Адалин Скай
Я пытаюсь сосредоточиться на строчках захватывающей книги, но ни одно предложение не идентифицируется моим измотанным мозгом. С тем же успехом я могла бы читать на китайском языке. Думаю, подобные чувства в общей комнате ожидания клиники, терзают не только меня. Да и в книгу уткнулась я исключительно потому, что не хочу разглядывать встревоженные лица окружающих, на которых написано, что они готовы отдать любые деньги за скорейшее исцеление своих родственников. И еще больше не хочу видеть, как время от времени, из лабиринтов больницы выходят напряженные медсестры, сообщающие семьям больных неприятные новости. Меня бросает в дрожь, от одной только мысли, что прямо в эту секунду, Лэндон возможно…нет, исключено. Викинг никогда не сдастся.
Ближе к полуночи, когда общий холл немного пустеет, а мои глаза окончательно отказываются воспринимать текст, я, наконец, убираю книгу. Взгляд сам падает на пролетающие под косым углом снежинки. Подсвеченные уличными фонарями, они похожи на звезды, рассекающие черное небо. Отложив томик в сторону, я подхожу к окну, любуясь Рождественской елкой, которой метель придает особое очарование и праздничное настроение. Через несколько дней Новый год. Так хочется оставить все плохое в старом году…
– Новый год – новая жизнь. Я обещаю. Только…верни мне Лэндона, – тихо шепчу я, обращаясь к тому…невидимому и всемогущему, кого мы всегда вспоминаем в лишь трудные минуты.
Вдруг, я замечаю, нечто странное. Того, что определенно не видела раньше. Может, не обратила внимания, но это не имеет значения. Взгляд цепляется за оттенки голубого дерева, полностью повторяющего очертания нашего с Лэндоном дома, только в миниатюре. Он стоит на специальной подставке, с другой стороны он елки, и, обходя дерево, я подхожу к особой реликвии.
«Памяти доктора Бейкера», – золотыми буквами блестит до боли знакомая надпись. Кажется, я уже ее видела. Более того, не где-нибудь, а прямо на этом же месте. Когда…впервые разговаривала с Лэндоном, будучи подростком. Сломленной олимпийской чемпионкой, некогда летающей на льду, вынужденной совершать свои первые скромные шаги на костылях.
«Дом есть у всех, Адалин. Даже если он не обладает физическими стенами, сердце знает и помнит, где ему было хорошо», – звучит в голове бархатистый голос моего Викинга.
Теперь я знаю, где мой дом. Рядом с Лэндоном. И даже если его кома затянется на долгие месяцы, я готова поселиться в больнице! Стать медсестрой, устроиться в администрацию, да что угодно…лишь бы быть рядом.
Человеку нужен человек. И мне так хочется верить, что я тоже нужна Лэндону…
Внезапно что-то в пространстве неуловимо меняется.
Затылок покрывается инеем, словно кто-то смотрит на меня в упор, прожигает сильным и волевым взором. Собственническим, густым, мужественным. Губы дрожат, сердце заходится…невероятно. Я чувствую его. Просто чувствую.
Оборачиваюсь, сосредотачивая все свое внимание на мужчине, одетого в больничную рубашку. Высокого мужчину, придерживающегося руками за стены. Его тело выглядит не таким сильным, каким я его помню, но горящий взгляд – вполне живым и осознанным.
Я торопею, не в силах сделать и шага, пока он медленно начинает сближение наших затерявшихся в пространстве орбит. Меня охватывает леденящий ужас от мысли, что Викинг не узнает меня, увидит во мне незнакомку или пациентку, которой не спится по ночам.
Смогу ли я объяснить? Станет ли он слушать? Захочет дать нам шанс? Или снова примет за сумасшедшую? Да и что я могу сказать, если сама ничего не понимаю? Может, я все придумала или это был сон, волшебный Рождественский сон.
Он делает всего лишь один тяжелый шаг, дающийся ему с усилием, а мое сердце успевает отстучать около двадцати раз. Я всматриваюсь в его черты, знакомые, родные, изученные пальцами, губами. Разве сны бывают такими реалистичными? Живыми? Настоящими? Нет. Они здесь. Каждые двадцать четыре часа на двоих. Кружатся между нами снежным калейдоскопом. Наш дом, метель, лай Балто, звон колокольчика на омеле и свечи, гаснувшие с первым ударом сломанных часов…
Я смахиваю со щек непрошенные слезы, когда Лэндон приближается вплотную. Сердце колотится так неистово, что трудно дышать. Не в силах сдержать обуревающих эмоций, я рвано всхлипываю. Нетерпеливо тяну к нему руки, и издаю беспомощный стон, прикасаясь ладонями к его скулам, вискам, кончикам волос. На ощупь изучаю его в реальности, осознавая, что невероятные ощущения стали в миллионы раз ярче, ослепительнее. Они лишают способности говорить, сбивают с ног, вызывают острое желание кричать и прыгать от радости, обнимать и душить своего несокрушимого Викинга в жарких объятиях.
Лэндон пристально и неотрывно смотрит на меня, пока я ласково тереблю его волосы, нежно поглаживаю забинтованную шею и ямку под горлом…вставая на цыпочки, нагло целую в пульсирующую вену, не закрытую специальными повязками. Будто приветствуя его четкий пульс и обещая, что моя терапия из поцелуев будет лучшим вариантом реабилитации после операции и комы.
– Привет, Викинг, – шепчу я, и замираю, растворяясь в его глазах. Не дышу, и, наверное, не живу в ожидании ответа.
– Привет, Снежинка, – слегка сиплым голосом хрипит Лэндон. Всего два слова, от которых моя душа уходит в пятки. – Больше не сбежишь? – его требовательный взгляд опускается к моим губам, и я понимаю, как сильно они дрожат. Не от страха и неуверенности, стертых парой фраз.
– Ты помнишь, – утверждаю я, делая первый свободный вдох за последние дни, и мне хочется рассмеяться от облегчения.
– И я точно не умер, – с немного растерянной улыбкой отзывается Лэндон. – Но, если честно, Снежинка, я в полном шоке и всю голову сломал, пытаясь понять, какого хрена происходит.
– Я тоже, – робко соглашаюсь и вздрагиваю от неожиданности, ощутив, как его рука обвивает мою талию, а горячие пальцы проскальзывают под футболку, осторожно поглаживая поясницу.
– Она там? – его голос звучит низко, едва слышно. Но я понимаю, о чем он спрашивает.
– Снежинка в твоих ладонях, – кивнув, улыбаюсь я и в который раз провожу пальцами по едва заметной щетине над четкой линией челюсти. – Я буду скучать по твоей бороде.
– Если хочешь, я отращу ее снова, – немного натянуто смеется он, и я полностью разделяю его смятение и неловкость. В реальности мы никогда не стояли так близко, не прикасались друг другу. Все будет, как в первый раз, и я вижу в его широких зрачках предвкушение и горячее обещание самого неповторимого кекса за все четыре Рождества, проведенных вместе.
– Что мы будем делать, Викинг? – спрятав лицо на его груди, тихо спрашиваю я.
– Все, что захотим, – улыбается он в мою макушку.
– Все-все?
– Нет никаких границ, Снежинка. Сейчас самое время загадывать правильные желания. Представь, как мы вместе справляем Рождество через пять лет. Какими ты нас видишь?
Эпилог
Канун Рождества
Пять лет спустя
– Счастливого Рождества, доктор Бейкер, – бодро приветствует меня торопящаяся на дежурство Лиззи Спаркл. Если посчитать, то это, как минимум десятое поздравление за утро, и каждое подняло мое и без того праздничное настроение до максимальных вершин.
– Счастливого Рождества, Лиз, – широко улыбаюсь в ответ.
– Повеселись за нас всех, Бейкер, – задорно подмигивает медсестра. Милая, старательная и энергичная девушка, с большими амбициями на будущее все-таки добилась своего, и теперь работает в моей команде анестезиологом. Иначе говоря, отвечает за то, чтобы пациенты вовремя проснулись. Мне она помогла, еще будучи в должности медсестры, хватающейся за любую работу. Таких добровольцев на всю клинику наберется не больше двух.
– Ничего не могу гарантировать, – качаю головой, напустив на себя загадочный вид. – Надеюсь, что в этот раз наплыва пациентов не случится, и вы справитесь без меня.
– В этом году ты больше всех нас заслужил пару дней нормального человеческого отпуска. Поэтому даю слово – ни одного звонка до завтрашнего утра.
– Ловлю на слове, Лиз, – смеюсь я.
– Передавай мои поздравления жене и моей любимой крестнице.
– Непременно передам, – не меняя интонации, говорю я. – Заезжай утром, будем рады.
– Договорились, док, – кивает Лиззи и загадочно улыбнувшись, уносится дальше по коридору, а я ныряю в следующий виток больничного лабиринта, и уже через пять минут завожу свой автомобиль.
Выруливаю с парковки, сливаясь с потоком машин. Чтобы ненароком не задремать, врубаю радио, и салон автомобиля наполняет меланхоличный голос Джорджа Майкла с его неизменным рождественским хитом:
«Last Christmas
I gave you my heart,
But the very next day you gave it away…»
Прибавляю громкость, даже не думая менять радиостанцию, а фальшиво подвываю, постукивая пальцами в такт и улыбаясь до ломоты в скулах.
До места добираюсь меньше чем за час. Трасса без наледи, машин немного, погода сказочная. Похоже, в этот сочельник обойдется без метелей и снежных бурь. Сам не заметил, как миновал злополучный поворот и оказался у ворот дома.
Фасад, мигая рождественскими гирляндами, радостно приветствует своего хозяина, а вот обитатели не спешат встречать. Меня не ждали так рано. Смена должна была закончиться в семь, и предупредил, что возможно забегу к бывшему тестю и его жене, чтобы поздравить. Сильвия почти сразу после развода благополучную выскочила замуж за ирландца и сменила пыльный Чикаго на изумрудный остров, оставив родителей в одиночестве.
Год назад Билл Карпентер совсем отошел от дел в силу возраста и здоровья, а я занял его кабинет и пост главврача клинки. Папа бы гордился. Он всегда этого хотел, и верил в меня, как могут верить только родители. Новая должность принесла свои изменения, ответственность возросла в разы, работы стало больше, но каким-то волшебным и чудесным образом, я справляюсь, и моего внимания хватает всем: и семье, и клинике, и коллегам, и друзьям, и пациентам. И еще так много всего хочется успеть. Успеть сегодня, сейчас, а не когда-нибудь завтра, через месяц, в следующем году. Но есть такой парадокс: когда ты знаешь чего хочешь, когда берешь это, чувствуешь каждый день, когда наслаждаешься, любишь и осознаешь бесконечную вереницу открытых возможностей, твое время не тянется в ожидании, не ставит палки в колеса, а летит настолько стремительно, что, ты едва поспеваешь за ним, но не хочешь остановить, потому что завтра будет таким, каким ты его сделаешь, и оно будет счастливым. Непременно счастливым.
Поставив машину в гараж, я тихо, чтобы не разбудить домочадцев, захожу в прихожую. Раздеваюсь, вдыхая вкусные ароматы. Кто-то позаботился и приготовил мне завтрак, но с некоторых пор я стал противником завтраков в одиночестве.
Ступая по теплому полу, неторопливо направляюсь в гостиную. Ночь была тяжелой, но как ни странно, я не чувствую усталости. Ощущение праздника невероятно бодрит, витая повсюду. В просторной гостиной, как и снаружи, мерцает рождественская лазерная иллюминация, от украшений рябит в глазах, а по стенам от светодиодных светильников летают проекции снежинок. Не триста пятьдесят миллионов. Гораздо меньше, но больше не нужно. У меня есть целых две, самых уникальных.
В доме тепло, уютно, пахнет выпечкой и кленовым сиропом. Перебоев со светом не было целых пять лет, хотя погода в этих местах не стала лучше. Я наконец-то установил генератор, охранную сигнализацию, и любые технические аварии и заблудившиеся наркоманы нам больше не страшны. А, если захочется романтики, всегда можно найти варианты. Вырубить свет, отключить телефоны, зажечь свечи, затопить камин, расстелить перед ним пледы и заняться горячим кексом. Рецепт не изменился за прошедшие пять лет, ни одного нового ингредиента. Нет ничего вкуснее проверенного любимого лакомства с поджарками.
Улыбаясь своим мыслям, я быстро поднимаюсь по празднично декорированной лестнице, не забыв засунуть в развешанные красные носки горсти конфет, которыми набили мои карманы благодарные пациенты. Бесшумно добравшись до детской, приоткрываю дверь, заглядываю внутрь розовой спальни, наполненной мирным сопением и мягким светом от ночника, отбрасывающего на потолок причудливые танцующие тени феи Динь-Динь в окружении своих маленьких подружек.
– Ты рано, – приподняв голову с подушки, немного севшим ото сна голосом, говорит жена. – Погреть тебе завтрак? Он, наверное, остыл. Я вставала, чтобы погулять с Балто, а потом снова задремала.
– Нет, я не голодный, – отвечаю, остановившись возле кровати.
– Полежишь с нами?
Я коротко киваю, не в силах оторвать взгляд от самого умиротворяющего в мире зрелища. Оно лучше, чем завтрак и фирменный кекс с поджарками. Оно лучше, чем любое из признанных чудес света. Мои чудеса происходят здесь и сейчас.
Говорят, что можно бесконечно можно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течет вода и как работают другие люди. В моей бы интерпретации это выражение звучало немного иначе. Я готов бесконечно смотреть на спящую маленькую дочь, на сонную улыбку жены и лениво пробирающиеся в спальню лучи рассвета, который мы встретим вместе.
В нашем доме не так много правил, многие из них висят в холле у входной двери и иной раз напоминают сбавить тон во время мелких ссор или быть внимательнее друг к другу в периоды рабочих завалов. Некий термометр нашей семьи, которая подарила мне глубокое и чертовски приятное убеждение: «Женщины и счастье – неразделимые понятия».
– Спаркл передавала вам с Бэт поздравления, – раздевшись, я забираюсь под оделяло и ложусь так, чтобы дочка оказалась между нами. Повернувшись на бок, протягиваю руку и обнимаю сразу обеих. – Обещала утром заехать, – шепотом добавляю я.
Ступни упираются в недовольно зарычавшего в ногах Балто. Старый предатель снова не заметил моего появления. Мы с Адалин перестали для него существовать с появлением нашей маленькой феи, и, честно говоря, я иногда сомневаюсь, кого моя дочь любит больше: меня или хитрого лохматого подлизу.
– Здорово, мы давно не болтали и Бэтти соскучилась по крестной, – зевнув, отзывается Лин. – Но, знаешь, мне до сих пор кажется, что Спаркл нам не поверила.
– Ага, – приглушенно смеюсь я. – Она считает нас сумасшедшими выдумщиками.
– Я рассказывала тебе, что видела во сне нашу Бэтт?
– Маленькая фигуристка, которой предстоит стать чемпионкой? – уточняю я, целуя дочку в карамельный, как у матери затылок. – Тысячу раз. Так и будет. Не сомневайся.
– Мне бы твою уверенность, – тихо вздыхает Адалин, но святящаяся улыбка говорит о том, что она со мной абсолютно согласна.