Энни улыбнулась – прекрасной, обезоруживающей улыбкой, заставившей меня недоуменно спросить себя, какой же мужчина мог предпочесть карьеру такой женщине.

– Так ты расскажешь мне, что вчера произошло? – сменила она тему.

– Как я уже говорил, рассказывать тут особенно нечего. Мы выследили подозреваемого. Он сопротивлялся при аресте. Я просто делал свою работу.

– И ты считаешь, что он убил Маколи?

Я помедлил с ответом, затем покачал головой:

– Я больше ничего не могу сказать, Энни. Мне жаль, но я не могу.

Она улыбнулась и ласково погладила меня по руке:

– Прости. Мне не стоило спрашивать.

В этот момент в зале началось какое-то смятение, разговоры стихли, взгляды обратились к дверям. В ресторан вошли четверо новых гостей. Процессию возглавлял губернатор: безупречный смокинг, накрахмаленная рубашка с воротничком. За ним следовали тучный господин в военной форме – генерал, судя по лацканам кителя, – и две пожилые дамы. Метрдотель бросился к ним навстречу и склонился в таком глубоком и долгом поклоне, что я забеспокоился, сможет ли он распрямиться снова. Вернувшись все же в вертикальное положение, он обратился к губернатору с воодушевленной речью. Издали не было слышно, что именно он говорил, но по масленой и льстивой улыбке можно было догадаться, что вряд ли он выражал недовольство действиями правительства.

Лавируя между многочисленными столами, метрдотель сопроводил новых гостей к свободному столику, который стоял поодаль от остальных и позволял рассчитывать на относительное уединение. Они продвигались вперед с переменным успехом – возле некоторых столиков губернатор останавливался, и посетители поднимались, чтобы его поприветствовать. Здесь перемолвиться парой слов, там пожать руку. Тут губернатор заметил Энни, явно узнал ее и по кратчайшей траектории направился к нам. Мы тоже встали, чтобы поздороваться, как это делали до нас все гости, которым повезло оказаться у него на пути.

– Мисс Грант, – произнес он гнусавым голосом, тотчас придавшим ему сходство с биржевым маклером из Эдинбурга.

– Ваша честь.

– Я только хотел сказать, как был потрясен, услышав, что случилось с беднягой Маколи. Смею вас заверить, что преступники очень скоро предстанут перед судом.

– Благодарю вас, ваша честь, – проговорила Энни, опуская взгляд. – Это очень обнадеживает.

– Скажите, моя дорогая, как вы держитесь?

Она ответила слабой улыбкой:

– Все в порядке, спасибо, хотя мне понадобилось какое-то время, чтобы оправиться от потрясения.

– Так держать, моя дорогая. Выше нос и тому подобное.

Энни повернулась ко мне, чтобы представить:

– Это капитан Сэм Уиндем, ваша честь. Он только что…

– О, я уже имел удовольствие, моя дорогая! – прервал ее губернатор, подавая мне руку: – Мой дорогой мальчик, вы герой дня. Ведь это вас мы должны благодарить за поимку нашего старого друга Беноя Сена.

– Не могу приписать себе эту заслугу. Это была масштабная операция.

– Да, я наслышан. Вам уже удалось добиться признания вины?

– Пока нет.

Губернатор наморщил нос:

– Что ж, меня это не удивляет. Вам следует передать его военной разведке. У них большой опыт работы с подобными клиентами.

Я кивнул и сообщил ему, что мы собираемся передать Сена утром.

Он, казалось, остался доволен.

– В таком случае больше не буду отнимать у вас время. Мисс Грант, капитан Уиндем.

Короткий кивок каждому – и он продолжил путь к своему столику. Я сел, глотнул вина и взглянул на Энни:

– Ты не говорила мне, что вы с губернатором – лучшие друзья. А что о нем думает бармен Азиз?

– Не такие уж мы и друзья, Сэм. Я встречалась с ним пару раз, когда сопровождала Маколи в резиденцию. Лучше скажи: это правда? Ты действительно арестовал Беноя Сена?

Я лишь улыбнулся. Когда женщина восхищена чем-то, что вы, по ее мнению, совершили, иногда лучше всего предоставить ей думать, что она хочет, и не портить дело фактами.

– Вот это успех! – воскликнула она с восторгом. – Его несколько лет не могли поймать.

– Ты же знаешь, что я не могу говорить о расследовании, – напомнил я.

– Да ладно тебе, Сэм. Сам губернатор завел о нем речь. Теперь ты просто обязан мне все рассказать.

Алкоголь всегда делает меня сговорчивее, а к тому моменту я уже успел порядком набраться. Да и действительно, что страшного случится, если все ей рассказать? Тем более что через считаные часы наши новости, скорее всего, окажутся на первой полосе «Стейтсмена». А кроме того, мне страшно хотелось произвести на нее впечатление, пусть это и было сущим мальчишеством. Я поднял руку, показывая, что сдаюсь:


– Твоя взяла. Что ты хотела узнать?

– Все! – решительно объявила она. – Как вы его выследили, как ты его поймал, какой он из себя. Все!

– Поверь, это не так уж интересно.

– Конечно, интересно! Доблестный капитан Уиндем не успел и двух недель провести в Калькутте – и уже поймал одного из самых опасных преступников страны!

– Как я уже объяснил твоему другу губернатору, это не только моя заслуга. В операции участвовала куча людей.

– Но губернатор сказал, что герой – именно ты.

Я помотал головой:

– Просто я тот, кто его арестовал.

– И был ранен.

– Ты об этом? – уточнил я, указывая на перевязь. – Я же сказал, что просто упал со слона.

Я вытащил портсигар и предложил ей сигарету. Энни приняла ее с благодарностью. Я достал вторую для себя, дал прикурить ей и закурил сам.

– Так почему он убил Маколи? – спросила она.

– В том-то все и дело… Я не уверен, что он его убил.

– А вот это действительно новость! – потрясенно воскликнула Энни. – И ты не подумал сказать об этом губернатору?

Я покачал головой:

– Это ничего бы не изменило. Его все равно повесят. Сен – просто пешка в большой игре.

О своих подозрениях, что и сам я – такая же пешка, я умолчал.

Я ожидал, что Энни возмутится. Спросит, почему я позволяю, чтобы несправедливо осужденного человека отправили на виселицу. В глубине души я даже хотел, чтобы она возмутилась, пришла в ярость от того, что я способен допустить такую несправедливость. Хотел, чтобы она потребовала объяснений и взяла на себя роль моей помалкивающей совести. И был удивлен, когда этого не произошло. Удивлен и немного разочарован.

– Не переживай из-за этого, Сэм, – сказала она, словно прочитав мои мысли. – Насколько я знаю, этот человек – настоящее чудовище. Убил он Маколи или нет, в любом случае он заслуживает всего, что ему присудят.

– Хотелось бы, чтобы все было так просто, – вздохнул я.

Она немного помолчала.

– Но если ты подозреваешь, что его убил не Сен, тогда кто же?

– Я это выясню.

– Губернатор только что приказал тебе передать Сена военной разведке. Разве это не означает, что дело закрыто?

– Я выполню приказ, но это ничего не изменит. Я буду делать свою работу и продолжу расследование. Не для того я приехал в Калькутту, чтобы плясать под чужую дудку.

– Зачем же ты сюда приехал, Сэм?

– Чтобы познакомиться с тобой, конечно.

Она улыбнулась, и я внезапно почувствовал себя влюбленным школьником.

– Ты приехал, чтобы спасти меня, вырвать из этого места? Если так, я, наверное, должна тебя предупредить, что меня не нужно спасать. – Она затянулась сигаретой и подалась вперед: – Может, ты здесь, потому спасать нужно тебя?



Мы вышли из ресторана около одиннадцати, когда «Грейт Истерн» уже расстался почти со всеми своими посетителями. На тротуаре толпились небольшие подвыпившие компании громогласных мужчин и хихикающих женщин. Судя по всему, дамы из «рыболовного флота» могли похвастаться хорошим уловом.

Белый констебль по-прежнему стоял на своем посту, явно стараясь не привлекать к себе внимания. На лице у него словно было написано: «Прошу тебя, Господи, пусть в мое дежурство обойдется без скандалов». Точно такое же выражение лица бывает у его товарищей на другом конце света, в Мейфэре и Челси, субботним вечером. Что, скажите на милость, бедняга полицейский из рабочего класса может предпринять против пьяной толпы людей, чье социальное положение несравнимо выше его собственного?

Многие оборачивались нам с Энни вслед, и неудивительно, ведь она была очень хороша собой. Мужчины так и пожирали ее глазами, но меня это ничуть не беспокоило. Я никогда не отличался ревнивым нравом. Ревность – это всего лишь проявление неуверенности. Уверенным в себе мужчинам она не свойственна. Наоборот, как ни странно, мне было приятно. Это одна из радостей жизни – наблюдать, как мужчины с завистью смотрят на вашу спутницу. Их женщины бросали на нас недружелюбные взгляды, и лица их на миг делались кислыми, как испорченное молоко. О чем они думали? Были ли они оскорблены в лучших чувствах при виде белого мужчины с девушкой смешанных кровей? Сердились ли, что их мужчины таращатся на эту чи-чи?[56] Или просто ревновали? Я решил, что дело во всем сразу, и улыбнулся про себя. Пусть эти мужчины остаются при своих английских розах. Я же вполне счастлив с Энни.

Ночь была прохладной, со стороны реки задувал приятный бриз, низко в небе висела желтая луна. Энни взяла меня под руку. Не обращая внимания на ряд стоящих наготове наемных экипажей, мы пошли пешком, без какой-то определенной цели, в сторону Майдана – большого открытого пространства между Форт-Уильямом и Чоуринги. Мы миновали ворота официальной резиденции губернатора со львом на арке. Странный это был зверь, толстоватый и неуклюжий. Три из четырех его приземистых лап прочно стояли на постаменте. Выглядел он немного усталым, словно не отказался бы присесть, после того как столько лет провел стоя. В окнах дворца за воротами кое-где до сих пор горел свет, но было непонятно, кто его жег – хозяева колонии, засидевшиеся допоздна за работой, или же просто слуги.

Перед нами светились уличные фонари, растянувшиеся, подобно жемчужной нити, через иссушенный Майдан. Ветерок доносил мускусный аромат бархатцев. Вдали, освещенная дюжиной мощных дуговых ламп, стояла белая громада мемориала Виктории, похожая на исполинский свадебный торт, который никто не хотел есть.

– Мне нравится Калькутта в это время, – произнесла Энни. – Здесь почти красиво.

– Город дворцов. Ведь так ее называют?

Она рассмеялась.