Я боялась, что, если уйду, эти двое, наэлектризованные, как грозовые облака, просто поубивают друг друга.

– Папа, позволь мне…

– Умолкни, мать твою! – гаркнул отец и сжал мою руку. Я охнула от боли, когда он резко вывернул мое запястье и снова заставил рухнуть на колени. Мои руки – ладони, пальцы – до сих пор были неприкосновенны. Он прекрасно знал: случись с ними беда, и я лишусь самого дорогого – способности играть. Но теперь мое будущее очевидно перестало его волновать.

Он вцепился в мое запястье так сильно, что я едва дышала. Кость чуть не хрустела в его безжалостных пальцах. Я извивалась перед ним, пытаясь высвободить кисть.

– Отец, мне больно!

– Только болью ты и можешь искупить все, что натворила! – прошипел мне он и оттолкнул от себя с такой силой, что я отлетела на пару метров, потеряла равновесие и упала на спину.

До этого момента я думала, что отец просто зол, теперь же стало ясно, что он абсолютно не контролирует себя. Что злоба пожирает его заживо, что он охвачен ненавистью, как пламенем. И внезапно мне стало так страшно, что зубы принялись выбивать чечетку.

– Оставь ее, сукин сын, и выметайся отсюда. – Дэмиен уже был рядом со мной, багровый от ярости. – Я передумал отдавать ее тебе. Мой снайпер рано или поздно сделает тебя посговорчивее.

Он помог мне подняться, покровительственно положив руку мне на плечи. Я потрогала свой затылок, поглядела на пальцы и обнаружила, что они все в крови.

– А я знал, что так и будет, Стаффорд, ведь моя дочурка давно с тобой заодно, – рассмеялся отец. – Поэтому не пришел без козыря. Мои люди раскопали для меня кое-что. Нашли человека, продавца в магазине, который разговаривал с Дженнифер накануне ее исчезновения. И он хорошо запомнил ее и их разговор. Клянусь Господом, что говорю правду. Господом клянусь! Но все это я скажу тебе, только если ты по-хорошему отдашь мне дочь.

И Дэмиен, готовый минуту назад отбить меня у отца, дать мне убежище, спасти меня, замер на месте, словно пораженный магическим заклятием.

– Ты правильно услышал. Или она, – отец ткнул в меня пальцем, – или те последние слова, которые твоя жена сказала торговцу.

Я смотрела на Дэмиена сквозь пелену слез, умоляя его вмешаться. Но того как подменили. Он просто окаменел. Имя Дженнифер воздействовало на него сильнее моих слез и моих криков.

Мой отец шагнул ко мне и снова вцепился в мою руку, как аллигатор, который, почуяв запах крови, уже не собирался отпускать свою добычу.

И Дэмиен позволил ему.

– А не пошел бы ты? – услышала я злой и хриплый голос Тайлера. – Отпусти ее, мудак, или моя пуля сейчас влетит тебе в рот, а вылетит из затылка.

И Тайлер ринулся ко мне, как коршун, с пистолетом в руке. Но Дэмиен перехватил его руку, вырвал пистолет и двинул брату по лицу. Тайлер упал на пол, как подкошенный. Линор бросилась к нему, белая от ужаса.

– Идиот! – взревел Тайлер, поднимаясь на ноги. – Он убьет ее, ты что, не видишь? Ее нельзя отпускать с этим блаженным!

Я бы никогда не поверила тому, что случилось потом, если бы не увидела своими глазами: Дэмиен наставил на Тайлера оружие – то самое, которое выхватил у него пару секунд назад.

– Стой на месте, Тайлер, – сказал он брату. – Просто стой на месте.

Потом Дэмиен повернулся к моему отцу. Бешеное пламя в его глазах потухло, дыхание успокоилось. Он больше не смотрел на меня, только на отца. Словно пьяный, словно в дурмане, он произнес ледяным, безжизненным тоном:

– Забирай ее. Я хочу знать всё о Дженнифер.





* * *


Повинуясь приказу отца, я вышла на крыльцо, и меня тут же взял под руку его человек. Высокий, бессловесный, закутанный во все черное, как смерть, – он повел меня по дубовой аллее к воротам, сразу за которыми меня ждала машина отца. Уже давно стемнело. Луна плясала на оголенных ветвях деревьев, призрачное лунное сияние освещало мне путь. Меня знобило, но вряд ли от холода. Скорее от осознания того, что иллюзия, в которой я жила так долго, наконец растаяла, развеялась как дым. И еще от предчувствия неминуемой беды, нависшей надо мной.

Беды или даже смерти.

Отец абсолютно не контролировал себя – это было очевидно всем в комнате, и Дэмиену тоже. Но он не уберег меня. Даже после всего, что между нами произошло, он, не думая, швырнул меня отцу. Обменял на последние слова Дженнифер. Одни ее слова для него дороже, чем вся моя жизнь.

Водитель отца молча распахнул передо мной дверь машины. Его лицо было незнакомым: я не припоминала, чтобы видела его раньше.

В салоне оказалось холодно и пахло сигаретным дымом. Я закрыла глаза и нарисовала в воображении умиротворенный летний лес, пронизанный насквозь лучами… Мою семью, ужинающую в саду на закате… Последнее Рождество, когда весь дом был увешан гирляндами и пропах выпечкой… Вечер в компании Харта, волшебные звуки фортепиано и вкус вина на языке… Дэмиен, сжавший мою руку и умоляющий меня остаться, иначе ему не жить… То, как он ласкал меня, повторяя имя своей жены…

Я открыла глаза и резко села прямо. Нащупала в кармане упаковку с таблеткой, вынула ее и вскрыла блистер. Положила таблетку на ладонь: она была похожа на маленькую жемчужину, отливающую смертельной белизной.

Какой же дурой нужно быть, чтобы воображать, будто бы примирение возможно. Будто бы вечер мог закончиться спокойным разговором. Или что Дэмиен мог бы сражаться за меня, как сражался за Дженнифер. Что он мог бы спасти меня сегодня – как я спасла его прошлой ночью. Нужно быть такой дурой, как Кристи МакАлистер. Наивной и мечтательной, смешной и нелепой, влюбленной по уши идиоткой. Права была Рейчел, заметив однажды, что когда яблока оказалось недостаточно, дьявол придумал любовь!

В душу хлынули отчаяние и злость. На себя, на отца, Дэмиена и на всех, кто подбрасывал дрова в костер этой войны. Я положила таблетку на язык: она была сладкой. Рот наполнился слюной, и я проглотила ее. Вот и все.

Мотор пришел в движение, и я увидела моего отца, быстро шагавшего к машине. Он резко распахнул дверь и сел со мной рядом, на заднее сиденье. Машина тут же тронулась с места и помчала вперед сквозь мглу ночи.

– Ты все рассказал им? – спросила я.

– Естественно. Ведь это то, чего хотели твои друзья.

– Они не мои друзья.


Отец только хмыкнул, медленно обращая ко мне лицо.

– Ты правда хочешь убедить меня, что ты жертва Стаффордов, при этом будучи одета как регентша и разговаривая со мной командным тоном? Ты правда считаешь меня за идиота? Да я бы скорее принял тебя за хозяйку дома, чем за похищенную, затравленную овечку! Ты вступила в сговор с этими псами…

– Нет!

– Ты вынудила меня рисковать жизнью, лишь бы дать обожаемому Дэмиену то, что он хочет! Хотя и дурак бы понял, что никто тебя там не держал!

– Да, я хотела, чтобы ты приехал, но не для того, чтобы подставить тебя, а для того, чтобы ты и Стаффорды наконец поговорили! Как люди!

– Не лги мне! – Отец размахнулся и снова ударил меня по лицу.

Я вжалась в угол салона. Гнев затмил рассудок. Пальцы сами собой сжались в кулаки.

– Ты спала только с ним или со всеми? Как ты добилась к себе такого отношения, отвечай! Молчишь? Я же все равно узнаю, с кем ты там путалась.

– Да, папочка, я спала с каждым из них, – бросила ему в лицо я, чувствуя прилив ужасной злости. – Кристи МакАлистер, твоя кровь и плоть, стала шлюхой для Стаффордов.

Он приказал водителю остановить машину, потом выволок меня наружу за волосы.

– Повтори? – взревел он.

– Ты все слышал, – прохрипела я, дурея от боли.

– Бог видит, я пытался сделать из тебя человека, Кристи, но змея внутри тебя победила. Видит Бог, я был терпелив, но любому терпению есть предел!

Он шагнул ко мне и влепил еще одну пощечину, такую тяжелую, словно меня ударили доской. Я не смогла устоять и упала на землю, ноги подкосились, перед глазами разлился сумрак.

– Встань, – приказал отец. – Прекрати валяться на земле, как подстилка. Встань на ноги, как МакАлистер.

Я поднялась, хотя это оказалось непростой задачей. Все тело словно одеревенело, словно перестало быть моим. Хотелось разрыдаться. Но я выпрямила спину и храбро посмотрела отцу в глаза.

– Когда собака виновата, она опускает взгляд, – проговорил мой отец, наступая. – Змея же будет смотреть тебе прямо в глаза. Ты сама вынудила меня. Ты – аспид, который вонзает ядовитые зубы в руку того, кто кормил и растил его…

– Неправда! – выкрикнула я. – Я только хотела остановить войну!

Отец размахнулся и ударил меня снова. Я упала ничком в месиво травы и мелких веток. Сучья оцарапали лицо. Он склонился надо мной, перевернул на спину и впечатал в мое лицо сжатый кулак.

«Папа, скажи Рейчел, что я люблю ее», – хотела прокричать я, но изо рта выходил только воздух. В голове пульсировала невыносимая боль, которая была сильнее любой боли, что может вынести человек.

– Надеюсь, этот урок ты усвоишь, Кристи. Видит Бог, что больше не осталось иных способов изгнать из тебя порок…

Сквозь всполохи гаснущего сознания до меня наконец дошло, что он избивает меня и не намерен останавливаться. Безжалостно и страшно, как закоренелый маньяк. Что все, что он хотел сделать со Стаффордами, но не смог, он сейчас сделает со мной. Нос хрустнул, глаза заплыли и перестали видеть. Мои руки, ладони, пальцы, которыми я пыталась прикрыть голову, превратились в месиво под подошвами его ботинок. Рот наполнился кровью и рвотой…

В ту секунду мне захотелось стать ангелом возмездия, который копьем безжалостно пронзает виновных. Чьи крылья шире неба и чернее самой черной ночи. Чьи глаза мечут молнии, а руки не знают жалости. Кто улыбается, когда его копье настигает жертву, и смеется, когда она падает замертво. Я бы уничтожила своего отца, я бы сделала это…

Отец закурил, когда закончил. Я перестала видеть, но почувствовала запах сигаретного дыма. Было трудно дышать, а во рту появился тот самый вкус, от которого любого вывернуло бы наизнанку, – вкус земли. Грибная влага, гниль, известь, горечь, смерть – и все это на моих губах, на моем языке, в моем горле.

Отец поднял меня на руки и отнес в машину. Ожил мотор. Я не чувствовала тела. Сознание то гасло, то возвращалось ко мне снова: словно ребенок щелкал выключателем.

– А теперь слушай меня внимательно, если хочешь жить. Сейчас я отвезу тебя в госпиталь. Сделай выводы и впредь веди себя как МакАлистер, а не как гаденыш. И как только ты сможешь говорить, ты скажешь, что это сделали Стаффорды. Что это Дэмиен избил тебя в этом лесу. Поняла? Иначе ты вернешься в этот лес, и уже навсегда.





Глава 10




Мне пришлось провести в больнице три недели. Потребовалось несколько операций, чтобы восстановить лицо. Кости и кожу сшивали заново, чтобы вернуть мне прежний облик. От закрытой черепно-мозговой травмы у меня началась сильная мигрень, которая не прекращалась даже после принятия обезболивающего. Я постоянно чувствовала боль. Она циркулировала внутри вместе с кровью, отдавалась в глазах, висках и порой была такой сильной, что я едва соображала, где я и кто я.

Не знаю, что в итоге страшнее: смерть – или лишиться всего, чем я жила.

Я потеряла веру в Бога. Раньше в моей жизни не было ни одного дня, когда я не возносила бы Ему молитвы. А Он не помог мне в тот один-единственный раз, когда я так в Нем нуждалась. Я больше не смогу играть на пианино. Играть так, как раньше, – виртуозно и чисто. Правая рука не зажила полностью даже после гипса: к трем пальцам из пяти так и не вернулась чувствительность. И наконец – моя любовь к Дэмиену – всего за одну ночь она перестала существовать. Он даже не попытался защитить меня от гнева моего отца…

Я потеряла все.

Но за все это время я не проронила ни одной слезы и не сказала ни слова. Ни полицейским, ни репортерам, ни врачам. Ни Рейчел, что рыдала надо мной, бормоча свои бессмысленные молитвы; ни братьям, что клялись уничтожить Стаффордов; ни отцу, что деловито обсуждал с врачами мое лечение, сосредоточенно слушая и заботливо кивая. Решила, что больше ни с кем не стану говорить и не стану давать показания.

Я слишком боялась за свою жизнь, чтобы сказать правду. Но оговорить Стаффордов и доставить отцу это удовольствие – было еще хуже, чем страх смерти.

Только один раз мне захотелось выговориться и поплакать на чужой груди, пока боль не отпустит: когда Гэбриэл Харт приехал навестить меня.