– О, гля, кто у нас пожаловал! – Бык, местный главбугор, давит лыбу, скаля редкие крупные зубы. – Жулики, мать их!..
Бык лобастый, широкогрудый, с толстыми кривыми ногами. Когда он злится, то крохотные глазки прячутся в складках и морщинках, и он становится совершеннейшим быком. Это я знаю, мне Армен книжки показывал. Хотя большинство считает, что он Бык, потому что постоянно бычит. Вот прямо как сейчас.
– Не пойман – не вор, – Желтый в ответ не улыбается. – Тебе тут помощь, говорят, нужна, Бычок.
– Эх ты, епта, помогаи прибыли, ну надо же… – продолжает валять ваньку бугор. – На сколь поможете, а? Сразу тырить все подряд начнете или погодя?..
Я отворачиваюсь, пряча ухмылку. Лично я хоть прям сейчас немножечко отщипнул бы от щедрот. Например, вон от того железнодорожного вагона – серого, с рисунком черного орла на боку, сидящего на странной решетчатой конструкции и повернувшего голову с хищно изогнутым клювом вправо. В таких – самый вкусный груз, все только для кадавров. Аж слюна течет всякий раз, когда подобный вагон вкатывается в Док и из его вместительного чрева начинают разгружать большущие пластиковые ящики. Там много чего есть… Там есть рационы ИРП, там есть чистая вода в больших флягах, там есть медицина, там есть комплекты одежды и снаряжения. Там есть фонари и прочая электроника, и сменные аккумуляторы, которые так нужны нам для термостатов под нашими шконками. Иногда там есть даже ручное стрелковое оружие и боеприпас – но в такие моменты к охране разгрузки привлекают дополнительные силы контроллеров, и нам остаются только мечты…
– Э, бездельники! Долго там трепаться собираетесь?!.. – орет сверху ублюдок в черном. – За работу, дерьмоглоты! Че за твари такие, так и норовят от работы отлынить!..
– Двадцать на разгрузку вагона, двадцать на загрузку, пятеро помогать пацанам с аккумуляторами, – командует Бык, бросив на верхнюю галерею короткий злобный взгляд. – Остальных – на ГСМ[9]. Распределяйте своих – и пошли. Перетрем…
Тереть мы отправляемся в каморку, нужную старшему по этому участку Дока как бы для хранения спецсредств и прочего. По факту из спецредств тут парочка ломов, какие-то ржавые огромные ключи, несколько ведер с тряпками и четыре швабры. И все.
– Падайте, парни, – Бык кивает на лежак в дальнем углу. – Тут не побеспокоят. А я пока взвар сварганю.
«Взвар» – редкостная погань из густо нарубленной странной плесени, водящейся в местных складах-закоулках. Ее уничтожают, а она растет. И когда Док, накачавшись барбитуратами, разок превратил ее в ядерное пойло, после коего увидел сразу Иегову, Магомета и Уицли-Потцли – ему вздумалось поделиться радостью со всеми. Правда – с какими-то своими расчетами, чтобы весь Внешний Приемный Док и соседи, восхитившись, с первого же раза не улетели навсегда туда, куда время от времени летает он сам. Не сработало. Троих списали в НТБ, троих публично пороли, еще нескольких перевели в ассенизаторы. Потом дело наладилось.
– Благодарствуем, – Желтый пристраивается на лежак, я усаживаюсь рядом. – Слух прошел, что у тебя для нас подарочек?..
Бык, пластающий сухую плесень заточкой из самого обыкновенного ключа на семнадцать, ухмыляется.
– Знамо дело… Вас же не зря сюда послали, э?.. Такой подарочек лучше на двоих раскинуть…
И – многозначительно замолкает, продолжая колдовать над своим взваром.
Кипяток делается просто – набирается из огромного бака, всегда подогреваемого спиралью внутри. Кипяток в Доке необходим постоянно – отмывать все их черно-радужные лужи ГСМ с полов. Плесень уже покрошена и любовно ссыпана на темную от использования марлю – и Бык аккуратно накрывает ей кружку и заливает кипятком. Он высовывает нечистый и широкий, как лопата, язык, нетерпеливо помаргивает и даже чуть потеет – бисеринки пота так и блестят на лбу, щеках и шее. Бык явно подсел на эту дрянь. И когда ты только успел?
– Ну и?.. – поторапливает Желтый.
– Ща-а-а… – Бык, уже достав марлю, пальцем помешивает свое штырящее говно. – Не желаете, парни?
– Нет, спасибо, – отказывается Желтый.
Я же просто молчу – и смотрю на правую руку Желтого. Со стороны может показаться, что он решил размять пальцы – на самом деле он семафорит: пока молчи! Но я и без этих сигналов понимаю ситуацию. Брат-бугор совершенно прав – в таком деле, как торг, вести себя нужно очень осторожно; торг всегда нужно вести грамотно; заинтересуйся чем-то – и хозяин тут же взвинтит цену. Это как с игрой в блек-джек. Да и не только. Блеф, ставки, выигрыш. И горе побежденным.
– Нашептали мне тут, что в Нору нужны большие ножи, – вдруг делится Бык. – А? Не слыхали?
И, подтверждая глубину своих познаний, вдруг откидывает кусок обшивки своей конуры. А там… Там, холодно переливаясь в свете тусклой лампочки под потолком, поблескивает пара чудесных тесаков. И они явно ждут, когда же мы их заберем.
– Красивые у тебя игрушки, Бык… – почти равнодушно ухмыляюсь я.
– Сегодня с утреца малява прилетела… – кивает он. – Сказано, что суровым мужчинам – вот прямо таким, как вы, – нужны эти ковырялки. Уж мы расстарались… Забираете?
– Берем, – кивает Желтый. – Че за них хошь?
Бык пожимает плечами.
– Сочтемся…
А вот это неправильно. Ножи – штука дорогая. Потому как достать их очень непросто. Тем более эти, явный не самодел наших умельцев, а вполне себе заводского изготовления. Это значит, что ножи прошли немалый путь: кто-то из оружейников сумел пролезть на склад, утырить эти хреновины, принести сюда и обменять. А кто-то мог и лишиться жизни, прикрывая несуна. Очень дорогая хрень. Но и подписывать нас на «сочтемся» – тоже, знаете ли… Взял ножи – подписался на ответку. Которая может оказаться совершенно неадекватной ценности ножей. Но ты уже подписался и уже должен – и, значит, верни долг. Не вернешь – прямой тебе путь в поднарные пидоры.
– Нет, друг Бык… – Желтый качает головой. – Или мы сочтемся прямо сейчас – или будем искать дальше. На хер знает чё нас подписывать не нужно. Решай.
Бык молчит. Думает. Что-то подсказывает мне, что он желает зарядить нам по полной. Ножи действительно нужны, нужны до зарезу – и я вижу, как Желтый начинает нащупывать языком свой зуб. Значит – пора…
– Слышал я тут намедни… – тяну я, – что Док снова заперся у себя в кромсальне...
Кромсальня – это прозекторская. Но Док чаще всего пользует ее не по прямому назначению – он выращивает там непонятные культуры. То скрещивает паучьих детенышей с уродливыми вырожденцами, порой вылезающих из гумуса, то колдует с реагентами, полученными из ворованных аптечек, то экспериментирует с плесенью и прочими грибами, растущими по самым сырым углам Гексагона, Норы или Лабиринта. Само собой, все это нужно Доку только для полетов в страну сновидений. Интересно ли наркоше Быку такое времяпрепровождение? Еще как. А что может оказаться для Быка, сидящего на плесневом отваре, еще более интересно, чем этот кайф? Еще больший кайф. Кайф с медпрепаратов, кайф долгий, кайф чистый и прозрачный, как слеза побитой шлюхи…
– Че, внатуре?.. – Бык, кажется, сразу теряет интерес и к ножам, и к своему взвару. – Вона чо… Слыш, Лис… Ты вроде с Доком поближе общаешься… А ты случаем, не знаешь…
Я перебиваю его.
– Я, друг Бык, как раз таки очень хорошо знаю. Док забодяжил то, чего никто еще не пробовал. Кроме него, конечно. Чистейший эсклюзив. Дорогой, сука, как золотая вставная челюсть Главглава Восточного модуля. Желтый, доставай.
Желтый кивает – и показывает фокус. Нить прочная, и ее не порвать – и один конец ее привязан к зубу. А на втором – мелкая ампулка с веществом. И сейчас Желтый, покряхтывая и давясь, вытягивает ее из желудка по пищеводу. Тошнотворное, надо сказать, занятие. В прямом смысле.
Он тянет нить – и на свет появляется полупрозрачное чудо. Оно мелкое, а содержимого внутри еще меньше – но это концентрат, и Бык это отлично знает. И знает, что этого ему хватит раз на пять, а то и все шесть.
Голодным взглядом он смотрит на ампулу, быстро-быстро кивает и протягивает свои грабли.
– По рукам. Забирайте.
Обмен проходит быстро. Ножи уходят к нам, ампула – к наркóту. Он бережно прячет ее куда-то под свой топчан, мы – скотчем мотаем ножи к ноге ниже колена. Здесь лучше не жалеть, чтоб не получилось, как намедни с бедолагами номерами. Дело сделано, и я перевожу дух – долги капо лучше отдавать как можно быстрее.
– Расходимся? – вопрошает Желтый.
– Крепко примотали? – почему-то спрашивает Бык.
Я киваю.
– Не волновайся. Хер оторвешь.
И тогда Бык, взяв со стола гаечный ключ, вдруг со всей силы долбит по стоящему тут же железному ведру.
Дверь в кандейку отлетает в сторону – и в комнатушке сразу становится тесно. Доковых капо целая куча – шестеро, а может, и семеро – и нам с Желтым уже некуда деваться. Как говорится – с поличным. Ах ты ж Бык, сука ты такая…
Первый же удар резиновым дубинатором приходится мне в солнышко. В самом центре грудины взрывается граната – и я, согнувшись, блюю желто-зеленым желудочным соком. Желтый уже валяется рядом – и его, кажется, гасят вчетвером. Впрочем, мне тоже на отсутствие внимания грех жаловаться – я получаю по голове, еще раз и еще, какая-то тварь прикладывается по почкам и в промежность… Лампа под потолком взрывается искрами – и я понимаю, что это и не лампа вовсе, а просто в глаз мне прилетел увесистый башмак. И я, оставив свою бренную оболочку, лечу куда-то вниз, в черную пропасть. Ну наконец-то…
Впрочем, долго валяться в отключке мне не дают – холодная влажная рука, вцепившись в загривок, дергает меня наверх, в реальность. Да и не рука это вовсе, а просто какой-то умник плеснул ведерко ледяной водички. Вот уж спасибо, сучара, три дня не мылся, ополоснуться в самый раз… Я захожусь в кашле, каждым вдохом чувствуя отбитую промежность и горящий жаром поддых. Капо настоящие мастера своего дела… Меня, подхватив под руки, поддергивают – и не особо аккуратно сваливают на топчан. Да что там «не особо»… мешок с говном, ни больше ни меньше. Я с кряхтением ощупываю левый глаз – он цел, просто полностью закрылся налившейся пиздюлиной – и осматриваюсь. Каморка полна капо, Желтый валяется на бетоне и уже, кажется, не дышит. Мать твою, какое же дерьмо-о-о…
– Ну и што тут у нас?.. – гнусит один из черных, коренастый коротышка с ежиком жестких волос. – Никак оружие?.. Вы чё там, во Втором отряде, совсем прихерели?.. Это НД, Лис, не меньше. Компост вам обоим светит…
Я молчу. Я уже все понял, и смысла вякать не вижу. Подстава. Классическая. Бык, долбаный нарк, был обычным подставным. И подал сигнал аккурат тогда, когда сделка была завершена. Взяли нас тепленькими: нож примотан к ноге, и стоит капо кликнуть машину – нам край. Сказанное Васькой заиграло теперь новыми красками, и я, кажется, уже даже догадываюсь, что будет дальше…
– Всосал, чушка? – продолжает разоряться коротышка. – На компост хошь?..
– Да не хотелось бы… – сиплю я. В самом деле, чё за тупые вопросы?
Капо докеров – кажется, это не главкапо, а одна из второстепенных сошек – ухмыляется.
– Понятно, не хошь… Тогда не буду тянуть кошару за яйца, скажу прямо. Есть к тебе предложение. К тебе и к твоему корешу, – капо кивает на Желтого. – Не ссы, живой он, просто в отключке.
– И че надо?..
Капо снова кивает.
– Вот это деловой разговор. Знач, смари. Ваше дело – свалить Смолу. Но так чтобы все шито-крыто. По-тихому. Понял? По подъему просыпается камера – а главбугор ночью тихонечко, без шуму и пыли, отошел в мир иной. И чтоб без колотых-резаных и членовредительства! Подсыпьте ему там чего, я не знаю… Мне похер, мне главно результат. Это первое. И второе – поддержать нового главбугра. Чтоб он в дело вошел и чтоб номера не барагозили. За это при новом бугре за вами ваши места останутся. Понял? Это мы, капо докеров, гарантируем… И чтоб ни одна живая душа! Всосал?
Я криво ухмыляюсь. Вот и сложилась мозаика.
Бугра отряда – и тем более главбугра – валить нужно по-тихому. Если завалить явно – это может повлиять на отношения между капо. Мы даем своим черножопым немалый гешефт, и вмешательство в дела извне будет обязательно расценено как попытка посягательства на канал, по которому к ним идут материальные блага. Кому понравится, когда сосед из-за забора пиздит капусту с твоего огорода?.. Никому. Даже если вы вроде как и свои люди, одного цеха, одного поля ягоды. К тому же и авторитет страдает – не смог уследить за своим огородом, лошара. Какой же ты капо после этого? Свои же, черные, и зачмудят.
Другое дело, если главбугра завалить тайно. Ну подох и подох. Внезапно скоропостижно. От, скажем, гнойной гонореи прямой кишки, осложненной острой гангреной внутренних органов. Хер знает че это такое и бывает ли вообще такая хрень – но Док за хорошую мзду состряпает любую бумажку. Следующий шаг – новый главбугор, который наверняка придет со стороны. И который, в нашем раскладе, со стопроцентной вероятностью будет завязан на докеров. А мы – я, Желтый и Пан – должны будем поддержать новичка, показать отрядным номерам, что принимаем его полностью. Ведь отрядные, хоть и обычные крысы – все же сила… Сотня рыл как-никак. Да и капо наши должны убедиться, что отряд продолжает функционировать без перебоев. Каким образом докеры обеспечат приход бугра со стороны – не наша печаль. Но я так понимаю, что все уже на мази, раз этот коротышка так уверенно вещает… И вся вот эта бормотуха наверняка ради нашей сокровищницы. Готов жопу на спор поставить. Ведь и Васька же предупреждала…
Вот только… Я усмехаюсь внутри себя. Следующие кандидаты после Смолы – я, Желтый и Пан. Спустя совсем малое время. Новому бугру нужны верные люди, а не ссучившиеся чуханы.
– Ты, конечно, можешь сейчас согласиться – а потом вдруг передумать, – продолжает меж тем черный. – Такое бывает сплошь и рядом, мы понимаем… Но вот здесь, – он вытаскивает руку из кармана и показывает карту памяти величиной с ноготь, стандартную для планшетников капо, – записаны все ваши похождения. И переговоры с Быком, и ножи, и как вы их на ноги мотаете… Компромата на вас – килограмм. До поры у меня полежит. И если что – очень быстро окажется у машинок. А тогда уж сам знаешь, что будет…
Сука. Ах ты ж сука! Вот же ж с-с-сука, а!..
– А если я не соглашусь? – хрипло спрашиваю я. В грудине все еще печет, и голос у меня как у доходяги с последней стадией тобика. – Свои гарантии можешь в жопу засунуть. И ногой поглубже протолкнуть. Вы ж все равно нас потом завалите…
Черный пожимает плечами.
– Вам остается только надеяться. И хорошо себя вести. Потому что если ты вот прямо сейчас откажешься – мы вот прямо сейчас вас тут и завалим.
– С рук не сойдет… – я все еще на что-то надеюсь и пытаюсь проговорить варианты. – Камеры цеха записали, как вы толпой сюда вломились. А потом наши трупы в кровище и синяках…
– А разбираться кто будет? – приближая ко мне свою харю, ласково спрашивает он. – Смотрящему это в хер не впилось. Ну проглядит он записи – и что увидит? Как мы вломились в каморку. А почему вломились? Да потому что вы обдолбаться тут решили. Вот и дурь имеется… – он достает из того же кармана знакомую мне ампулку и с доброй улыбкой в глазах помахивает ей в воздухе. – Мы забегаем – а вы уже всосали дозу. И на нас с этими же ножами… Пришлось валить. Еще вопросики?
Вопросиков нет. Это все. Амбец. Полный и безоговорочный. Крайний вариант – рассказать всю эту бадягу капо-два. Но тогда… Мне даже не хочется думать о том, что будет тогда. Исход ясен – отрядный общак уплывет в их большущий карман, и нам останется только пососать лапу. Ну или другой орган. Детородный. А это значит – прощай Нора, прощай, авторитет внутри отряда и вне его. И это – жизнь?.. Лучше сдохнуть. Быстрее получится, без особых мучений… Я сижу напротив этой черной своры, гляжу на ухмыляющегося тощего хмыря – и понимаю, что смысла рыпаться уже нет. При любом раскладе нам край. Пойти на сделку – и жить еще пару-тройку декад с головой, лежащей на плахе, сраться от любого шороха, каждую ночь ждать смерти? Стоит оно того? Нет. А ебись оно все конем!..
– Тогда как-нибудь сами. Без нас, – я пытаюсь плюнуть ему в рожу, но тягучий вязкий плевок попадает всего лишь на куртку. – Нам при любых раскаладах амба. И знаешь что?.. Я сроду сукой не был и не собираюсь!
Он пожимает плечами и брезгливо оттирается.
– Тогда соболезную. Недолго музычка играла, недолго фраер танцевал… Но нам и такой расклад на пользу. Валим вас двоих – и вашему Смоле нужны будут новые бугры. А у нас как раз есть подходящие. Так даже и лучше получится… Гаси его, пацаны.
Трое капо, что стоят ближе ко мне, вытаскивают дубинки. Быть забитым в тесной каморке – поганенькая смерть корячится… Желтый хоть в себя не придет, так в обмороке и кокнут. Стащить нож с ноги не получится, слишком хорошо постарался, примотав толстым слоем – и я затравленно осматриваюсь. Ни дать ни взять лис в окружении своры собак…
Новый удар, куда сильнее первого, сносит дверь с петель. Влетев внутрь каморки, она бьет ближайшего капо – и тот, матюгнувшись высоким слогом, летит на пол. В проеме, в ореоле слепящего света, бьющего из цеха, стоит КШР-400. Короткое движение черепа, секунда на оценку обстановки – и он делает шаг внутрь. Коренастый вытягивается по струнке и открывает рот, готовый отдать рапорт, – и я вдруг чувствую, как мои глаза помимо воли буквально лезут из глазниц: механизм, чиркнув стальной макушкой по бетону потолка, тяжело шагает к нему… и страшным ударом стальной лапищи проламывает череп.
Паузу, когда остальные черножопые замерли в ступоре, четырехсотый использует как надо. Он движется быстро и на каждого тратит всего один удар. Четверо капо валятся на пол с проломанными черепами, пятому, которого сбило дверью, четырехсотый, не мудрствуя, плющит грудную клетку ногой. Оставшиеся двое, наконец, сообразив, что происходит какая-то жуткая хрень из ряда вон, распялив глотки и вопя, пытаются прорваться мимо, в заветный дверной проем… Не тут-то было. КШР слишком быстр для человека. Шестого механизм хватает за левый бок, стальными клещами манипуляторов выдирая ребро, от чего капо истошно орет – и отрубается. Седьмой, уже прорвавшийся к двери, получает пук картечи в спину – и улетает в слепящий белым светом дверной проем. Словно в райские врата. Четырехсотый, повернув стальную башку, одну долгую секунду смотрит на меня – и, развернувшись, тяжело печатая резиной ступней в бетон, выходит из каморки. А я смотрю на этот беспредел из кровищи, ломаных ребер и разбитых черепов – и в башке у меня полный разлад. Да что ж это за гребаная срань творится, долбить тя в гланды?!..
Ладно. Ладно… Понять, что это творится, все равно сейчас не получится. Да и потом тоже вряд ли. Сбой в работе?.. Да хер знает! За всю свою жизнь я не слышал, чтобы машина давала такой сбой… И не до того мне сейчас – чувствуя, как кишки мои то ли вминаются друг в друга, а то ли вяжутся затейливым узлом, я сгибаюсь пополам и снова блюю. В глазах темно, перед глазами крутятся звезды и какие-то желтые кольца и круги.