Кофе я не нашел. Вместо этого в меня вцепился какой-то пеон. Оказалось, что Доусон и его люди прибыли на час раньше условленного. Как бы я к ним ни относился, им точно нельзя было отказать в энтузиазме. Я отправился в вестибюль, где меня ждал полковник в сопровождении, как мне показалось, целого взвода гуркхских стрелков.

– Вижу, вы решили не испытывать судьбу, – заметил я. – Уверяю вас, на самом деле не такой уж он и опасный. Главное не давать ему выступать с речами.

Доусон предпочел пропустить мой комментарий мимо ушей и протянул мне несколько страниц машинописного текста:

– Документы на перевод заключенного Беноя Сена.

Я с демонстративной тщательностью прочел все до последнего слова, хотя и не сомневался, что бумаги в полном порядке.

– Хорошо, – сказал я, закончив чтение. – Он в камере, внизу.

Я окликнул констебля и распорядился проводить людей Доусона в подвал.

– Полковник, я прошу вас уделить мне несколько минут.

– Что такое? – Он посмотрел на меня так, словно подозревал, что я пытаюсь обманом лишить его заветной добычи, но велел своим людям идти без него. – Ну? – спросил он, когда солдаты удалились.

– Помните, я вам рассказывал о нападении на поезд? Так вот, я не думаю, что это сделал Сен со своими людьми.

– Вы теперь считаете, что это были декойты?

– Нет. Я просто не считаю, что это была шайка Сена.

Он уставился на меня, словно оценивая.

– Я должен вам кое о чем рассказать, – сказал он. – Этой ночью произошло нападение на отделение Банка Бирмы и Бенгалии. Притом очень изобретательное – преступники похитили супругу управляющего и заставили его открыть сейф.

– Сколько они унесли?

– Более двухсот тысяч рупий.

– Этого хватит на покупку партии оружия.

– И на многое другое: обучение, печатные станки, вербовку… Пожалуй, этого даже хватит, чтобы устроить переворот.

До меня дошел смысл сказанного, я с трудом сглотнул. Получив в свое распоряжение столько средств, террористы легко раздобудут оружие, это только вопрос времени. Единственное, что нам остается – попытаться поймать их раньше, чем они получат оружие. Но, судя по выражению лица Доусона, даже хваленое подразделение «Эйч» не знало, как подойти к задаче. Если у них нет никакой зацепки, то это все равно что искать черную кошку в темной комнате.

Одно, впрочем, было ясно: «Джугантор» явно не имел отношения к ограблению. Они не смогли бы провернуть подобную операцию на следующий же день после того, как их предводителя схватили, а его ближайших соратников перебили.

– У вас есть догадки, кто стоит за ограблением? – поинтересовался я.

Доусон пожал плечами:

– Кто угодно, начиная с большевиков и заканчивая индийскими националистами. Выбирайте, кто вам больше нравится. Но не бойтесь, мы скоро это выясним.

В его голосе, однако, звучало сомнение.

– Чем я могу помочь?

Своим вопросом я словно дал ему под дых.

– Что? – переспросил он раздраженно. – Я не потому вам это рассказываю, что мне нужна ваша помощь, капитан. Я вам это рассказываю, чтобы вы поняли, что не стоит совать свой нос куда не следует. Это военный вопрос. Вспомните об этом, если вам захочется сотворить какую-нибудь глупость.



Полчаса спустя Несокрушим постучался в дверь моего кабинета.

– Все готово? – спросил я.

– Да, сэр. Они уехали около пяти минут назад.

– Садитесь, сержант.

Я протянул ему лист бумаги со списком из нескольких пунктов.



– МАКОЛИ

– СЕН


– ДЭВИ

– МИССИС БОЗЕ

– БЬЮКЕН

– СТИВЕНС

– НАПАДЕНИЕ НА ДАРДЖИЛИНГСКИЙ ПОЧТОВЫЙ ЭКСПРЕСС

– ОГРАБЛЕНИЕ БАНКА БИРМЫ И БЕНГАЛИИ



– Какая между всем этим связь? – спросил я.

Несокрушим некоторое время внимательно изучал список, затем поднял взгляд:

– Простите, сэр. Я связи не вижу.

– Очень жаль, – вздохнул я. – Я тоже не вижу. Похоже, нам придется делать все по старинке. Автомобиль готов?

– Водитель ждет внизу.

– Хорошо. Поехали.

Я встал из-за стола, подхватил китель Дигби и направился к выходу.



В шести милях к северо-западу от центра Калькутты расположен Дум-Дум – одна из жалких и скучных окраин, которых полно в этой части города. От Лал-базара мы добрались сюда за час – сперва ехали сквозь многолюдные улицы Шьямбазара, затем на другую сторону канала, вдоль железнодорожных путей Белджачии, и, наконец, по Джессор-роуд, вдоль которой трудились рабочие в набедренных повязках, прокладывая новую дорогу к аэродрому.

Небо было мрачным, что полностью соответствовало моему настроению. Я ровным счетом ничего не достиг, а времени почти не оставалось. После нападения на Банк Бирмы и Бенгалии следовало ожидать неминуемого масштабного теракта. Сен между тем находился в руках у подразделения «Эйч», а убийца Маколи так и гулял на свободе. В то же время я, как ни странно, ощущал беспричинное вдохновение. Я вел расследование именно так, как хотел, а не просто гонялся за фантомами, и к месту назначения мы подъезжали, полные ожиданий.

Храм Святого Андрея оказался красивой беленой часовней, с колокольней и восьмиугольным шпилем. Она располагалась рядом с зеленым парком, неподалеку от центральной тюрьмы. Притормозив у тротуара, водитель привлек внимание ватаги уличных мальчишек, игравших на ступеньках храма. При виде автомобиля их лица оживились, они прервали игру и побежали исследовать это занятное устройство. Оставив водителя от них отбиваться, мы с Несокрушимом направились к храму.

Изнутри доносились звуки утренней воскресной службы: английские голоса мучили какой-то несчастный гимн. Я подумал, что то же самое происходит во всех уголках империи, от Окленда до Ванкувера. Каждое воскресенье по всему миру разносятся эти невероятно тоскливые звуки пианино или органа, и под их аккомпанемент плоские, нестройные голоса терзают одну и ту же песню. Эта мысль нагоняла уныние, но в то же время, как ни странно, подбадривала.

Мы вошли сквозь непомерно большие деревянные двери и устроились на скамье в последнем ряду. Я пытался вспомнить, когда мне в последний раз доводилось бывать в церкви не по случаю похорон. Наверное, ни разу с самой свадьбы. Головы прихожан повернулись в нашем направлении и снова отвернулись. «Вперед, Христово воинство» разносилось по церкви.

Я разглядывал церковное убранство. Шотландцы предпочитают оформлять свои храмы в строгой манере: голые стены с арочными окнами, десяток рядов деревянных скамей по обе стороны центрального прохода. С левой стороны узкая деревянная лестница вела полукругом к устроенной на возвышении кафедре, где стоял пастор. Это был крепкий как бык человек с толстой шеей, румяными щеками и седыми волосами стального оттенка. Поверх черной сутаны сияли белый воротник и две ниспадающие крахмальные ленты.

Музыка стихла, и прихожане вернулись на свои места. Пастор подался вперед на своей кафедре, открыл огромную Библию, лежавшую на деревянном аналое, и начал чтение. Это был какой-то текст из Ветхого Завета, из тех дней, когда Бог, судя по всему, скорее руководствовался идеями мести, чем всепрощения.

Голос пастора, сдобренный мощным шотландским акцентом, разносился по церкви подобно раскатам грома.

– …Богами чуждыми они раздражили Его и мерзостями разгневали Его: приносили жертвы бесам, а не Богу…[58]

– Это он? – шепнул я Несокрушиму.

– Не знаю, сэр, но полицейский из здешней таны сказал, что воскресную утреннюю проповедь обычно читает пастор.

– …Соберу на них бедствия и истощу на них стрелы Мои, будут истощены голодом, истреблены горячкой и лютой заразой![59]

Одного у шотландцев не отнять – они здорово умеют пугать адским пламенем. В самом деле, многие представители их духовенства прямо-таки одержимы адом. Не объясняется ли это завистью? В аду, все-таки, гораздо теплее, чем в Шотландии.

Пастор закончил чтение и, выдержав театральную паузу, перешел к проповеди. Голос его гремел, подобно морскому прибою. В моей голове, раскалывающейся от невыносимой жары, роились воспоминания о бесконечном числе других воскресных проповедей. Мне давно уже было не до Бога. Раз он не счел возможным прийти к постели моей жены, когда она нуждалась в нем, я не понимал, почему я должен навещать его дом каждое воскресенье.

Я перестал следить за проповедью, но общая идея была ясна: мы – падшие создания, и только милость Божия спасет нас от адского пламени.

В окна практически не проникал воздух, и прихожане совсем истомились в своих воскресных одеяниях, закупоренных на все пуговицы. Наконец проповедь подошла к завершению, пастор призвал всех встать для молитвы, и по залу прокатилась почти осязаемая волна облегчения. Как только прозвучало заключительное «ступайте с миром», народ не мешкая устремился к выходу. Пастор спустился с кафедры, чтобы попрощаться с паствой. Я подождал, пока скамьи опустеют, и подошел к нему.

– О, новое лицо, – сказал он, широко улыбнувшись. – Всегда приятно видеть новых людей среди прихожан.

Я представился.

– Рад познакомиться с вами, сын мой, – сказал он, пожимая мне руку. – Меня зовут Ганн. Надеюсь, вам понравилась проповедь.

– Она произвела на меня большое впечатление.

– Прекрасно, прекрасно… Полагаю, вы только что получили назначение в Калькутту, капитан? Что же, мы кирка небольшая, но я уверен, что вы будете здесь очень счастливы. – Приход, – пояснил он, уловив мое замешательство. – Он невелик, но мы с большим теплом относимся к новым прихожанам.

– Простите, ваше преподобие, – извинился я, – но меня привело к вам служебное дело.

– Ясно, – кивнул Ганн, и лицо его снова стало серьезным. – Жаль. Нам бы не помешала новая кровь. А ваш друг-индиец, – указал он на Несокрушима, – не хочет ли вступить в наши ряды?