Фредерик не станет закрывать галерею. Они найдут управляющего. Галерея продолжит носить ее имя. «Лофт – далеко не единственное, что ты успела закончить», – мысленно обращаюсь я к Белле. Где были мои глаза? Почему я не замечала очевидного? Того, как она мастерски руководила галереей. Почему я не говорила ей об этом? Почему только сейчас, пересматривая ее жизнь в новом свете, я наконец вижу все ее удивительные свершения?

Мы собираемся в сумерках. Берг и Карл, друзья нашей безбашенной нью-йоркской юности начала двухтысячных. Морган и Ариэль. Девчушки из галереи. Два парижских приятеля Беллы, пара подруг из колледжа. Хорошие знакомые, с которыми она регулярно пересекалась на литературных чтениях. Все те люди, которые любили ее, тянулись к ее трепетной и нежной душе, восхищались ею, такой живой, цветущей и радостной.

Мы стоим на террасе, дрожим, кутаемся от холода в пальто, но и не думаем никуда уходить. Нам нужен воздух. Простор. Мы рассредоточились по террасе, образовав некое подобие полукруга. Морган вновь наполняет вином мой бокал. Ариэль многозначительно покашливает.

– Можно я кое-что вам прочту? – спрашивает она.

– Конечно, – подбадриваю ее я.

Из них двоих Ариэль более сдержанная и робкая.

– Месяц назад Белла прислала мне стихотворение, – начинает она. – И попросила прочитать его. Белла была не только великим художником, но и, не побоюсь этого слова, великим писателем. Была… – Ариэль негодующе встряхивает головой. – Но, так или иначе, сегодня вечером я хотела бы поделиться ее творчеством со всеми вами.

Она прочищает горло. Читает:

За облаками, за горизонтом,

За горами с духмяной травой, позади изумрудных холмов,

Что зелень вершин в небесную твердь поднимают,

Есть кусочек земли.

Мы там были с тобою вдвоем…

Не велик он, но он и не мал.

Ты могла бы построить там дом,

Только нужен ли он – я не знаю.

Мы и так там прекрасно живем.

И когда опускается ночь

И город отходит ко сну,

Я всегда там с тобой. Тебя жду.

Мы хохочем, нам все трын-трава,

В этой жизни лишь важно одно.

– А что важно? – спрошу я тебя.

– Мы, – ответишь мне ты. – Ты и я.





Несколько минут все мы храним молчание. Я знаю этот «кусочек земли». Эту окруженную горами долину, текущую по ней реку и нависший над ней туман. Место бесконечного покоя и умиротворения. Мой лофт.

Я плотнее запахиваю пальто. Холод пробирает меня до костей, но это и хорошо. Впервые после всех кошмаров этой недели я чувствую себя живой, из плоти и крови. Берг выходит вперед и читает отрывок из поэмы Чосера, строки, полюбившиеся Белле в выпускном классе. Читает виртуозно, на разные голоса. Мы смеемся.

Мы пьем шампанское и хрустим ее любимыми бисквитами, которые пекут в булочной на Бликер-стрит. Есть еще пицца из «Рубиросы», но к ней никто не притрагивается. У нас пропал аппетит. И чтобы вернуть его, нам нужна Белла и ее чарующая, преисполненная жизни улыбка.

Настает мой черед.

– Друзья, спасибо, что пришли, – прочувствованно говорю я. – Мы с Грегом уверены: Белла хотела бы, чтобы в последний путь ее проводили любящие ее сердца. И сделали бы это просто, без лишнего пафоса.

– Хотя Пафос Белле вообще-то нравился, – лукаво замечает Морган. – Особенно тот, что на Кипре.

Мы хохочем.

– Да, нравился, – соглашаюсь я. – Белла, словно задорный, звонкий заводила-дух, всех заражала весельем и радостью, никого не оставляя равнодушным. Я буду скучать по ней. Вечно.

Над городом проносится ветер, и в его свисте мне слышится последнее «прощай» Беллы.





* * *



Мы остаемся на крыше, пока не превращаемся в ледышки. И только когда у нас совсем коченеют руки и синеют лица, мы решаем отправиться по домам. Я обнимаю Морган и Ариэль и говорю им «до встречи»: на следующей неделе они зайдут к нам и помогут разобрать вещи Беллы. Берг и Карл уходят. Девушки из галереи просят не забывать их и заходить почаще. Я обещаю. У них открылась новая выставка. Белла очень ею гордилась. Я непременно посмотрю ее.

Мы остаемся вдвоем с Аароном. Не спрашивая разрешения, он провожает меня и забирается со мной в такси. Мы молча едем в центр. На одном дыхании проскакиваем Бруклинский мост. В кои-то веки он мистически пуст. Ни скопления машин, ни пробок. Дорога свободна. Мы подкатываем к дому.

Теперь уже я вытаскиваю ключи.

Мы открываем двери, поднимаемся в лифте, заходим в квартиру. Все, против чего я так ожесточенно боролась, теперь творение моих собственных рук.

Я скидываю туфли, забираюсь в кровать, растягиваюсь на простыне. Я знаю, что с нами здесь приключится. Знаю, как мы проживем эти мгновения.





Глава сорок первая




Должно быть, я засыпаю, так как, открыв глаза, вижу перед собой Аарона, и в душе моей поднимается буря: осознание реальности, горечь потери, чувства утраты, воспоминания о последних месяцах обрушиваются на меня со страшной силой.

– Эй, – окликает меня Аарон. – С тобой все хорошо?

– Нет, – отвечаю я. – Все плохо.

Он вздыхает. Подходит ближе.

– Ты задремала.

– Что ты тут делаешь? – прерываю его я.

Я жду ответа. Откровенного признания. Пора выкладывать карты на стол.

– Да ладно тебе, – шутливо скалится он.

Почему? Он не желает примириться с неизбежным или отвечать на вопрос? Я теряюсь в догадках.

– Ты хоть знаешь, кто я?

Я хочу объяснить ему свой вопрос, но, похоже, он и без того его понимает. Догадывается, что я уже не та, что прежде. Что произошедшее – происходящее – между нами происходит не по моей прихоти или воле. Что я никогда не предала бы ее. Но она ушла, и я не знаю, что мне делать. Как разобраться с оставшимся после нее наследием.

– Данни… – Он опирается коленом о кровать. – Почему ты об этом спрашиваешь? Что с тобой?

– Мысли путаются, – жалуюсь я. – Никак не соображу, где я.

– Бывает. Вечер удался на славу, согласна?

Не то слово. Белле он пришелся бы по нраву. Подобные встречи были в ее духе. Случайные, душевные, на верхотуре, с бесподобной панорамой Манхэттена.

– Да, – соглашаюсь я. – Верно.

Я поворачиваюсь к телевизору. Диктор предрекает бурю и до восемнадцати сантиметров осадков в виде снега. Буря… Вот-вот разразится буря…

– Есть хочешь? – спрашивает Аарон.

Сегодня вечером никто из нас ничего не ел.

– Нет, – отмахиваюсь я, но Аарон настаивает, что нам необходимо перекусить, и мой продажный желудок довольно урчит. – Ну, да, да. Я умираю от голода.

Вслед за Аароном я плетусь в гардеробную. Побыстрее бы стащить с себя платье. Аарон выдвигает один из ящиков и достает спортивные штаны и футболку – единственные его вещи, которые он не успел забрать после того, как отремонтировал лофт.

– Я переехала в Дамбо!

Я с изумлением качаю головой. Аарон хмыкает. Все это настолько невероятно, что мы не можем удержаться и, словно сговорившись, дружно покатываемся от хохота. Итак, пять лет спустя я оставила Марри-Хилл и Грамерси и очутилась в Дамбо!

Я переодеваюсь, ополаскиваю и увлажняю кремом лицо. Возвращаюсь в гостиную. Аарон из кухни кричит, что сварит нам макароны.

На стуле висят его небрежно наброшенные брюки. Я расправляю их, и мне в руку выскальзывает бумажник. Открываю его. Вижу визитку кафешки «Стамптаун» и – фотографию Беллы. Она улыбается, ее растрепанные волосы развеваются на ветру, словно ленты майского дерева. Я помню этот снимок – я же ее тогда и снимала. Летом. На пляже в Амагансетте. Сто лет назад.

Заверив Аарона, что песто – лучшая приправа для макарон, я усаживаюсь за барную стойку.

– А я до сих пор работаю юристом? – устало интересуюсь я.