Фредерик горячо стискивает ладонь доктора.
– Благодарю вас за все. Финки очень высоко о вас отзывается.
– Он сам научил меня всему, что я знаю. А теперь прошу меня извинить.
Доктор Шоу направляется к двери и вдруг останавливается возле меня.
– Можно вас на пару слов?
– Разумеется.
Палата превращается в разгульный кафешантан, поэтому никто не обращает внимания на слова доктора и не замечает, как я выскальзываю за ним в коридор.
– Мы сделаем все возможное, чтобы удалить опухоль целиком. Мы полагаем, у Беллы рак третьей стадии, однако, пока мы не взяли образцы тканей соседних органов, ничего определенного сказать нельзя. Это же касается и оментэктомии. Нам не известно, насколько опухоль разрослась.
– Понимаю, – хриплю я.
По моим ногам, поднимаясь от напольной плитки, бежит холодок. Добирается до желудка и растекается там ледяным и бездонным омутом.
– Возможно, нам придется вырезать у Беллы часть толстой кишки… – Доктор Шоу переводит взгляд на дверь в палату Беллы и снова смотрит на меня. – Вы в курсе, что Белла указала вас как ближайшего родственника?
– Меня?
– Именно вас. Не хотел говорить при ее родителях, но, думаю, вам следует это знать.
– Благодарю вас.
Доктор Шоу коротко кивает и поворачивается, чтобы уйти.
– Доктор, – взываю я. – Насколько все плохо? Я знаю, вы не можете мне сказать, но… Но если бы могли – насколько все плохо?
Он глядит мне прямо в глаза, и какое-то мгновение во мне теплится надежда, что он сорвет завесу с врачебной тайны.
– Мы сделаем все, что в наших силах, – отвечает он, разворачивается и размашисто шагает к операционной.
* * *
Беллу на кресле-каталке без лишней шумихи подвозят к операционной. Она держится молодцом. Целует Джилл, Фредерика и Аарона, которого Джилл уже взяла под свою опеку. Гиперопеку, сказала бы я. Джилл так и виснет на нем. Белла подмигивает мне и закатывает глаза. Я облегченно вздыхаю, словно путник, увидевший, как пламя свечи разгоняет ночной мрак.
– Все будет хорошо, – обещаю я, склоняюсь над ней и целую в лоб.
Внезапно Белла хватает мою руку и так же внезапно отбрасывает прочь.
Беллу увозят, и мы перемещаемся в наполненную людьми просторную приемную. Кто-то жует сэндвичи, кто-то играет в настольные игры. Кто-то треплется по телефону. Кто-то спит, закутавшись в пледы. Кто-то смеется. Но как только открываются двойные двери, все замолкают и выжидательно вскидывают глаза.
– Прости, что не захватил тебе кофе, – извиняется Аарон.
Мы пристраиваемся у окна. Джилл и Фредерик шагают взад-вперед, без устали говоря по смартфонам.
– Ерунда, – отмахиваюсь я. – Сбегаю в кафешку или еще куда.
– Ну да. Мы здесь надолго.
– Ты с ее родителями прежде встречался? – спрашиваю я.
Белла никогда об этом не упоминала, но теперь я ни в чем не уверена.
– Нет. Познакомился сегодня утром, когда Джилл заехала за нами. Они очень много путешествуют.
Я фыркаю.
– Что, все так плохо? – усмехается Аарон.
– Ты даже не представляешь.
Джилл, цокая каблуками – надо же, а я и не заметила, что она на шпильках, – направляется к нам.
– Я делаю заказ в «Скарпетте», – заявляет она. – Думаю, нам всем не помешает хорошенько подкрепиться. Что вам взять?
Заказ! В девять утра!
– Спасибо, Джилл, но я сбегаю вниз и просто выпью кофе, – отвечаю я.
– Глупости. Я закажу пасту и салат. Грег, ты любишь пасту?
Аарон вопросительно косится на меня и неуверенно мямлит:
– Д-да?
Звонит мой мобильный. Дэвид.
– Простите, – говорю я Джилл, Аарону и Фредерику, который тоже присоединился к нам и теперь пялится в телефон Джилл, заглядывая ей через плечо.
– Привет, Дэвид, – шепчу я, отойдя на приличное расстояние. – Это ад кромешный.
– Представляю. Как Белла?
– Приехали ее родители.
– Джилл и Морис?
– Да. Джилл и Фредерик.
– Ух ты. Ну, думаю, это пойдет им на пользу. Все-таки лучше, чтобы они были рядом с Беллой, разве нет?
Я храню ледяное молчание, и Дэвид резко меняет тему.
– Хочешь, я приеду и посижу с тобой?
– Не стоит. Мы это уже обсуждали. Пусть хотя бы один из нас сохранит работу.
– Они все поймут, – ободряет меня Дэвид, хотя мы оба знаем, что это не так.
Никому, ни одному человеку в «Уочтелле», я не рассказала про болезнь Беллы, но даже если бы рассказала – что толку? Коллеги посочувствовали бы мне, но не простили бы, соверши я на работе хоть один промах. «Уочтелл» не благотворительная организация.
– Я захватила с собой кучу документов. Сказала, что поработаю сегодня на удаленке.
– Я подъеду к обеду.
– Хорошо. Созвонимся.
Я вешаю трубку и возвращаюсь к стулу у окна.
– Есть дармовой латте. – Аарон протягивает мне стаканчик из «Старбакса». – Я забыл, что Джилл просила обезжиренный.
– Ай-яй-яй, – в притворном ужасе пеняю ему я. – Как ты мог!
Аарон хихикает. Какими же неуместными кажутся здесь малейшие проявления веселья.
– Боюсь, я слишком беспокоился о любимой девушке, больной раком, – трясет он головой, изображая покаяние. – Как я посмел!
Приходит моя очередь давиться смехом.
– Как думаешь, теперь ее родители точат на меня зуб?
– Еще какой! Настоящий зубище! Но ты не переживай – искупишь вину на химиотерапии.
Мы оба бьемся в истерике. Сидящая через несколько стульев женщина отрывается от вязания и встревоженно поглядывает на нас. Но мы ничего не можем с собой поделать. Мы смеемся взахлеб, до упаду. Заходимся в припадке нервного смеха.
– С химией – по жизни! – держится за живот Аарон.
– Химию – в массы! – подхватываю я. – Так, глядишь, между тобой и ее родителями химия чувств и возникнет!
Суровый взгляд Фредерика подбрасывает нас вверх, и мы, опрокидывая стулья и не чувствуя под собой ног, бросаемся к выходу.
В коридоре я приваливаюсь к стене, раскрываю рот и судорожно ловлю живительный воздух. Такое ощущение, что я не дышала неделю.
– Давай прогуляемся, – предлагает Аарон. – У тебя мобильник с собой?
Я киваю.
– Отлично. Я уточнял – в случае чего звонить будут именно тебе.
Мы спускаемся в лифте на первый этаж, открываем двойную дверь и оказываемся в обсаженном деревьями сквере, где ребятишки раскачиваются на качелях, а их няньки и родители что-то отрывисто кричат в телефоны.
– Благодарю вас за все. Финки очень высоко о вас отзывается.
– Он сам научил меня всему, что я знаю. А теперь прошу меня извинить.
Доктор Шоу направляется к двери и вдруг останавливается возле меня.
– Можно вас на пару слов?
– Разумеется.
Палата превращается в разгульный кафешантан, поэтому никто не обращает внимания на слова доктора и не замечает, как я выскальзываю за ним в коридор.
– Мы сделаем все возможное, чтобы удалить опухоль целиком. Мы полагаем, у Беллы рак третьей стадии, однако, пока мы не взяли образцы тканей соседних органов, ничего определенного сказать нельзя. Это же касается и оментэктомии. Нам не известно, насколько опухоль разрослась.
– Понимаю, – хриплю я.
По моим ногам, поднимаясь от напольной плитки, бежит холодок. Добирается до желудка и растекается там ледяным и бездонным омутом.
– Возможно, нам придется вырезать у Беллы часть толстой кишки… – Доктор Шоу переводит взгляд на дверь в палату Беллы и снова смотрит на меня. – Вы в курсе, что Белла указала вас как ближайшего родственника?
– Меня?
– Именно вас. Не хотел говорить при ее родителях, но, думаю, вам следует это знать.
– Благодарю вас.
Доктор Шоу коротко кивает и поворачивается, чтобы уйти.
– Доктор, – взываю я. – Насколько все плохо? Я знаю, вы не можете мне сказать, но… Но если бы могли – насколько все плохо?
Он глядит мне прямо в глаза, и какое-то мгновение во мне теплится надежда, что он сорвет завесу с врачебной тайны.
– Мы сделаем все, что в наших силах, – отвечает он, разворачивается и размашисто шагает к операционной.
* * *
Беллу на кресле-каталке без лишней шумихи подвозят к операционной. Она держится молодцом. Целует Джилл, Фредерика и Аарона, которого Джилл уже взяла под свою опеку. Гиперопеку, сказала бы я. Джилл так и виснет на нем. Белла подмигивает мне и закатывает глаза. Я облегченно вздыхаю, словно путник, увидевший, как пламя свечи разгоняет ночной мрак.
– Все будет хорошо, – обещаю я, склоняюсь над ней и целую в лоб.
Внезапно Белла хватает мою руку и так же внезапно отбрасывает прочь.
Беллу увозят, и мы перемещаемся в наполненную людьми просторную приемную. Кто-то жует сэндвичи, кто-то играет в настольные игры. Кто-то треплется по телефону. Кто-то спит, закутавшись в пледы. Кто-то смеется. Но как только открываются двойные двери, все замолкают и выжидательно вскидывают глаза.
– Прости, что не захватил тебе кофе, – извиняется Аарон.
Мы пристраиваемся у окна. Джилл и Фредерик шагают взад-вперед, без устали говоря по смартфонам.
– Ерунда, – отмахиваюсь я. – Сбегаю в кафешку или еще куда.
– Ну да. Мы здесь надолго.
– Ты с ее родителями прежде встречался? – спрашиваю я.
Белла никогда об этом не упоминала, но теперь я ни в чем не уверена.
– Нет. Познакомился сегодня утром, когда Джилл заехала за нами. Они очень много путешествуют.
Я фыркаю.
– Что, все так плохо? – усмехается Аарон.
– Ты даже не представляешь.
Джилл, цокая каблуками – надо же, а я и не заметила, что она на шпильках, – направляется к нам.
– Я делаю заказ в «Скарпетте», – заявляет она. – Думаю, нам всем не помешает хорошенько подкрепиться. Что вам взять?
Заказ! В девять утра!
– Спасибо, Джилл, но я сбегаю вниз и просто выпью кофе, – отвечаю я.
– Глупости. Я закажу пасту и салат. Грег, ты любишь пасту?
Аарон вопросительно косится на меня и неуверенно мямлит:
– Д-да?
Звонит мой мобильный. Дэвид.
– Простите, – говорю я Джилл, Аарону и Фредерику, который тоже присоединился к нам и теперь пялится в телефон Джилл, заглядывая ей через плечо.
– Привет, Дэвид, – шепчу я, отойдя на приличное расстояние. – Это ад кромешный.
– Представляю. Как Белла?
– Приехали ее родители.
– Джилл и Морис?
– Да. Джилл и Фредерик.
– Ух ты. Ну, думаю, это пойдет им на пользу. Все-таки лучше, чтобы они были рядом с Беллой, разве нет?
Я храню ледяное молчание, и Дэвид резко меняет тему.
– Хочешь, я приеду и посижу с тобой?
– Не стоит. Мы это уже обсуждали. Пусть хотя бы один из нас сохранит работу.
– Они все поймут, – ободряет меня Дэвид, хотя мы оба знаем, что это не так.
Никому, ни одному человеку в «Уочтелле», я не рассказала про болезнь Беллы, но даже если бы рассказала – что толку? Коллеги посочувствовали бы мне, но не простили бы, соверши я на работе хоть один промах. «Уочтелл» не благотворительная организация.
– Я захватила с собой кучу документов. Сказала, что поработаю сегодня на удаленке.
– Я подъеду к обеду.
– Хорошо. Созвонимся.
Я вешаю трубку и возвращаюсь к стулу у окна.
– Есть дармовой латте. – Аарон протягивает мне стаканчик из «Старбакса». – Я забыл, что Джилл просила обезжиренный.
– Ай-яй-яй, – в притворном ужасе пеняю ему я. – Как ты мог!
Аарон хихикает. Какими же неуместными кажутся здесь малейшие проявления веселья.
– Боюсь, я слишком беспокоился о любимой девушке, больной раком, – трясет он головой, изображая покаяние. – Как я посмел!
Приходит моя очередь давиться смехом.
– Как думаешь, теперь ее родители точат на меня зуб?
– Еще какой! Настоящий зубище! Но ты не переживай – искупишь вину на химиотерапии.
Мы оба бьемся в истерике. Сидящая через несколько стульев женщина отрывается от вязания и встревоженно поглядывает на нас. Но мы ничего не можем с собой поделать. Мы смеемся взахлеб, до упаду. Заходимся в припадке нервного смеха.
– С химией – по жизни! – держится за живот Аарон.
– Химию – в массы! – подхватываю я. – Так, глядишь, между тобой и ее родителями химия чувств и возникнет!
Суровый взгляд Фредерика подбрасывает нас вверх, и мы, опрокидывая стулья и не чувствуя под собой ног, бросаемся к выходу.
В коридоре я приваливаюсь к стене, раскрываю рот и судорожно ловлю живительный воздух. Такое ощущение, что я не дышала неделю.
– Давай прогуляемся, – предлагает Аарон. – У тебя мобильник с собой?
Я киваю.
– Отлично. Я уточнял – в случае чего звонить будут именно тебе.
Мы спускаемся в лифте на первый этаж, открываем двойную дверь и оказываемся в обсаженном деревьями сквере, где ребятишки раскачиваются на качелях, а их няньки и родители что-то отрывисто кричат в телефоны.