И правосудия закон великим был, утешительным, цельным, превосходным, ведь одинаково исшел от жизни. Но кто его сравнил бы с милосердия законом, в котором кротость такова, что непосильно никому измерить ни высоту его, ни ширину, ни глубину?
И все же, закон сей милосердья есть закон вторичный только; им судится, что будет нашим счастьем, когда в закон Отца мы вступим, или в закон троичный, который станет восполненьем Слова и полнотою действия Его!
Всё слово суть, и разве люди не прибегают непрерывно к помощи его чрез образ, взыскуя силы в деле всяком? И даже прения в беседах, не происходят ли во благо истины? Пусть и не стоит, право, чтоб слово ниспадало в них.
149
И принцип наших мыслей они смешали с чувством, какое лишь посредник их. Они желали, чтобы думала материя, хотя ее присутствие и вовсе не необходимо не только мысли человека, но и для ощущения его, поскольку он их в компонентах проверяет, которыми уже не обладает.
Они желали, чтоб материя дала бы нам идею Бога, хотя она не только не владеет ей, но даже не имеет идеи духа.
Они говаривали, будто бы являлись отцами духа их детей, как если бы необходимость помощи двум существам, подверженных материи законам, и не противоречило идее воспроизводства сущности простой.
Они желали мiр создать союзами единства, когда б образовалось только одно единство, и невозможно было бы его соединить ни с чем.
Иллюзии и ужасу они присваивали все разоблаченные идеи умозренья, которыми исполнилась земля; хотя, согласно им, ничто не может дойти до разуменья нашего, пока оно не отразилось в чувствах; и если эти вещи в сознании человека существуют, то это доказательство того, что прежде они отпечатлелись в его чувствах.
Они молиться не желали, ибо, с материей соединившись, они закончили неверием себе, что дерзновеннее, сильнее, чем она.
Они смешали все законы чисел и корень обрели в том, что являлось силой, и не желали брать за силу того, что корнем представало.
Себя же они мнили авторами слова, и языки между собой считали, родившимися из осколков наречий разных.
Они никак не сознавали, почему в произведениях их гения, пришлось отдать им столько преимуществ для воплощенья всех душевных качеств, благих иль скверных, и даже всех физических существ.
Они порочили поэзию, и разуменье оскорбили наше, и вид имели, будто бы от муз вдохновлены, хотя и обладали своими вдохновеньями лишь в памяти, или по отношению ко всем предметам, которые нас окружают, которых мы способны наблюдать столь, сколь и их.
Но, кажется, что заняты мы плотно уничтоженьем урожаев, которые должны кормить их, и насаждаем только сорняки, их разрушающие.
О, Истина, здесь повтори, что ты сказала некогда Исайе о Евреях беззаконных: «Во что вас бить еще, продолжающие свое упорство? Вся голова в язвах, и все сердце исчахло. От подошвы головы до темени головы нет у него здорового места: язвы, пятна, гноящиеся раны, неочищенные и не обвязанные и не смягченные елеем» (Книга Пророка Исайи, Глава 1, стих 5,6).
150
И впредь искать не стану я раскрытие природы первородного греха. Любовь Спасителя мне даст познание ее: «Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во Мне (…) Сия есть заповедь моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (От Иоанна Святое Благовествование, Глава 15, стих 4, 12, 13).
Явилась эта Сущность лишь для того, чтоб массу беззакония поколебать, тем показуя нам равновеликий вес; и тем субстанцию преображая. И если вес, какой принес Собой Спаситель, является единством и любовью к ближним, то Тот, Который пришел уравновесить все есть разделение Любви в Самой Себе.
Себя ты любишь одного, начало беззакония. Любить в единстве прекратила твоя сущность, и с этих пор все твои свойства извратились, хоть существо твое пребудет нерушимым.
Так перестаньте ж, Манихеи, мнить о неизбежности начал обоих и со-вечных; вы заблуждаетесь в шагах, произведенных вами, когда не признаете творенье со свободной волей, что сущностью порождено необходимой.
Восславим же величье человека, за коего уж труд исполнен; и он таков, что ничего подобного доселе в Израиле не совершалось.
Ведь Бог является пределом человека в небесах, как человек пределом Божества был на земле. И кто нас научает этой истине? Вслед разумению грядите путем Его деяний.
И полнотой они бы не являлись, когда бы не пронизали глубины человеческого сердца. И наши действия восполнятся тогда лишь, когда мы освятимся любовью нашей вплоть до глубин Божественного сердца.
151
Умножьте силу мертвую, материю, к примеру, и вы ее ослабите. Наоборот, живая сила, на всякой из своих ступеней, пребудет нерушимой, тождественно свою активность проявляя.
Закон счисления, живых вещей ты образ. Всех числовых господств предел великий подвергнуться не может искаженью, хотя и производит сущностей безмерность.
И разве собою не несем мы меру всю и всякий вес, и все счисленье? Не созданы ли мы, чтоб в бесконечности парить, поскольку мы в ней рождены? И добродетели отдельные вкусив и обретя, не сможем ли мы новые вкусить и обрести?
И это без предела, без конца, как числа, как Предвечный, который всегда нов, всегда рождается из сущности Своей, однако непрестанно Тот же Самый в Своем деянии животворящем и живом?
Вес или полнота заложены в начала и в действие у каждого господства. Но мера рассеянной во времени пребудет; и скрытое число, как и огонь, имеются в зародышах всех сущностей.
И есть ли тяжесть, мера и число для зла? Но зло способно быть лишь тяжестью неполной, фальшивой мерой и числом неверным. Без этого бы зло возобладало б верным средством одолеть добро, или, по крайней мере, с ним бороться, с ним уравнявшись.
О, человек, взвесь все труды свои, измерь себя на примирения ступенях, по огненности веры и пылкости любви себя исчисли.
Не уповай и вовсе, покуда не обожил сердце ты свое. И молви не о мудрости, а лишь о тех, которые ее искали. Кто возомнил, как будто бы ее достичь сумел, ее и вовсе не коснулся.
152
Единство устойчивое, единство изменчивое и сложное единство: вот кватернера три, которые объемлют существ универсальность.
Вот почему все то, что приняло существованье, отметину запечатлело первосущности; и образ принципа любого всегда присутствует с началом этим, раскрываясь.
Бог Всемогущий, кто может Славу созерцать Твою, пока не облечешься в духах ты, которые суть образ Твой.
Слуга Твой Моисей их видел: эти силы Тебя сопровождают, вслед за Тобой и после Тебя грядут. Не в этом ли смысл слова Aharim, которое нам передал язык священный?
И разуменье не находит ли опору у иерархии сил этих, которые предшествуют Тебе, исходят из Тебя и за Тобой стремятся?
И что же тогда думать об этих хладных переводах, столь смехотворно запечатлевшим способ, коим Бога Моисей узрел? Есть только слово изначальное. И значит, истинное корнесловье нас научило бы всему.
Прости же им невежество, Премудрость, и не от мiрa сего ты докажи им истину. Всегда мгновение приходит в жизни человека, когда он зрит ее не только сердцем, но глазами.
Блажен же тот, кому ты дозволяешь воспользоваться ей! Ведь знание тогда ему уж станет бесполезным. Не видим ли мы все благодаря усилью, как бы упорству силы повинуясь?
Все в жизни существует, даже те, кто мертвы: показывает это, что царствие единства древнее, нежели господство смуты.
153
Как время, наука скоротечна и, как Протей, изменчива; как ум она подвижна. И какова же может быть надежда ваша, ученые мужи, когда намереваетесь вы ею массивные строенья объяснить?
Все, что откроете вы для одной эпохи, найдет ли соответствие в другой?
Египетские иероглифы с Изидиной скрижалью желал растолковать сам Кирхер Афанасий. Чему же научил он нас?
Когда же эти монументы являются плодом премудрости, то изначально необходимо изучить, что из себя премудрость представляет, дабы затем раскрыть ее связующую с ними нить. Но истинное разумение премудрости не обретете вы в обычных изысканиях: оно в них никогда, к тому же, не встречалось.
Когда же эти монументы собою честолюбия являют плод, невежества и скверной веры, они достойны только вашего презренья.
О, люди несчастливые, казалось бы, что ваша цель есть обретение в вещах истолкованья, которое вас истиною наделяет. И до каких же пор упорствовать пристало вам против иглы прочнейшей?
Науки ваши и библиотеки для человеческого духа суть то же, что и для тел людских аптеки. Одно с другим соединив, они не перестанут свидетельствовать против света человека, его усилья и здоровья.
Порою могут послужить они смягчению болезней, но чаще же они приводят к смерти и реже к излеченью, и никогда не делают они неуязвимым человека.
И если же, веленью повинуясь, стал человек писать, способно это помочь ему в духовном созидании своем. Когда же не читает он нисколько, то это искаженье разума влечет.
Но даже и писатели, которых заботит больше наше одобренье и вовсе не развитье человека, остерегаются возможность предоставить нашей мысли, чтоб властвовать над нами безраздельно, мечтая в детстве задержать нас, не дав раскрыться мысленным задаткам нашим.
О, истина святая, становишься ты чем среди людей? Не ты ли храм тот, о котором говорил Спаситель, что от него Он ни оставил бы и камня.
154
И все же, закон сей милосердья есть закон вторичный только; им судится, что будет нашим счастьем, когда в закон Отца мы вступим, или в закон троичный, который станет восполненьем Слова и полнотою действия Его!
Всё слово суть, и разве люди не прибегают непрерывно к помощи его чрез образ, взыскуя силы в деле всяком? И даже прения в беседах, не происходят ли во благо истины? Пусть и не стоит, право, чтоб слово ниспадало в них.
149
И принцип наших мыслей они смешали с чувством, какое лишь посредник их. Они желали, чтобы думала материя, хотя ее присутствие и вовсе не необходимо не только мысли человека, но и для ощущения его, поскольку он их в компонентах проверяет, которыми уже не обладает.
Они желали, чтоб материя дала бы нам идею Бога, хотя она не только не владеет ей, но даже не имеет идеи духа.
Они говаривали, будто бы являлись отцами духа их детей, как если бы необходимость помощи двум существам, подверженных материи законам, и не противоречило идее воспроизводства сущности простой.
Они желали мiр создать союзами единства, когда б образовалось только одно единство, и невозможно было бы его соединить ни с чем.
Иллюзии и ужасу они присваивали все разоблаченные идеи умозренья, которыми исполнилась земля; хотя, согласно им, ничто не может дойти до разуменья нашего, пока оно не отразилось в чувствах; и если эти вещи в сознании человека существуют, то это доказательство того, что прежде они отпечатлелись в его чувствах.
Они молиться не желали, ибо, с материей соединившись, они закончили неверием себе, что дерзновеннее, сильнее, чем она.
Они смешали все законы чисел и корень обрели в том, что являлось силой, и не желали брать за силу того, что корнем представало.
Себя же они мнили авторами слова, и языки между собой считали, родившимися из осколков наречий разных.
Они никак не сознавали, почему в произведениях их гения, пришлось отдать им столько преимуществ для воплощенья всех душевных качеств, благих иль скверных, и даже всех физических существ.
Они порочили поэзию, и разуменье оскорбили наше, и вид имели, будто бы от муз вдохновлены, хотя и обладали своими вдохновеньями лишь в памяти, или по отношению ко всем предметам, которые нас окружают, которых мы способны наблюдать столь, сколь и их.
Но, кажется, что заняты мы плотно уничтоженьем урожаев, которые должны кормить их, и насаждаем только сорняки, их разрушающие.
О, Истина, здесь повтори, что ты сказала некогда Исайе о Евреях беззаконных: «Во что вас бить еще, продолжающие свое упорство? Вся голова в язвах, и все сердце исчахло. От подошвы головы до темени головы нет у него здорового места: язвы, пятна, гноящиеся раны, неочищенные и не обвязанные и не смягченные елеем» (Книга Пророка Исайи, Глава 1, стих 5,6).
150
И впредь искать не стану я раскрытие природы первородного греха. Любовь Спасителя мне даст познание ее: «Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во Мне (…) Сия есть заповедь моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (От Иоанна Святое Благовествование, Глава 15, стих 4, 12, 13).
Явилась эта Сущность лишь для того, чтоб массу беззакония поколебать, тем показуя нам равновеликий вес; и тем субстанцию преображая. И если вес, какой принес Собой Спаситель, является единством и любовью к ближним, то Тот, Который пришел уравновесить все есть разделение Любви в Самой Себе.
Себя ты любишь одного, начало беззакония. Любить в единстве прекратила твоя сущность, и с этих пор все твои свойства извратились, хоть существо твое пребудет нерушимым.
Так перестаньте ж, Манихеи, мнить о неизбежности начал обоих и со-вечных; вы заблуждаетесь в шагах, произведенных вами, когда не признаете творенье со свободной волей, что сущностью порождено необходимой.
Восславим же величье человека, за коего уж труд исполнен; и он таков, что ничего подобного доселе в Израиле не совершалось.
Ведь Бог является пределом человека в небесах, как человек пределом Божества был на земле. И кто нас научает этой истине? Вслед разумению грядите путем Его деяний.
И полнотой они бы не являлись, когда бы не пронизали глубины человеческого сердца. И наши действия восполнятся тогда лишь, когда мы освятимся любовью нашей вплоть до глубин Божественного сердца.
151
Умножьте силу мертвую, материю, к примеру, и вы ее ослабите. Наоборот, живая сила, на всякой из своих ступеней, пребудет нерушимой, тождественно свою активность проявляя.
Закон счисления, живых вещей ты образ. Всех числовых господств предел великий подвергнуться не может искаженью, хотя и производит сущностей безмерность.
И разве собою не несем мы меру всю и всякий вес, и все счисленье? Не созданы ли мы, чтоб в бесконечности парить, поскольку мы в ней рождены? И добродетели отдельные вкусив и обретя, не сможем ли мы новые вкусить и обрести?
И это без предела, без конца, как числа, как Предвечный, который всегда нов, всегда рождается из сущности Своей, однако непрестанно Тот же Самый в Своем деянии животворящем и живом?
Вес или полнота заложены в начала и в действие у каждого господства. Но мера рассеянной во времени пребудет; и скрытое число, как и огонь, имеются в зародышах всех сущностей.
И есть ли тяжесть, мера и число для зла? Но зло способно быть лишь тяжестью неполной, фальшивой мерой и числом неверным. Без этого бы зло возобладало б верным средством одолеть добро, или, по крайней мере, с ним бороться, с ним уравнявшись.
О, человек, взвесь все труды свои, измерь себя на примирения ступенях, по огненности веры и пылкости любви себя исчисли.
Не уповай и вовсе, покуда не обожил сердце ты свое. И молви не о мудрости, а лишь о тех, которые ее искали. Кто возомнил, как будто бы ее достичь сумел, ее и вовсе не коснулся.
152
Единство устойчивое, единство изменчивое и сложное единство: вот кватернера три, которые объемлют существ универсальность.
Вот почему все то, что приняло существованье, отметину запечатлело первосущности; и образ принципа любого всегда присутствует с началом этим, раскрываясь.
Бог Всемогущий, кто может Славу созерцать Твою, пока не облечешься в духах ты, которые суть образ Твой.
Слуга Твой Моисей их видел: эти силы Тебя сопровождают, вслед за Тобой и после Тебя грядут. Не в этом ли смысл слова Aharim, которое нам передал язык священный?
И разуменье не находит ли опору у иерархии сил этих, которые предшествуют Тебе, исходят из Тебя и за Тобой стремятся?
И что же тогда думать об этих хладных переводах, столь смехотворно запечатлевшим способ, коим Бога Моисей узрел? Есть только слово изначальное. И значит, истинное корнесловье нас научило бы всему.
Прости же им невежество, Премудрость, и не от мiрa сего ты докажи им истину. Всегда мгновение приходит в жизни человека, когда он зрит ее не только сердцем, но глазами.
Блажен же тот, кому ты дозволяешь воспользоваться ей! Ведь знание тогда ему уж станет бесполезным. Не видим ли мы все благодаря усилью, как бы упорству силы повинуясь?
Все в жизни существует, даже те, кто мертвы: показывает это, что царствие единства древнее, нежели господство смуты.
153
Как время, наука скоротечна и, как Протей, изменчива; как ум она подвижна. И какова же может быть надежда ваша, ученые мужи, когда намереваетесь вы ею массивные строенья объяснить?
Все, что откроете вы для одной эпохи, найдет ли соответствие в другой?
Египетские иероглифы с Изидиной скрижалью желал растолковать сам Кирхер Афанасий. Чему же научил он нас?
Когда же эти монументы являются плодом премудрости, то изначально необходимо изучить, что из себя премудрость представляет, дабы затем раскрыть ее связующую с ними нить. Но истинное разумение премудрости не обретете вы в обычных изысканиях: оно в них никогда, к тому же, не встречалось.
Когда же эти монументы собою честолюбия являют плод, невежества и скверной веры, они достойны только вашего презренья.
О, люди несчастливые, казалось бы, что ваша цель есть обретение в вещах истолкованья, которое вас истиною наделяет. И до каких же пор упорствовать пристало вам против иглы прочнейшей?
Науки ваши и библиотеки для человеческого духа суть то же, что и для тел людских аптеки. Одно с другим соединив, они не перестанут свидетельствовать против света человека, его усилья и здоровья.
Порою могут послужить они смягчению болезней, но чаще же они приводят к смерти и реже к излеченью, и никогда не делают они неуязвимым человека.
И если же, веленью повинуясь, стал человек писать, способно это помочь ему в духовном созидании своем. Когда же не читает он нисколько, то это искаженье разума влечет.
Но даже и писатели, которых заботит больше наше одобренье и вовсе не развитье человека, остерегаются возможность предоставить нашей мысли, чтоб властвовать над нами безраздельно, мечтая в детстве задержать нас, не дав раскрыться мысленным задаткам нашим.
О, истина святая, становишься ты чем среди людей? Не ты ли храм тот, о котором говорил Спаситель, что от него Он ни оставил бы и камня.
154