– Не терпелось с тобой увидеться. – Белла запрокидывает голову, и золотые серьги-обручи мелодично позвякивают, стукаясь об ее шею.

Она вскакивает со стула и крепко-крепко обнимает меня. Я утыкаюсь ей в плечо и с наслаждением вдыхаю знакомый аромат чайного дерева, лаванды и чуточки корицы.

– Я мокрая как мышь! – противлюсь я, но объятий не разжимаю. Наконец-то мы снова вместе. – Я жутко по тебе скучала.

Я засовываю зонтик под стул и вешаю на спинку плащ. Внутри прохладнее, чем мне бы хотелось, и я зябко потираю руки.

– Ты повзрослела. Выглядишь как-то старше, – говорит Белла, удивленно разглядывая меня.

– Вот спасибо, – веселюсь я. – Значит, я превратилась в старую каргу?

– Да ну тебя, я совсем не про то, – отмахивается Белла. – Кофе?

Я киваю.

Она приподнимает чашку, привлекая внимание официанта. Белла заходит в это бистро намного чаще, чем я. Она живет в трех кварталах отсюда, на углу Бликер-стрит и Чарльз-стрит, в особняке из бурого камня. Ее квартира, которую отец купил ей два года назад, занимает целый этаж. Квартира роскошна, богемна, красочна, изящна и отделана с неповторимым, присущим только Белле изумительным вкусом.

– А где же наш дорогой Дэйв? – интересуется Белла.

– В спортзале, – отвечаю я, расправляя салфетку.

– В спортзале?

– Ну, он так сказал.

Белла открывает и закрывает рот. Видимо, ей очень хочется подтрунить над ним, но она не решается. Дэвид ей нравится. То есть я надеюсь, что нравится. Думаю, она предпочла бы видеть рядом со мной кого-нибудь более рискованного или даже безрассудного, способного растормошить меня, вывести за рамки рутинной обыденности. Вот только она забывает, а может, и не понимает, что мы с ней не одного поля ягоды и Дэвид – именно тот, кто мне нужен. Тот, с кем я хочу прожить всю свою жизнь.

– Давай, рассказывай, – тереблю ее я, – как твоя галерея? Как Европа?

Пять лет назад Белла выставляла свои работы в маленькой художественной галерее «Олеандр» в Челси, на северо-западе Нижнего Манхэттена. Выставка имела успех, публика раскупила все, и через некоторое время Белла привезла туда новые картины. Прошло два года, и Олеандр, владелец, предложил Белле приобрести у него галерею. Белла согласилась и купила ее на деньги своего трастового фонда. Теперь она рисует меньше, чем прежде, но я рада, что жизнь ее наконец прочно вошла в колею и обрела некое подобие стабильности. Теперь уж она не сорвется невесть куда и не исчезнет на несколько бесконечных недель.

– Мы распродали почти все работы Депреше. Поверить не могу, что ты все пропустила. Зла не тебя не хватает. Это была выдающаяся выставка. Лучшая из всех, которые я когда-либо устраивала.

Так Белла говорит о каждом художнике. Каждая выставка, по ее словам, «божественна, чудесна, головокружительна». Жизнь для нее – сплошной праздник.

– Дела идут в гору, так что я подумываю нанять еще одну Хлою.

Хлоя – помощница Беллы. Последние три года она работает на Беллу и заведует складом «Олеандра». Она уже дважды поцеловала Беллу, но, похоже, это ничуть не сказалось на их деловых отношениях.

– Так найми.

– У меня появится время заняться скульптурой, а может, я снова начну рисовать. Сколько месяцев я не держала в руках кисточку!

– Порой приходится чем-то жертвовать, чтобы воплотить свои мечты в реальность.

Белла криво улыбается. Приносят кофе. Я вливаю в него сливки и медленно отпиваю дурманящий напиток.

Поднимаю глаза и вижу ухмыляющееся лицо Беллы.

– Чего ты?

– Да ничего. Ну ты даешь! «Жертвовать, чтобы воплотить свои мечты в реальность»! Где ты такого нахваталась? Нормальные люди так не говорят.

– Зато так говорят бизнесмены. Главы компаний. Генеральные директора.

Белла закатывает глаза.

– Господи, в кого ты превратилась…

– Брось, я всегда была такой.

– Не знаю, не знаю… – Белла качает головой, подпирает подбородок руками и пристально смотрит на меня.

Я понимаю, к чему она клонит, но не собираюсь это обсуждать. Действительно ли я всегда была такой? Или в детстве, до смерти брата, я была совсем иной? Беззаботной и легкомысленной девчонкой? Почему мне втемяшилось в голову тщательно распланировать свою жизнь? Потому что я не хотела, чтобы однажды ночью кто-то возник на пороге моего дома и выбил почву у меня из-под ног? Возможно. Но прошлого не вернешь, и теперь я такая, какая есть.

К нам подходит официант, и Белла вопросительно приподнимает бровь, словно спрашивая, готова ли я?

– Да, заказывай.

Белла переходит на французский и, указывая на выбранные в меню блюда, советуется с официантом. Я с упоением слушаю ее речь, наслаждаясь ее звонким, веселым голосом. Белла пыталась научить французскому и меня, но из этой затеи ничего не вышло. Бытует мнение, что языки легче даются тем, у кого доминирует правое полушарие мозга, но мне кажется, это все ерунда. Я думаю, что для общения на чужом языке требуется некая раскрепощенность, свобода самовыражения, умение перевоплощаться. Способность переворошить, словно груду камней, все таящиеся в голове слова и извлечь именно те, что несут в себе сокровенный смысл.

Как-то мы вместе провели в Париже четыре дня. Было нам тогда по двадцать четыре года, Белла посещала летнюю художественную школу, и я приехала ее навестить. В самый разгар ее романа с официантом, работавшим в кафешке четырнадцатого округа. Мы жили в квартире родителей Беллы на улице Риволи. Белла ненавидела это место. «Куда ни глянь, одни туристы», – кипятилась она, хотя мне казалось, что Париж принадлежал только французам, и никому более.


Поэтому все четыре дня мы провели на задворках французской столицы. Вечерами ужинали в бистро на Монмартре, днями бродили по художественным галереям в квартале Маре. Парижские каникулы оставили неизгладимый след в моем сердце. Я ведь довольно редко выбираюсь за пределы Соединенных Штатов. Все мои путешествия – это поездка в Лондон с моими родителями и Дэвидом да ежегодные паломничества на острова Теркс и Кайкос с родителями Дэвида. Париж открыл для меня абсолютно другой мир. Иноземный, старинный, необыкновенный. Мир, будто специально созданный для Беллы.

Может быть, мне следовало ощущать пропасть между нами. Ну как же: моя лучшая подруга чувствовала себя в Париже как дома, а я не находила места в этой чужой для меня стране. Однако все было совсем не так. Я пребывала на седьмом небе от счастья. Неважно, что я была немного не в своей тарелке, – важно, что Белла все равно нянчилась со мной, все равно желала – всегда, постоянно, – чтобы я была рядом с ней как неотъемлемая часть ее вольной, насыщенной событиями жизни.

– Вернемся к нашим баранам, – хмыкнула Белла, когда официант удалился. – Я думаю, жертвенность и достижение целей не имеют между собой ничего общего. Чтобы претворить мечту в жизнь, нужно не урезать себя во всем, довольствуясь малым, а жить на полную катушку, не боясь хватить лишку.

Я отхлебываю кофе. Порой мне кажется, что Белла свалилась с луны: она жонглирует фразами и философскими идеями, понятными только людям ее круга. Людям, которые ни разу не сталкивались с настоящей трагедией. Никто из потерявших в двенадцать лет родную душу никогда не заявит с бесстрастным лицом: «Значит, на то были причины».

– Ладно, пусть каждый останется при своем, – отмахиваюсь я. – Слушай, я сто лет тебя не видела, давай, заговори меня до смерти о Жаке.

Белла улыбается, и краска смущения, заливая ей щеки, поднимается вверх, до самых ушей.

– Что случилось?

– Мне надо кое-что тебе рассказать.

Белла протягивает руку и касается моего запястья.

Я мгновенно напрягаюсь, словно Белла задела какую-то чувствительную струну в моей душе – струну, которую только она одна в состоянии обнаружить. «Она познакомилась с кем-то, – озаряет меня. – Влюбилась». У меня болезненно ноет сердце. Я знаю, что произойдет дальше, и мечтаю лишь об одном: пройти все стадии влюбленности Беллы – увлеченность, одержимость, отвращение, отчаяние, апатию – прямо здесь и сейчас, за чашечкой кофе, – и покончить с ними.

– Как его зовут?

Белла изумленно моргает.

– У меня что, все на лице написано? – растерянно спрашивает она.

– Для меня – да.

– Его зовут Грег, – звонко провозглашает она, вложив в один этот слог всю мощь своего голоса, и отпивает газированную воду. – Он архитектор. Мы переписывались в «Бамбле», на сайте знакомств.

Кофейная чашка чуть не выскальзывает из моих рук.

– Ты пользуешься «Бамблом»?

– Ну да. Понимаю, ты думаешь, стоит мне зайти в магазин купить молока, как я тут же с кем-нибудь познакомлюсь, но, знаешь, в последнее время мне хотелось чего-то другого, а ничего интересного не подворачивалось.

Я перебираю в уме последних ухажеров Беллы, но вспоминаю только фотографа Стивена Миллза. А с ним она встречалась прошлым летом. Почти год назад.

– Кроме Аннабелль и Марио, – ехидничаю я.

Аннабелль и Марио – семейная пара коллекционеров, с которыми Белла крутила недолгую, но пылкую любовь.

– Как же без них, – хитро стреляет она глазами.

– Так что с этим Грегом? – напрямую спрашиваю я.

– Мы вместе всего три недели, Данни, но он просто чудо. Такой классный. Милый и умный. И я… Я надеюсь, он тебе понравится.

– Милый и умный, – хмыкаю я. – Грег, значит?

Она кивает, но тут в облаках пара нам приносят заказанную еду. Яйца пашот и хрустящие французские гренки с икрой, тосты с пюре из авокадо и блюдо с ажурными тонкими блинчиками, присыпанными сахарной пудрой. У меня начинают течь слюнки.

– Еще кофе? – спрашивает официант.

Я киваю.

– Ням-ням, – бормочу я, накидываясь на тост с авокадо. – Объедение.

Яйцо пашот сочится желтком, я ловлю его ложкой, перекладываю к себе на тарелку и до неприличия сладострастно вздыхаю.

– Да ты прямо как безработный на благотворительном обеде, – прыскает Белла.

– Что-что, а работа у меня имеется, – обиженно фыркаю я, подбираясь к блинчикам.

– Ну да, разумеется. – Белла слегка клонит голову набок. – И как она? Пашешь как вол?

– Пашу. Зато работа – лучше не придумаешь.

Меня так и подмывает съязвить, что не всем же груши околачивать, некоторым приходится и спину гнуть, чтобы свести концы с концами, но я сдерживаюсь. Я давно поняла, что грань между объективной критикой и огульным порицанием слишком тонка и не стоит переходить ее, дабы не разрушить нашу дружбу с Беллой.

– Думаю, еще годик, и я стану партнером фирмы.

Белла нетерпеливо ерзает на стуле, платье сбивается набок, сползая с плеча и немного обнажая ключицу. Белла – обладательница пышных форм и соблазнительной фигуры, но сейчас она кажется мне осунувшейся и похудевшей. Помню, в тот месяц, когда за ней увивался Исаак, она потеряла пять килограммов.

А теперь вот Грег. В мою душу закрадывается нехорошее предчувствие.