Викинг


Не проходит и секунды после мощного оргазма. Меня все еще потряхивает и хочется продлить ощущение запредельного удовольствия или повторить его, но Снежинка не дает мне даже толком отдышаться и до конца избавить нас обоих от мокрой одежды.

– Я должна тебе показать, Лэнд. Если ты увидишь сам, то…может быть, все закончится, и ты обретешь покой, а я перестану чувствовать себя сумасшедшей.

– Что именно ты хочешь мне показать? – вытряхивая девушку из платья, невозмутимо любопытствую я.

– Мы должны поехать на кладбище, – тяжело и горестно вздохнув, произносит Адалин.

Я поднимаю глаза к потолку, мысленно считаю до десяти и в обратном порядке, прежде чем снова заговорить:

– В рождественскую ночь, в метель, мокрые и голые? – уточняю, чтобы примерно понимать масштаб ее безумия. – Должен сразу сказать, Лин. Если мы это сделаем, то вероятнее всего, до кладбища доедем, но чуть позже, после своих похорон, – спокойно рассуждаю я.

– Твои уже состоялись, Викинг, – обреченным тоном парирует Адалин.

Меня раздирает нервный смех, но я каким-то чудом держусь, чтобы не наговорить обидных слов. Пять лет в одиночестве не способствуют наращиванию коммуникативных навыков. Простыми словами – я разучился общаться.

А, может, никогда и не умел. Я знаю почти все о нервной системе человека, патологиях спинного и головного мозга, оперативных и неоперативных методах лечения пациентов с широким спектром заболеваний. До первых проявлений тремора мои пальцы отличались чуткостью, тело – физической выносливостью, а мозг великолепной координацией, отличной концентрацией внимания и фотографической памятью. Я считался лучшим нейрохирургом клиники, очередь пациентов превышала в разы списки моих коллег, но в коллективе меня сторонились, считая принципиальным, излишне педантичным, требовательным, нелюдимым и грубоватым трудоголиком. Никто не рвался в мою команду, предпочитая более спокойного и лояльного Джона Ресслера. И я абсолютно не парился по этому поводу. Мне было все равно, что думают другие. Высокой самооценкой я был обязан отцу, с детства прививающего мне уверенность в том, что однажды я стану гениальным врачом. А когда это произошло, я внезапно разучился видеть в человеке человека. Новообретённое качество не имело никакого отношения к моральной устойчивости или профессионализму. Оно слишком сильно напоминало равнодушие. Желание спасать – оно в какой-то момент испарилось. Я просто делал свою работу, которой являлись пациенты, но кем они были – по большей части, я не вдавался в подробности, потому что мне было все равно. Благодарность я принимал, как данность, иногда позволяя себе внутренне раздражаться на бесконечный поток открыток и подарков от выздоровевших пациентов.

Адалин, именно она напомнила мне, что чертовски мало «отремонтировать» поломку попавшего на операционный стол человека и вернуть его в строй физически здоровым. И пока мое сознание сопротивлялось переменам, мозг отреагировал в первую очередь, подав сигнал рукам и лишив самого главного преимущества перед другими, уравняв роли.

Глядя сейчас на Адалин, я вижу то, как мы похожи на самом деле, и каждое шевеление ее ресниц, движение губ и запах волос кажутся родными и необходимыми до боли, но тогда, оставляя юную пациентку на Ресслера, я едва запомнил ее лицо. А ведь она почти не изменилась. Это я стал другим. Благодаря ей.

– Ты думаешь, что я сумасшедшая, – вздыхает Адалин, по-своему растолковав мой взгляд.

– Твой доктор предупреждал, что ты опасна для самой себя. Себя угробить, я тебе точно не дам. Поэтому мне придется присматривать за тобой, Снежинка. А, значит, мы не будем рисковать ни жизнью, ни здоровьем, а дождемся утра.

– Я действительно наблюдаюсь у психотерапевта и проходила лечение, Лэнд, – неожиданно признается Адалин, отодвигаясь. – Но меня не держали под замком и в смирительной рубашке, и рядом все время была Мэг.

– Мне посчастливилось с ней познакомиться, – мрачно ухмыляюсь, заворачивая Снежинку в махровый халат, и одеваю на себя точно такой же. – Правда, найти твою расчудесную тетю оказалось сложнее, чем тебя. Но мне повезло, что на Сейшелах она вдруг решила включить свой телефон и прочитала мои пятьсот сообщений. Это произошло спустя месяц или два после того, как я вышел на твоего доктора. Его же Глэн Риз зовут?

– Да, – удивлённо вскидывает голову Лин, и, поддавшись порыву, я снова тяну ее к себе, припаиваю к своему телу, пряча улыбку в карамельно-молочной макушке. Знакомый колючий аромат заставляет трепетать обонятельные рецепторы. Хочется стоять так целую вечность. Только вдвоем, прикасаться, шептать, нести полный бред, спорить, заниматься диким сексом, а потом снова дышать друг другом. Только я, Снежинка, тонкий запах белых цветов и только наш дом, где нет места никаким другим призракам.

– Доктор Риз сказал, что Джастина не существует, Адалин.

– Если тебе так хочется верить в это.

– Ты в порядке? – с беспокойством спрашиваю я, удивленный безучастным тоном.

– Да, устала. Вся эта ситуация меня морально выматывает.

– Не представляешь, как я тебя понимаю, – с улыбкой отзываюсь я.

– Я замужем. Это я тоже придумала?

– Мужа зовут не Джастин? – пытаюсь иронизировать, но умолкаю, наткнувшись на тяжелый потемневший взгляд Адалин.

– Нет. Не Джастин. И он – хороший человек…Но я ушла от него.

– Вчера? – тихо спрашиваю я. Не знаю зачем, ведь все, что она говорит – плод больной фантазии, игра нездорового сознания, и все же я хочу найти ту нить, что притянула ее ко мне снова, нащупать, намотать на ладонь и удержать.

– Я не смогла полюбить, не смогла стать счастливой, не смогла ни черта поменять в своей жизни, – восклицает Адалин, с едва сдерживаемой злостью. Вот и приступы агрессии пожаловали. – Пять лет… Мне хватит пальцев одной руки, чтобы пересчитать события, которые действительно имеют значения.

– Похожая история, Снежинка, – погладив ее по щеке, произношу я и мягко потираюсь о ее нос. – Но мне хватит одного пальца. И это единственное событие происходит сейчас. Я ждал тебя, Адалин.

– А я пыталась забыть и вылечиться, – горько улыбается Лин, запуская пальцы в мои отросшие волосы. – Не вышло, – тихим шепотом прямо в губы.

– Не вышло, – качаю головой, заключая ее лицо в обе ладони. – Я знал, что ты вернешься.

Всхлипнув, она подается вперед, отвечая на мой жадный поцелуй, и отдав мне все свое дыхание, безвольно замирает в моих объятиях. Подозрительно притихнув, Снежинка позволяет мне перенести ее на руках в гостиную, натянуть огромные теплые рождественские носки, и уложить на диван под ворох покрывал. Сам сажусь рядом, а снежная выдумщица доверчиво кладет голову на мои колени.

– Я не чувствую запаха гари, – шумно втянув воздух носом, озадаченно замечает Адалин. – А ты?

– Нет. Наверное, выветрился, – пожимаю плечами.

– Так не бывает, – хмурится Снежинка. – Все было в дыму. И…, – ее глаза распахиваются, а в глазах плещется тревога. – Где Балто?

Она резко выпрямляется, спуская ноги на пол, требовательно смотрит, развернувшись ко мне всем корпусом.

– Балто сбежал недавно.


– Как пес призрак мог от тебя сбежать? Ты хоть о ком-то способен позаботиться? – негодует Адалин.

– Пес-призрак? – морщусь я. – А ему то, за что досталось?

– Восемь лет назад ты приехал сюда вместе со своим хаски, – трагическим тоном объясняет Адалин неразумному озабоченному зомби, незаметно пробирающемуся горячей (для мертвяка) ладонью под подол халата. – Именно он и привел помощь после выстрела грабителей, только было уже поздно. Балто выбежал на дорогу и бросился под колеса проезжающему мимо автомобилю. Машину занесло, но водитель несильно пострадал и смог дозвониться до скорой.

– Мдаа, – тяну я, потерев заросший подбородок и одновременно похлопав Снежинку по голому бедру. – Все-таки зря я посеял в твою голову мысль про домушников и отцовское ружье.

– Не могу поверять, что ты потерял Балто, – причитает Адалин, забыв напрочь обо мне. – Он же… – сцепив пальцы возле груди, она жалобно всхлипывает. – Такой добрый, смешной, преданный…

– Адалин, ему было семнадцать лет. Это очень солидный возраст для собаки. Балто ушел сам, – негромко говорю я. – Многие животные оставляют свой дом перед смертью.

– Он увидел свет, – Снежинка снова запускает свою волынку.

– Я зажгу свечи, – вздохнув, медленно поднимаюсь и направляюсь к старому шкафу.

– Я. Добавляю дров в камин, – отзывается Снежинка.

– Сиди, я сам. Пол холодный.

– У меня теплые носки, – напоминает Адалин, и я слышу, как она почти бесшумно встает. Вот ведь упрямая! Чертовски упрямая!

Почему она не направила это полезное во многих отношениях качество на свое излечение? Упрямство, уверенность в себе, выносливость, здоровый эгоизм, щепотка удачи – вот залог огромного успеха, который мог бы ждать Адалин Скай, если бы не авария, обнулившая ее цели.

Открыв скрипучие дверцы старого шкафа, я чихаю, глотнув залежавшуюся бумажную пыль. Снежинка громыхает дровами за моей спиной, взвизгивает, уронив одно полено на ногу. Я расставляю свечи по комнате, зажигая их, одну за другой, зная, что гореть им осталось совсем недолго.

Возвращаюсь за потемневшим серебряным подсвечником, и зависаю на рассматривании толстой пачки медицинских журналов и пособий. Во многих из них есть статьи моего отца, и мои собственные, заметки об удачных операциях и научных достижениях. Папа говорил, что однажды мне придется купить новый шкаф, потому что в старом не останется места, чтобы вместить все мои успехи. Отец верил, что меня не постигнет его участь, что я окажусь сильнее, амбициознее, устойчивее. Но человеку свойственно ошибаться, предела не существует, пока ты не начинаешь сомневаться, или меняться – к лучшему или худшему покажет время.

Как-то Адалин невзначай проронила, что человеку нужен человек. Ее случайные слова засели в моей голове, прижились, дали ростки, проникли в плоть и пошатнули устоявшуюся систему ценностей. А ведь так и есть, ничего лишнего. Самая простая истина, самая верная.

Отец тоже знал. Знал, как никто другой.

Почему же не предупредил меня?

Почему я не спросил?

– У меня появилась идея! – громко восклицает Адалин, снова что-то грохнув на пол. Я оборачиваюсь, держа в правой руке подсвечник и чувствуя себя призраком из Кентервильского Приведения. Старый дом, лохматый бородатый мужик в халате, ржавый подсвечник – не хватает только дребезжащих цепей на ногах. Вымученно улыбаюсь, ловя на себе одухотворенный очередным безумством колдовской взгляд.

– Я поняла, как доказать тебе, что ты призрак! – доверительно сообщает Снежинка свою «грандиозную» мысль.

Не могу оторвать от нее взгляд, и даже не сержусь за то, что снова обзывает меня трупом. Она еще не исчезла, а я уже скучаю, и мой аналитический мозг перебирает тысячи теорий: «как» и «почему» и не справляется. Есть грань неведанного во всей нашей истории. Волшебство с горсткой безумия. Кленовый сироп неповторимых эмоций, подгоревший кекс, сломанные часы на чердаке, отсчитывающие последние минуты до Рождества, колеблющееся пламя свечей, вой снежной метели, снова сорвавшей засов с двери сарая. Первый раз за пять лет.

Я готов сойти с ума, если это поможет нам остаться вместе. Двадцать четыре часа в плену зимней ночи. Давай остановим время, Снежинка?

– Нет, – срывается с побледневших губ. Словно она поняла, услышала, словно я сказал вслух все, что сейчас подумал.

На взволнованном лице проступает уязвимое грустное выражение, выдающее ее внутреннее нежелание принимать собственные фантазии за чистую монету.

– Адалин, – качнув головой, я делаю шаг вперед. Мне нужно убедить ее, уговорить остаться. Она должна захотеть этого так же сильно, как я. – Адалин, – прошу или умоляю, приближаясь к ней.

Разгорающееся пламя в камине придает нежной коже девушки розовато-золотистый теплый оттенок. Карамельно-сливочный шелк струящихся по плечам волос приобретает персиковые нотки. Я видел – на свету ее локоны такого же цвета, как какао, что варила мне в детстве мама. В жизни не пил ничего вкуснее.

– Я научился готовить кекс, – зачем-то говорю, растягивая губы в идиотской улыбке.

– Он и раньше у тебя неплохо получался, – неправильно истолковав мои слова, отзывается Адалин.

Она такая крошечная в нелепых огромных носках и халате, в котором поместились бы три Снежинки. Я снова шагаю, но она вдруг протягивает руку, останавливая меня.

– Если ты жив, а я сумасшедшая, то ружье должно находиться где-то здесь. Так?

И это звучит настолько рассудительно и логично, что я слегка теряюсь…, но ненадолго. Удивление быстро сменяется не безосновательным опасением.

– Ты сам говорил, что оно по-прежнему в доме. В наше первое Рождество, – по-своему истолковав мое молчание, поясняет Адалин.

– Если ты думаешь, что я позволю добраться тебе до оружия, то ты сильно ошибаешься, Лин, – отвечаю я. – Ни ты, ни я призраками сегодня не станем, как бы ты этого не хотела.

– Перестань считать меня свихнувшейся суицидницей! – закипает Снежинка, скрещивая руки на груди, и бросая в меня стрелы негодования.

– Давай посчитай, сколько раз за последние восемь лет я вытаскивала тебя из ситуаций, когда ты запросто могла распрощаться с жизнью? Первый раз ты решила поплавать в ледяном озере, прямо в коньках. Второй раз – вздремнуть в лесу в трескучий мороз, – перечисляю, загибая пальцы. – В третий – ты едва не угодила под несущуюся на бешеной скорости фуру, а пару часов назад чуть не спалила мой дом.

– Я просто невезучая, – невозмутимо передергивает плечами Адалин.

– Это неправда, Лин, – отрицаю я. – Ты выжила в жуткой аварии и встала на ноги после травм, с которыми единицы снова обретают способность двигаться.

– Это жестоко, Бейкер, – побледнев, выдыхает Лин.