большая борода известного немецкого журналиста.
– Эта у них продается лучше всех. Ведь и на этом даже сказалось семейное умение заработать – книжки дешевы, пошли нарасхват. Но он не только пропаганду поддерживает. Отец дал ему в управление угольный рудник. Теперь там устроен рай на новый манер: вокруг угольной шахты – столовые для рабочих, общежитие, открыл больницу, а при ней – аптеку. Увлечен идеей построения нового общества.
– Идея ведь хорошая…
Курнатовский сделал вид, что не услышал.
– Но! Это я вам о старшем сыне. А наш Максим Романович, младшенький, – он немного порылся в бумагах, – личность интересная. Принадлежа к казачьему сословию, обязан был призваться в казачье войско. И служил потому, что отец не стал откупаться, не сдал в войсковой доход установленный сбор. Притом – полный европеец по образу жизни и мышлению. Непросто ему. И к казакам ходу нет – слишком на другой манер воспитан. И тут не прижился. Все по столицам и европам. Плюс младший в семье, гордость его ест.
– А не узнали, что изучал кроме инженерного дела? Может быть, естественные науки?
– Не исключено, в Московском университете брал несколько разных курсов. Думаете, он ваш Борджиа? Не знаю, Егор, Максим Чекилев – человек военный. Действовал бы решительно, если бы пришлось, а тут – яд.
– Военный, это верно. Пальцы отрезали чисто, как будто человек опытный.
– Бросьте! Ладно, терпением спасем душу, – женитьба на дочери священника определенно сказалась на Курнатовском, цитаты из апостолов я слышал все чаще. – Края не видно этим бумагам! – сопя, он вынул из папки несколько газетных вырезок и бланки с печатями. – Еще что удалось найти за короткое время… Это не для передачи, Егор. Впрочем, вы понимаете. У отца Чекилева дела с началом войны пошли плоховато. Коротко: он замешан в серьезном скандале с военными поставками. Как там было сказано: «продают все, до совести включительно»? По совести, дело мутное – он ли виноват или его партнеры? Одно точно – только революция и каша, которая заварилась после нее, по сути, спасли его от суда, а может, от разорения и бесчестья. Но к младшему сыну ни политические взгляды брата, ни финансовые проблемы, а может, и махинации отца не имеют отношения. Он, как божья овечка, чист, на родине в момент скандала не был, грамотный инженер и хорошо зарекомендовал себя, полицией ни в чем не замечен. Ни барышень, ни скандалов.
– А морфий или другие препараты?
Спрашивая, я вдруг прямо перед глазами увидел знакомую фамилию, которую мельком заметил в журнале аптекаря в Нахичевани.
– Понимаю, о чем подумали, но нет, ничего. Вы что-то еще другое вспомнили?
– Да, в аптеке Пинагеля среди тех, кто брал лекарство, я точно видел фамилию Шеховцева. У фармацевта неразборчивый почерк, но я поручусь.
– Ше-е-е-ховцев, – задумчиво протянул Курнатовский, – Матвей Данилович, уж больно молод. По сути, мальчишка, как вы. Сидите, не вскипайте, – я усмехнулся, Курнатовский прав: пожалуй, мы с Матвеем одного возраста. Глядя на молодое, открытое лицо Шеховцева с наивным чубчиком белых волос, сложно поверить, что он был участником военных операций. – Так. Что имеем? Отец – помещик. В Добровольческую армию Шеховцев ушел из старшего класса гимназии. Рисковый, на мотоцикле ворвался прямо в центр захваченного города, попал в плен и бежал, опрокинув на землю и ударив кирпичом конвоира. Несколько дней пробирался к своим. В штабе не так давно, но со всеми дружен, всеми любим. Ну, вы его лучше меня знаете.
– Не очень близко. Приятный малый. Любит прихвастнуть разве что. Знаете подробность его побега? Он ее забавно рассказывает. Отсиживался ночь в какой-то канаве, перепутав знамя корниловцев – кумачовое полотно с черной полосой – с другими красными флагами. Утром только разглядел точно, что это не большевики.
– Да уж… Так, кто остался? Ну, чиновник по ведомству железнодорожных путей – Алексей Владимирович Беденко. Живет в номерах «Бристоль», не лучшая гостиница, скромен. Прибыл со всеми нужными документами, приказом. Сам я их не видел, но сведения точные, будьте уверены. Как мне дали понять, подробности его дел тут известны Льву Кирилловичу лучше, чем другим.
Пропустив намек на ЛК, я поинтересовался:
– Шеховцев рассказывал, и так, немного с похвальбой, что они с Беденко встречались еще раньше.
– Да, во время наступления на Царицын и в такой… не идиллической обстановке. Вот и задумаешься: что Беденко там делал? Одни только мысли, фактов на этот счет нет.
Засиделись мы до того, что деликатная Мария Алексеевна заглянула к нам и кивнула на часы. Решено было завтра пойти мне к ЛК и, во-первых, просить его разузнать о тексте телеграммы все, что возможно, а во-вторых, расспросить его обо всех участниках той ночи.
– Я все-таки не оставлю без внимания слова Штрорма, порыщу в этом направлении. Но и вы там подробнее с ЛК потолкуйте, он знает явно больше, чем мне расскажут, – сказал на прощание Курнатовский.
За его спиной Мария Алексеевна куталась в платок, держа лампу. Дом давно спал.
Глава тринадцатая
Ростов. Стрельба в гостинице
Удивительно звонкий в холодном воздухе раздался выстрел, за ним – еще и еще один. Свистки. Крики: «В трамвай прыгнул, в трамвай!» Плюющийся искрами и осыпающий ими деревья трамвай прошел мимо нас и завернул за угол. Подъезд у гостиницы был освещен, как сцена. Разом напомнив мне плотную стаю воробьев, толпа у дверей качнулась и сгрудилась вокруг человека, лежащего на земле.
– Пропустите, со мной врач! – ЛК уже энергично раздвигал толпу.
Но я не успел даже попытаться оказать помощь. Нас очень быстро оттеснили какие-то военные. Впрочем, ЛК они, видимо, знали, с ним перебросились негромко парой слов. Раненого уносят. От гостиницы медленно отъехал автомобиль с черным верхом, навстречу нам из вестибюля бегут люди на улицу. Растерянный швейцар придерживает дверь и говорит всем и никому: «Ведь холодно, я повернулся дверь закрыть… холод не напускать». Прямо у входа ЛК ступает в широкую лужу – в ней бьются толстые серые рыбы, открывают рты. Выстрелов мы слышали три. Одна пуля, видимо, попала в окно, где выставлен аквариум с живой рыбой – ее выбирают себе на ужин гости ресторана гостиницы. От трещины стекло все разошлось, вода и рыба хлынули на пол. Швейцар неловко отодвигает рыб ногой подальше от выхода.
По пути к номеру ЛК на лестнице нас окружило несколько человек с расспросами, мы отвечаем коротко и уже у номера сталкиваемся с Чекилевым. Это неожиданно: зачем он тут? Пальто Чекилева темное от тающего снега, значит, он здесь недавно. Не мог не слышать суматоху внизу и все-таки не спустился? Впрочем, причина визита объясняется – какое-то дело к ЛК.
– Я жду вас, это крайне важно.
– Не сейчас. Слышали выстрел?
– Слышал крики и свистки. Но сейчас спокойного времени нет, так что не удивился.
Так и не сказав, в чем заключалась суть его посещения, он ушел, но сейчас и не до него. ЛК то и дело звонит по телефону куда-то. Новостей, которых он ждет, пока нет.
– Нужно все же поговорить с Чекилевым. Вообще, эта идея поселиться в гостинице мне уже не кажется удачной. Думал, буду избавлен здесь от всех вопросов быта. Но тут буквально проходной двор: стучат в любое время! И хорошо, если бы только по делу.
– Точных сведений нет, но суть в том, что обвиняемый в преступлении должен был дотронуться до отрезанной руки убитого. И вот если при этом из руки не потечет кровь, то обвиняемый признавался невиновным. Метод сомнительный. На самом деле здесь ведь вопрос будет в том, как и когда руку отделили от тела.
Это была одна из историй, с помощью которых я легко уводил человека с горячим воображением в сторону. Со Штрормом, конечно, не вышло.
– А в этом вашем деле отрезанные пальцы показали на убийцу?
– Если спрашиваете, есть ли на примете люди на подозрении, – я решил подкинуть немного правдивой информации, – то кое-кто есть. Но тут вам Курнатовский лучше расскажет. Ведь я помогаю как судебный врач, выводы – не мое дело.
– Скромничаете. Ян Алексеевич говорил, как вы помогли ему, точнее, определили время смерти, когда приглашенный врач ошибся, и в другой раз, когда указали орудие убийства – ножницы, верно? И потом, у вас прямо алхимический кабинет, ведь я был, видел. Все эти склянки, порошки, горелки… Уж в них должны находиться интересные ответы. Но раз медицина не желает показать благородство, то я вам дам пример. Я с новостями. Есть кое-какая интересная информация для следствия…
Отвечая на мой заинтересованный взгляд, добавил:
– Все после ужина. Посмотрим еще, как нас тут угостят, – и засмеялся.
Для него всегда кухарка Курнатовских брала китайский чай Янхао, свежие пряники в кондитерской братьев Чирковых. Он это знал.
– Давайте лучше поговорим о другой громкой новости.
– Вы о венчании?
Я был удивлен: новость, безусловно, не рядовая, но интерес Штрорма обычно не шел дальше убийств, ограблений, бомбистов и фальшивомонетчиков. Это были его лакомые куски, только вокруг них эта ищейка с отличным нюхом всегда и крутилась.
– Нет, бросьте! Я желаю счастья новобрачным, но не моя это новость. Не будете же вы говорить, что и приезд Рябоконя тайна и обсуждать его не станете? Живет он открыто, в «Палас-Отеле». Катается по Большой Садовой в автомобиле почти без охраны. У него берут интервью – и это после попытки покушения на него в Екатеринодаре. Весь город видит! И уже весь город говорит о том, что приехал он торговаться за будущую независимость кубанских станиц.
– Так уж весь? На обеде у моих знакомых я слышал, что это его деньги унесли из штаба. Но если там грандиозные сокровища, то даже пожалеть можно налетчиков: как утащишь такие богатства? И легко не продашь.
Обсуждая вероятность этой версии – кривой дочки городских сплетен, – я ничем не рисковал. В конце концов, именно ограбление было пока официальной версией полиции.
– Пожалеть налетчиков? Смешно, конечно, да… – Штрорм смотрел на меня улыбаясь, но вопрос задал очень серьезно: – Так все-таки налетчики? Слышал эту версию. А как вошли? Штаб ведь должны охранять как ни одно здание в городе.
– Вы же знаете, что армия снова заняла штаб только накануне. До последних дней были стычки на окраинах. Возможно, в этом и причина.
Тут нас окликнул Курнатовский:
– Садимся ужинать, господа! О делах давайте после.
После ужина небольшая компания села «винтить», но играли недолго. Нехороший разговор о беспределе грабежей, убийствах на железной дороге, когда жертв раздевали и выкидывали на насыпь прямо из окон, рассыпал настроение. Скоро разошлись все, кроме Штрорма. Но его информация для меня не стоила съеденных пряников. В городе продолжало действовать большевистское подполье, о чем, конечно, знала полиция. Так вот, в последнее время они довольно тесно «сдружились» с бандами, в основном залетными – из Харькова и других городов. Почти в каждом из недавних крупных ограблений они действовали заодно, используя друг друга с выгодой.
Штрорм хотел проверить догадку о том, что кража бриллиантов из ростовских касс взаимного кредита и чрезвычайное происшествие в здании штаба армии – дело одних и тех же рук. Я знал подробности ограбления касс и сразу потерял интерес к рассуждениям репортера. Картина и почерк были совершенно разными. Ценностями, которые бежавшие на юг сдавали на хранение в кассы, редко были наличные деньги, в основном украшения и золото. Хранились они в панцирном сейфе из стали, скорее даже бронированной комнате. Чтобы вскрыть сейфы хранилища, грабителям пришлось использовать резаки и электрические пилы. Преступление было отлично подготовленным – в комнату они попали, пробив из здания по соседству тоннель высотой почти в рост человека. Так что ничего общего. Лучше, чем я, все это знал Курнатовский. Скорее всего, дело провернули профессионалы, варшавские воры. Они, я верил опыту следователя, не взялись бы работать с «фраерами» из социалистов даже для серьезной выгоды.
Глава двенадцатая
Ростов. Разговор в кабинете
Когда настойчивый репортер ушел, Курнатовский как из воздуха достал и расстелил на столе архитектурный чертеж здания особняка, где был убит телеграфист.
– Значит, здесь, внизу, были и в любое время могли зайти к телеграфистам Чекилев, Беденко и Шеховцев. Кто-то еще?
– Лев Кириллович Вольский тоже был здесь. И его шофер – он был в гараже. Итого четверо?
– Вы и ЛК считаете, Ян Алексеевич?
– Только для порядка.
– Ясно.
По-моему, он со своими подозрениями переходил границы. Подозревать ЛК? Нелепо. Да еще и высказывать свои догадки мне так спокойно. Я знал ЛК всю жизнь, без преувеличения. Благодаря ему начал работу с полицией, и Яну Алексеевичу это отлично известно.
– Не взбрыкивайте, я готов принимать во внимание ваши же доводы, что это не банда. Ваши, заметьте! – он продолжает как ни в чем не бывало. – А значит, нам приходится подумать о тех, кто был здесь. Выходит, под сомнением все. Штабс-капитан Чекилев? Инженер, богатейшая, знаменитая в городе семья. Или, еще того лучше, этот Беденко! Приезжий чиновник, который из архива и не высовывался. И мне, между прочим, уже дали понять, что он тут с поручением, до которого у меня, простите, нос не дорос. Или вот Шеховцев, которого в штабе все отлично знают. Еще несколько офицеров, которые и тени подозрения не вызовут, тем более что их на верхнем этаже все время видели часовые.
Произнося все это, он доставал из портфеля и раскладывал в разные стопки бумаги. Взяв одну, я увидел нечто вроде досье на каждого участника той ночи. Чье-то было внушительным, а для Шеховцева хватило и пары листов. Мне в который раз подумалось, что неплохо бы для наглядности сделать схему подробностей дела, с фотографиями всех участников, связями между ними. Например, на доске из пробки, на каких крепятся чертежи или военные планы.
– С кого начнем? – Курнатовский закончил свое строительство бумажных пирамид и с тоской смотрел на заваленный листами стол.
– Знаете, я на обеде у знакомых встретил Чекилева. Он очень настойчиво расспрашивал меня об убийстве. Упомянул о клише. По его словам, о том, что они были в штабе и украдены, ему сказал Захидов. Сложно подозревать во лжи офицера, да и Алексан, конечно, мог знать и рассказать. Приятели из банка у него есть.
– Ну-с, хорошо. Тогда Максим Романович Чекилев. Семья в городе известная. Староверы. Дед – из казаков, начал торговлю, отец продолжил, получил дворянство. Стоит внимания, что брат нашего Максима Романовича был жандармерией замечен не раз. Финансировал подпольную типографию. А для вида печатает хоть и разрешенные, но сомнительные книжки. Писатель Горький, адвокат-социалист Либкнехт… Вот, «Критика» еще.
Курнатовский подвинул мне нетолстую книгу. На обложке, как куст, торчала большая борода известного немецкого журналиста.
– Эта у них продается лучше всех. Ведь и на этом даже сказалось семейное умение заработать – книжки дешевы, пошли нарасхват. Но он не только пропаганду поддерживает. Отец дал ему в управление угольный рудник. Теперь там устроен рай на новый манер: вокруг угольной шахты – столовые для рабочих, общежитие, открыл больницу, а при ней – аптеку. Увлечен идеей построения нового общества.
– Идея ведь хорошая…
Курнатовский сделал вид, что не услышал.
– Но! Это я вам о старшем сыне. А наш Максим Романович, младшенький, – он немного порылся в бумагах, – личность интересная. Принадлежа к казачьему сословию, обязан был призваться в казачье войско. И служил потому, что отец не стал откупаться, не сдал в войсковой доход установленный сбор. Притом – полный европеец по образу жизни и мышлению. Непросто ему. И к казакам ходу нет – слишком на другой манер воспитан. И тут не прижился. Все по столицам и европам. Плюс младший в семье, гордость его ест.
– А не узнали, что изучал кроме инженерного дела? Может быть, естественные науки?
– Не исключено, в Московском университете брал несколько разных курсов. Думаете, он ваш Борджиа? Не знаю, Егор, Максим Чекилев – человек военный. Действовал бы решительно, если бы пришлось, а тут – яд.
– Военный, это верно. Пальцы отрезали чисто, как будто человек опытный.
– Бросьте! Ладно, терпением спасем душу, – женитьба на дочери священника определенно сказалась на Курнатовском, цитаты из апостолов я слышал все чаще. – Края не видно этим бумагам! – сопя, он вынул из папки несколько газетных вырезок и бланки с печатями. – Еще что удалось найти за короткое время… Это не для передачи, Егор. Впрочем, вы понимаете. У отца Чекилева дела с началом войны пошли плоховато. Коротко: он замешан в серьезном скандале с военными поставками. Как там было сказано: «продают все, до совести включительно»? По совести, дело мутное – он ли виноват или его партнеры? Одно точно – только революция и каша, которая заварилась после нее, по сути, спасли его от суда, а может, от разорения и бесчестья. Но к младшему сыну ни политические взгляды брата, ни финансовые проблемы, а может, и махинации отца не имеют отношения. Он, как божья овечка, чист, на родине в момент скандала не был, грамотный инженер и хорошо зарекомендовал себя, полицией ни в чем не замечен. Ни барышень, ни скандалов.
– А морфий или другие препараты?
Спрашивая, я вдруг прямо перед глазами увидел знакомую фамилию, которую мельком заметил в журнале аптекаря в Нахичевани.
– Понимаю, о чем подумали, но нет, ничего. Вы что-то еще другое вспомнили?
– Да, в аптеке Пинагеля среди тех, кто брал лекарство, я точно видел фамилию Шеховцева. У фармацевта неразборчивый почерк, но я поручусь.
– Ше-е-е-ховцев, – задумчиво протянул Курнатовский, – Матвей Данилович, уж больно молод. По сути, мальчишка, как вы. Сидите, не вскипайте, – я усмехнулся, Курнатовский прав: пожалуй, мы с Матвеем одного возраста. Глядя на молодое, открытое лицо Шеховцева с наивным чубчиком белых волос, сложно поверить, что он был участником военных операций. – Так. Что имеем? Отец – помещик. В Добровольческую армию Шеховцев ушел из старшего класса гимназии. Рисковый, на мотоцикле ворвался прямо в центр захваченного города, попал в плен и бежал, опрокинув на землю и ударив кирпичом конвоира. Несколько дней пробирался к своим. В штабе не так давно, но со всеми дружен, всеми любим. Ну, вы его лучше меня знаете.
– Не очень близко. Приятный малый. Любит прихвастнуть разве что. Знаете подробность его побега? Он ее забавно рассказывает. Отсиживался ночь в какой-то канаве, перепутав знамя корниловцев – кумачовое полотно с черной полосой – с другими красными флагами. Утром только разглядел точно, что это не большевики.
– Да уж… Так, кто остался? Ну, чиновник по ведомству железнодорожных путей – Алексей Владимирович Беденко. Живет в номерах «Бристоль», не лучшая гостиница, скромен. Прибыл со всеми нужными документами, приказом. Сам я их не видел, но сведения точные, будьте уверены. Как мне дали понять, подробности его дел тут известны Льву Кирилловичу лучше, чем другим.
Пропустив намек на ЛК, я поинтересовался:
– Шеховцев рассказывал, и так, немного с похвальбой, что они с Беденко встречались еще раньше.
– Да, во время наступления на Царицын и в такой… не идиллической обстановке. Вот и задумаешься: что Беденко там делал? Одни только мысли, фактов на этот счет нет.
Засиделись мы до того, что деликатная Мария Алексеевна заглянула к нам и кивнула на часы. Решено было завтра пойти мне к ЛК и, во-первых, просить его разузнать о тексте телеграммы все, что возможно, а во-вторых, расспросить его обо всех участниках той ночи.
– Я все-таки не оставлю без внимания слова Штрорма, порыщу в этом направлении. Но и вы там подробнее с ЛК потолкуйте, он знает явно больше, чем мне расскажут, – сказал на прощание Курнатовский.
За его спиной Мария Алексеевна куталась в платок, держа лампу. Дом давно спал.
Глава тринадцатая
Ростов. Стрельба в гостинице
Удивительно звонкий в холодном воздухе раздался выстрел, за ним – еще и еще один. Свистки. Крики: «В трамвай прыгнул, в трамвай!» Плюющийся искрами и осыпающий ими деревья трамвай прошел мимо нас и завернул за угол. Подъезд у гостиницы был освещен, как сцена. Разом напомнив мне плотную стаю воробьев, толпа у дверей качнулась и сгрудилась вокруг человека, лежащего на земле.
– Пропустите, со мной врач! – ЛК уже энергично раздвигал толпу.
Но я не успел даже попытаться оказать помощь. Нас очень быстро оттеснили какие-то военные. Впрочем, ЛК они, видимо, знали, с ним перебросились негромко парой слов. Раненого уносят. От гостиницы медленно отъехал автомобиль с черным верхом, навстречу нам из вестибюля бегут люди на улицу. Растерянный швейцар придерживает дверь и говорит всем и никому: «Ведь холодно, я повернулся дверь закрыть… холод не напускать». Прямо у входа ЛК ступает в широкую лужу – в ней бьются толстые серые рыбы, открывают рты. Выстрелов мы слышали три. Одна пуля, видимо, попала в окно, где выставлен аквариум с живой рыбой – ее выбирают себе на ужин гости ресторана гостиницы. От трещины стекло все разошлось, вода и рыба хлынули на пол. Швейцар неловко отодвигает рыб ногой подальше от выхода.
По пути к номеру ЛК на лестнице нас окружило несколько человек с расспросами, мы отвечаем коротко и уже у номера сталкиваемся с Чекилевым. Это неожиданно: зачем он тут? Пальто Чекилева темное от тающего снега, значит, он здесь недавно. Не мог не слышать суматоху внизу и все-таки не спустился? Впрочем, причина визита объясняется – какое-то дело к ЛК.
– Я жду вас, это крайне важно.
– Не сейчас. Слышали выстрел?
– Слышал крики и свистки. Но сейчас спокойного времени нет, так что не удивился.
Так и не сказав, в чем заключалась суть его посещения, он ушел, но сейчас и не до него. ЛК то и дело звонит по телефону куда-то. Новостей, которых он ждет, пока нет.
– Нужно все же поговорить с Чекилевым. Вообще, эта идея поселиться в гостинице мне уже не кажется удачной. Думал, буду избавлен здесь от всех вопросов быта. Но тут буквально проходной двор: стучат в любое время! И хорошо, если бы только по делу.