– Ни единого, – ответил Бьюкен. В его голосе слышалось раздражение. – Не лучше ли вам спросить Ганна? Я почем знаю? Может, Маколи там ему помогал спасать язычников. – Он безрадостно засмеялся. – А теперь, господа, мне и правда пора.
Бьюкен поднялся и протянул мне руку.
– На следующей неделе я снова устраиваю небольшой прием, капитан, – сказал он, направляясь к застекленным дверям. – Приходите. Если будете свободны. Буду рад представить вас сливкам калькуттского общества. Ты тоже, конечно, приглашен, Дигби. Мой секретарь известит вас о деталях.
Он ушел, и мы с Дигби опустились обратно в кресла. Я смотрел вниз, на зеленые лужайки. Там, в некотором отдалении, Несокрушим общался с садовником.
– Ну, приятель, что ты об этом думаешь? – спросил, улыбаясь, Дигби.
– Что ж, эта религиозная история мне кажется любопытной, – ответил я. – Наверное, стоит разобраться в ней получше.
– Считаешь, какие-то местные отправили его на тот свет за проповеди?
Это казалось маловероятным. Я не мог себе представить, чтобы компания местных фундаменталистов убила Маколи за то, что тот нес им Благую весть. Пожалуй, я бы охотнее поверил в то, что сам Господь решил пришибить Маколи ударом молнии просто шутки ради. Всемогущий, как я всегда подозревал, вполне способен на подобные выходки. Так или иначе, я пока что больше не собирался делиться с Дигби своими мыслями. Что-то от меня ускользало – какая-то связь, которую я никак не мог уловить. Не знаю, было ли дело в жаре, в опиуме или в неописуемых блюдах миссис Теббит, но почему-то я соображал хуже, чем следовало.
– Просто мы должны учитывать все возможности, – сказал я.
Когда мы вышли наружу, Дигби подал знак водителю, я же отправился разыскивать Несокрушима. Солнце уже палило немилосердно, и я обнаружил сержанта сидящим на скамейке в тени палисандрового дерева, с фиолетовым цветком в руке. Он был погружен в свои мысли. Я окликнул его. Мгновенно очнувшись от грез и выронив цветок, Несокрушим вскочил и поспешно подошел ко мне.
– Мы же договорились – не прохлаждаться.
– Прошу прощения, сэр, я просто…
Мы зашагали через газоны ко входу в здание. Автомобиль ждал с работающим двигателем. Дигби наблюдал за нами, сидя на заднем сиденье.
– Узнали что-нибудь интересное?
– Возможно, – ответил Банерджи. Чтобы поспевать за мной, ему приходилось почти бежать. – Мы выкурили по сигарете с одним посыльным, который дежурил позапрошлым вечером.
– Вечером, когда Бьюкен устраивал прием?
– Да, сэр. Как выяснилось, мероприятие было по меркам мистера Бьюкена скромным. Обычно его приемы продолжаются до двух или трех часов утра, этот же закончился уже к полуночи.
– Посыльный случайно не видел, как уходил Маколи?
– Видел. По его ощущениям, было около одиннадцати, и тут начинается самое интересное. Он сообщил мне, что перед тем, как Маколи уехал, они с Бьюкеном отделились от остальных гостей и минут на пятнадцать удалились в другую комнату. Когда они снова появились, у Бьюкена было раскрасневшееся лицо, а Маколи ушел, не сказав никому ни слова. Затем Бьюкен куда-то звонил с телефона, предназначенного для членов клуба.
– Посыльный слышал, о чем говорили Бьюкен и Маколи?
– К сожалению, нет, сэр. Двери были закрыты, да и в любом случае подслушивать разговоры ему не положено.
– А телефонный разговор Бьюкена?
– Тоже нет, сэр.
Тут нам не повезло, однако то, что удалось выяснить сержанту, показалось мне интересным. Любопытно, что Бьюкен не счел нужным упомянуть о своем последнем разговоре с Маколи.
– Сержант, у меня есть для вас еще одно задание.
– Да, сэр?
– Задержитесь тут ненадолго. Поговорите еще разок с вашим новым приятелем и узнайте, не уезжал ли сам Бьюкен из клуба той ночью после приема. Кроме того, попробуйте побеседовать с кем-нибудь из обслуги, и в первую очередь – с администратором. Тот звонок Бьюкена – посмотрите, не получится ли выяснить, заказывал ли кто-нибудь для него разговор. Я хочу знать, кому он звонил.
Банерджи кивнул и потрусил обратно в том направлении, откуда мы только что пришли. Я забрался в автомобиль к Дигби.
– Удалось сержанту узнать что-нибудь полезное? – спросил Дигби.
Я вкратце изложил ему новости, рассказав, что Маколи уехал с приема около одиннадцати, и о его частной беседе с Бьюкеном.
– Значит, пока что, – подытожил я, – Бьюкен – последний, кто видел его живым.
Девять
Транспорт на Эспланаде встал. Опрокинулась гужевая повозка, груженная овощами, и ее содержимое, раскатившись во все стороны, перекрыло дорогу. Автобусы и автомобили не могли двинуться с места, водители раздраженно сигналили. Поглазеть на представление собралась солидная толпа индийцев. Пара беспризорников воспользовалась моментом, чтобы стянуть несколько кочанов цветной капусты из пострадавшей повозки, пока хозяин отвлекся. Даже рикши не могли выбраться из затора, но их пассажиры просто спустились на землю и пошли пешком. Насколько я мог судить, рикша валла отнеслись к создавшейся ситуации философски. Сам я не мог этим похвастаться.
С тех пор как мы нашли тело, прошло уже более тридцати часов, а чего я достиг за это время? Накопил целый ворох вопросов без ответов. «Почему Бьюкен не упомянул о своем ночном разговоре с Маколи?» был всего лишь последний из них. И он оказался в неплохой компании. Я до сих пор не выяснил, каким образом губернатор так быстро узнал об убийстве Маколи и для чего он отправил людей из подразделения «Эйч» охранять место преступления. Еще один небольшой вопрос: что скрывала от нас проститутка? И ко всему этому теперь добавилась новая головная боль – понять, почему декойты напали на поезд, убили человека и не дали себе труда что-нибудь украсть. Чем больше я размышлял об этом, тем больше запутывался.
В бессильной ярости я стукнул кулаком по сиденью. В последнее время я не отличался терпением, вся моя выдержка без остатка ушла на то, чтобы несколько лет просидеть в окопе, пока немецкая артиллерия оттачивала на мне навыки стрельбы. К счастью, меня вдруг посетила идея. Я достал листок с адресом, который продиктовал мне Несокрушим.
– Где находится Принцеп-стрит? – спросил я у Дигби.
– Это недалеко отсюда, приятель, рядом с Бентинк-стрит.
Я велел ему возвращаться в штаб, а сам вылез из автомобиля и отправился искать квартиру Маколи. Пройдя по Эспланаде, я свернул налево на Бентинк-стрит и двинулся мимо почтенных старых административных зданий, принадлежащих торговым компаниям, благодаря которым и появилась Калькутта. По правую руку, на Чоуринги-сквер, самым заметным было величественное здание «Стейтсмена» с его полукруглым портиком. Подойдя ближе, я с удивлением заметил, как из вращающихся дверей появилась мисс Грант. Она была поглощена своими мыслями, иначе заметила бы меня, когда повернулась, чтобы бодрым шагом удалиться в направлении «Дома писателей».
Я уговаривал себя не спешить с выводами. Откуда мне знать, что она там делала? У мисс Грант могло быть множество причин прийти сюда. И все-таки я не мог избавиться от чувства, что ее визит как-то связан с убийством Маколи. «Стейтсмен» чертовски быстро разнюхал о происшествии и напечатал на удивление точный репортаж. Можно ли представить себе лучший источник, чем секретарша убитого? Я подумал, не встретиться ли с ней лицом к лицу, но это было бы опрометчиво. Что бы я стал делать? Обвинил ее в том, что она продает сведения прессе? Даже если это и правда, она, вероятно, стала бы все отрицать, а я не смог бы ничего доказать. И не было такого закона, который запрещал бы общаться с прессой. По крайней мере, насколько мне было известно. Я точно не знал, как далеко зашел Закон Роулетта. Если же я ошибаюсь, она может решить, что я ее преследую. Так или иначе, это сведет на нет мои шансы познакомиться с ней поближе. Поэтому я оставил эту мысль и продолжил свой путь по направлению к Принцеп-стрит.
Квартира Маколи располагалась в сером многоэтажном здании напротив парка. За входом присматривал угрюмый консьерж, направивший меня на четвертый этаж. Лестничная клетка пахла респектабельностью. Вообще, конечно, пахла она дезинфицирующим средством, но в Калькутте это, по большому счету, одно и то же. Я постучал в дверь седьмой квартиры, и мне открыл встревоженный индиец, облаченный в опрятную рубашку и брюки. Он посмотрел на меня с опаской:
– Что вам угодно, сэр?
– Вы слуга Маколи?
Мужчина кивнул с настороженным видом.
Я представился и сказал, что хочу задать несколько вопросов о его бывшем работодателе. Как мне показалось, он несколько удивился.
– Но я уже говорю вчера с полицией. – Он произнес это как «полишия».
– А теперь я хочу, чтобы вы мне ответили еще на несколько вопросов.
Он кивнул и повел меня по темному коридору в аскетично обставленную гостиную: из мебели лишь потертый диван, несколько стульев и обеденный стол. Из окна открывался ничем не примечательный вид. Это была гостиная человека, проводившего большую часть времени в другом месте. На столе лежала стопка папок, перевязанных красными ленточками.
– Ча, сахиб?
Я отказался от чая, сел на один из стульев и указал слуге на диван.
– Как вас зовут?
– Сандеш, – ответил он, явно нервничая.
– Сколько вы прослужили у Маколи?
Он на секунду задумался.
– Почти пятнадцать лет я работаю для мастера сахиба. Еще раньше, чем он переезжает в эту квартиру.
– А как вы устроились к нему на службу?
– Простите, сахиб, не понимаю.
– Как вы получили эту работу?
– Меня рекомендует слуга одного бывшего коллеги мастера сахиба.
– Маколи-сахиб был хорошим хозяином?
Он улыбнулся:
– Очень хорошим. Он есть очень честный и порядочный человек. Всегда честный в делах со мной и другими слугами.
– Другими слугами?
– У мастера сахиба еще служит повар и горничная.
– Они сейчас здесь?
– Нет, сахиб. Горничная приходит только три раза в неделю. Повар здесь утром, но вчера я ему сказал, что он больше не нужен. Тут больше некому готовить.
– Маколи жил здесь один?
– Да, сахиб, – кивнул он. – Мастер сахиб всегда жил один. Хотя у меня есть помещение за кухней.
– У него были родственники в Калькутте?
Сандеш помотал головой:
– Нет родственников. Не только в Калькутте, сахиб, но нигде нет родственников. У него есть племянник, сын его покойного брата, но племянник убит на войне, уже два года. Смерть племянника большое горе для мастера сахиба. Мастер сахиб теперь последний в семье, и у него нет отпрыска, поэтому имя семьи умирает, когда умирает он.
– Отпрыска? – переспросил я.
Бьюкен поднялся и протянул мне руку.
– На следующей неделе я снова устраиваю небольшой прием, капитан, – сказал он, направляясь к застекленным дверям. – Приходите. Если будете свободны. Буду рад представить вас сливкам калькуттского общества. Ты тоже, конечно, приглашен, Дигби. Мой секретарь известит вас о деталях.
Он ушел, и мы с Дигби опустились обратно в кресла. Я смотрел вниз, на зеленые лужайки. Там, в некотором отдалении, Несокрушим общался с садовником.
– Ну, приятель, что ты об этом думаешь? – спросил, улыбаясь, Дигби.
– Что ж, эта религиозная история мне кажется любопытной, – ответил я. – Наверное, стоит разобраться в ней получше.
– Считаешь, какие-то местные отправили его на тот свет за проповеди?
Это казалось маловероятным. Я не мог себе представить, чтобы компания местных фундаменталистов убила Маколи за то, что тот нес им Благую весть. Пожалуй, я бы охотнее поверил в то, что сам Господь решил пришибить Маколи ударом молнии просто шутки ради. Всемогущий, как я всегда подозревал, вполне способен на подобные выходки. Так или иначе, я пока что больше не собирался делиться с Дигби своими мыслями. Что-то от меня ускользало – какая-то связь, которую я никак не мог уловить. Не знаю, было ли дело в жаре, в опиуме или в неописуемых блюдах миссис Теббит, но почему-то я соображал хуже, чем следовало.
– Просто мы должны учитывать все возможности, – сказал я.
Когда мы вышли наружу, Дигби подал знак водителю, я же отправился разыскивать Несокрушима. Солнце уже палило немилосердно, и я обнаружил сержанта сидящим на скамейке в тени палисандрового дерева, с фиолетовым цветком в руке. Он был погружен в свои мысли. Я окликнул его. Мгновенно очнувшись от грез и выронив цветок, Несокрушим вскочил и поспешно подошел ко мне.
– Мы же договорились – не прохлаждаться.
– Прошу прощения, сэр, я просто…
Мы зашагали через газоны ко входу в здание. Автомобиль ждал с работающим двигателем. Дигби наблюдал за нами, сидя на заднем сиденье.
– Узнали что-нибудь интересное?
– Возможно, – ответил Банерджи. Чтобы поспевать за мной, ему приходилось почти бежать. – Мы выкурили по сигарете с одним посыльным, который дежурил позапрошлым вечером.
– Вечером, когда Бьюкен устраивал прием?
– Да, сэр. Как выяснилось, мероприятие было по меркам мистера Бьюкена скромным. Обычно его приемы продолжаются до двух или трех часов утра, этот же закончился уже к полуночи.
– Посыльный случайно не видел, как уходил Маколи?
– Видел. По его ощущениям, было около одиннадцати, и тут начинается самое интересное. Он сообщил мне, что перед тем, как Маколи уехал, они с Бьюкеном отделились от остальных гостей и минут на пятнадцать удалились в другую комнату. Когда они снова появились, у Бьюкена было раскрасневшееся лицо, а Маколи ушел, не сказав никому ни слова. Затем Бьюкен куда-то звонил с телефона, предназначенного для членов клуба.
– Посыльный слышал, о чем говорили Бьюкен и Маколи?
– К сожалению, нет, сэр. Двери были закрыты, да и в любом случае подслушивать разговоры ему не положено.
– А телефонный разговор Бьюкена?
– Тоже нет, сэр.
Тут нам не повезло, однако то, что удалось выяснить сержанту, показалось мне интересным. Любопытно, что Бьюкен не счел нужным упомянуть о своем последнем разговоре с Маколи.
– Сержант, у меня есть для вас еще одно задание.
– Да, сэр?
– Задержитесь тут ненадолго. Поговорите еще разок с вашим новым приятелем и узнайте, не уезжал ли сам Бьюкен из клуба той ночью после приема. Кроме того, попробуйте побеседовать с кем-нибудь из обслуги, и в первую очередь – с администратором. Тот звонок Бьюкена – посмотрите, не получится ли выяснить, заказывал ли кто-нибудь для него разговор. Я хочу знать, кому он звонил.
Банерджи кивнул и потрусил обратно в том направлении, откуда мы только что пришли. Я забрался в автомобиль к Дигби.
– Удалось сержанту узнать что-нибудь полезное? – спросил Дигби.
Я вкратце изложил ему новости, рассказав, что Маколи уехал с приема около одиннадцати, и о его частной беседе с Бьюкеном.
– Значит, пока что, – подытожил я, – Бьюкен – последний, кто видел его живым.
Девять
Транспорт на Эспланаде встал. Опрокинулась гужевая повозка, груженная овощами, и ее содержимое, раскатившись во все стороны, перекрыло дорогу. Автобусы и автомобили не могли двинуться с места, водители раздраженно сигналили. Поглазеть на представление собралась солидная толпа индийцев. Пара беспризорников воспользовалась моментом, чтобы стянуть несколько кочанов цветной капусты из пострадавшей повозки, пока хозяин отвлекся. Даже рикши не могли выбраться из затора, но их пассажиры просто спустились на землю и пошли пешком. Насколько я мог судить, рикша валла отнеслись к создавшейся ситуации философски. Сам я не мог этим похвастаться.
С тех пор как мы нашли тело, прошло уже более тридцати часов, а чего я достиг за это время? Накопил целый ворох вопросов без ответов. «Почему Бьюкен не упомянул о своем ночном разговоре с Маколи?» был всего лишь последний из них. И он оказался в неплохой компании. Я до сих пор не выяснил, каким образом губернатор так быстро узнал об убийстве Маколи и для чего он отправил людей из подразделения «Эйч» охранять место преступления. Еще один небольшой вопрос: что скрывала от нас проститутка? И ко всему этому теперь добавилась новая головная боль – понять, почему декойты напали на поезд, убили человека и не дали себе труда что-нибудь украсть. Чем больше я размышлял об этом, тем больше запутывался.
В бессильной ярости я стукнул кулаком по сиденью. В последнее время я не отличался терпением, вся моя выдержка без остатка ушла на то, чтобы несколько лет просидеть в окопе, пока немецкая артиллерия оттачивала на мне навыки стрельбы. К счастью, меня вдруг посетила идея. Я достал листок с адресом, который продиктовал мне Несокрушим.
– Где находится Принцеп-стрит? – спросил я у Дигби.
– Это недалеко отсюда, приятель, рядом с Бентинк-стрит.
Я велел ему возвращаться в штаб, а сам вылез из автомобиля и отправился искать квартиру Маколи. Пройдя по Эспланаде, я свернул налево на Бентинк-стрит и двинулся мимо почтенных старых административных зданий, принадлежащих торговым компаниям, благодаря которым и появилась Калькутта. По правую руку, на Чоуринги-сквер, самым заметным было величественное здание «Стейтсмена» с его полукруглым портиком. Подойдя ближе, я с удивлением заметил, как из вращающихся дверей появилась мисс Грант. Она была поглощена своими мыслями, иначе заметила бы меня, когда повернулась, чтобы бодрым шагом удалиться в направлении «Дома писателей».
Я уговаривал себя не спешить с выводами. Откуда мне знать, что она там делала? У мисс Грант могло быть множество причин прийти сюда. И все-таки я не мог избавиться от чувства, что ее визит как-то связан с убийством Маколи. «Стейтсмен» чертовски быстро разнюхал о происшествии и напечатал на удивление точный репортаж. Можно ли представить себе лучший источник, чем секретарша убитого? Я подумал, не встретиться ли с ней лицом к лицу, но это было бы опрометчиво. Что бы я стал делать? Обвинил ее в том, что она продает сведения прессе? Даже если это и правда, она, вероятно, стала бы все отрицать, а я не смог бы ничего доказать. И не было такого закона, который запрещал бы общаться с прессой. По крайней мере, насколько мне было известно. Я точно не знал, как далеко зашел Закон Роулетта. Если же я ошибаюсь, она может решить, что я ее преследую. Так или иначе, это сведет на нет мои шансы познакомиться с ней поближе. Поэтому я оставил эту мысль и продолжил свой путь по направлению к Принцеп-стрит.
Квартира Маколи располагалась в сером многоэтажном здании напротив парка. За входом присматривал угрюмый консьерж, направивший меня на четвертый этаж. Лестничная клетка пахла респектабельностью. Вообще, конечно, пахла она дезинфицирующим средством, но в Калькутте это, по большому счету, одно и то же. Я постучал в дверь седьмой квартиры, и мне открыл встревоженный индиец, облаченный в опрятную рубашку и брюки. Он посмотрел на меня с опаской:
– Что вам угодно, сэр?
– Вы слуга Маколи?
Мужчина кивнул с настороженным видом.
Я представился и сказал, что хочу задать несколько вопросов о его бывшем работодателе. Как мне показалось, он несколько удивился.
– Но я уже говорю вчера с полицией. – Он произнес это как «полишия».
– А теперь я хочу, чтобы вы мне ответили еще на несколько вопросов.
Он кивнул и повел меня по темному коридору в аскетично обставленную гостиную: из мебели лишь потертый диван, несколько стульев и обеденный стол. Из окна открывался ничем не примечательный вид. Это была гостиная человека, проводившего большую часть времени в другом месте. На столе лежала стопка папок, перевязанных красными ленточками.
– Ча, сахиб?
Я отказался от чая, сел на один из стульев и указал слуге на диван.
– Как вас зовут?
– Сандеш, – ответил он, явно нервничая.
– Сколько вы прослужили у Маколи?
Он на секунду задумался.
– Почти пятнадцать лет я работаю для мастера сахиба. Еще раньше, чем он переезжает в эту квартиру.
– А как вы устроились к нему на службу?
– Простите, сахиб, не понимаю.
– Как вы получили эту работу?
– Меня рекомендует слуга одного бывшего коллеги мастера сахиба.
– Маколи-сахиб был хорошим хозяином?
Он улыбнулся:
– Очень хорошим. Он есть очень честный и порядочный человек. Всегда честный в делах со мной и другими слугами.
– Другими слугами?
– У мастера сахиба еще служит повар и горничная.
– Они сейчас здесь?
– Нет, сахиб. Горничная приходит только три раза в неделю. Повар здесь утром, но вчера я ему сказал, что он больше не нужен. Тут больше некому готовить.
– Маколи жил здесь один?
– Да, сахиб, – кивнул он. – Мастер сахиб всегда жил один. Хотя у меня есть помещение за кухней.
– У него были родственники в Калькутте?
Сандеш помотал головой:
– Нет родственников. Не только в Калькутте, сахиб, но нигде нет родственников. У него есть племянник, сын его покойного брата, но племянник убит на войне, уже два года. Смерть племянника большое горе для мастера сахиба. Мастер сахиб теперь последний в семье, и у него нет отпрыска, поэтому имя семьи умирает, когда умирает он.
– Отпрыска? – переспросил я.