На первом этаже «Вашти» продавалась одежда; согласно стрелке, указывающей на деревянную лестницу, кафе и отдел «Стиль» располагались наверху. Несколько покупательниц — все как на подбор стройные, загорелые, с длинными, чистыми, высушенными феном волосами — рассматривали хромированные стойки с предметами одежды. Продавщицы представляли собой разношерстную компанию: у всех были экстравагантные наряды и прически с претензией на оригинальность. Одна девушка расхаживала в балетной пачке и ажурных чулках; она занималась оформлением шляпной витрины. К удивлению Страйка, Робин смело направилась прямо к ней.
— Привет, — оживленно сказала она. — У вас в средней витрине выставлен совершенно потрясающий плащ с блестками. Можно примерить?
Тряхнув копной белых волос, похожих на сахарную вату, продавщица стрельнула жирно подведенными глазами без бровей:
— Легко.
Как выяснилось, она дала маху: извлечь плащ из витрины оказалось очень трудно. Его нужно было снять с манекена и освободить от защитной электронной бирки. Прошло десять минут, а плащ так и не появился; девушка призвала себе в помощь двух других. Между тем Робин, которая перестала замечать Страйка, скользила по торговому залу, выбирая платья и ремешки. К тому времени как плащ в блестках сняли с витрины, все три продавщицы стали, казалось, заложницами его будущего; все пошли провожать Робин в примерочную: одна взяла у нее ворох платьев, а две другие вместе несли плащ.
Отгороженные занавесом примерочные, похожие на шатры, были составлены из металлических конструкций, задрапированных тяжелым бежевым шелком. Подобравшись совсем близко, чтобы не упустить ни единого слова, Страйк только сейчас оценил весь спектр талантов своей временной секретарши.
Робин набрала товаров тысяч на десять с лишним, причем половина этой суммы приходилась на плащ с блестками. В других обстоятельствах у нее не хватило бы духу на такое представление, но сейчас откуда ни возьмись появился и азарт, и кураж: она доказывала нечто себе самой, и Мэтью, и даже Страйку. Продавщицы втроем суетились вокруг нее, развешивая платья и расправляя тяжелые складки плаща, а Робин ничуть не смущалась оттого, что ей не по карману даже самый дешевый ремешок из числа тех, которые свисали с татуированной руки рыжеволосой продавщицы, и что ни одной из этих красавиц, как бы они ни старались, не светит вожделенный процент с продаж. Она даже не стала возражать, когда продавщица с розовыми волосами вызвалась принести золотой жакетик, якобы созданный будто специально для Робин и как нельзя лучше подходящий к выбранному ею зеленому платью.
Робин была на голову выше каждой из девушек; когда она сменила свой тренч на это чудо в блестках, продавщицы ахнули и заворковали.
— Я должна показаться брату, — сказала она, критически рассмотрев свое отражение. — Понимаете, это не для меня, а для его жены.
Она раздвинула полотнища занавеса и в сопровождении кудахчущих продавщиц вышла в торговый зал. Богатые покупательницы, все как одна, с прищуром уставились на Робин, а она обратилась к Страйку:
— Ну как тебе?
Страйк вынужден был признать, что на ней эта вещь выглядит куда пристойнее, чем на манекене. Робин покружилась, и плащ засверкал, как кожа ящерицы.
— Ничего, — по-мужски сдержанно произнес он, и продавщицы одобрительно заулыбались. — Да, нормально. Сколько стоит?
— По твоим меркам не так уж дорого, — сказала Робин, поглядывая свысока на своих помощниц. — Вот увидишь, Сандре понравится, — убежденно добавила она застигнутому врасплох Страйку, который расплылся в улыбке. — Как-никак ей сорок, круглая дата.
— Эта вещь ко всему подходит, — встряла девушка с прической как из сахарной ваты. — Очень удобная.
— Так, теперь посмотрим, как сидит платье от Кавалли, — беззаботно продолжила Робин, возвращаясь в примерочную. — Сандра попросила меня пойти вместе с ним, — говорила она продавщицам, пока те освобождали ее от плаща и расстегивали молнию на указанном ею платье. — Чтобы он в очередной раз не наделал глупостей. На тридцатилетие он купил ей совершенно жуткие серьги, отдал за них немыслимую сумму, а они так и лежат в сейфе.
Робин сама не понимала, откуда что взялось: из нее бил фонтан красноречия. Сняв джемпер и юбку, она начала втискиваться в узкое ярко-зеленое платье. Тем временем Сандра мало-помалу обрастала плотью: немного избалованная, слегка утомленная, она за бокалом пожаловалась золовке, что муж (банкир, решила Робин, хотя Страйк меньше всего походил на банкира) начисто лишен вкуса.
— «Съезди, — говорит, — с ним в „Вашти“, пусть раскошелится». О, в самом деле, неплохо.
Робин поскромничала. Глядя на свое отражение, она поняла, что никогда в жизни не надевала ничего прекраснее. Зеленое платье непостижимым образом утягивало ей талию, подчеркивало все плавные изгибы фигуры, удлиняло бледную шею. Оно превратило ее в изумрудную богиню-змейку; даже продавщицы задохнулись от восхищения.
— Сколько? — спросила Робин рыжеволосую девушку.
— Две тысячи восемьсот девяносто девять, — ответила та.
— Это для него ерунда, — как ни в чем не бывало сообщила Робин, выходя показаться Страйку, — тот стоял у круглого столика и рассматривал перчатки.
О зеленом платье он только и сказал «угу», даже не взглянув на Робин.
— Единственное — цвет, похоже, не ее.
Робин вдруг стушевалась. В конце-то концов, Страйк ей не брат и не любовник; наверное, это уж слишком — крутиться перед ним в обтягивающем платье. Она поспешила ретироваться в примерочную, где, вновь раздевшись до бюстгальтера и трусиков, сказала:
— Когда Сандра в последний раз заезжала к вам в магазин, она видела в кафе Лулу Лэндри. Сандра говорит, в жизни Лула выглядела ослепительно. Лучше, чем на картинках.
— Да, это точно, — согласилась рыженькая, прижимая к груди золотой жакет, принесенный ею из зала. — Она к нам заезжала каждую неделю. Не желаете примерить?
— Даже накануне своей смерти здесь побывала, — добавила девушка с сахарной ватой на голове, помогая Робин втиснуться в золотой жакет. — И между прочим, в примерочную заходила именно в эту.
— Неужели? — Робин изобразила удивление.
— На груди не сходится, но можно нараспашку носить — так еще лучше, — сказала рыженькая.
— Нет, это не подойдет, Сандра крупнее меня, хоть и ненамного, — отрезала Робин, безжалостно пожертвовав фигурой вымышленной невестки. — Я примерю вот это, черное. Неужели Лула Лэндри приезжала сюда перед смертью?
— Да-да, — подтвердила девушка с розовыми волосами. — Это было так грустно, очень грустно. Ты ведь ее слышала, да, Мел?
Татуированная рыженькая, державшая перед собой черное платье с кружевными вставками, буркнула что-то нечленораздельное. Наблюдая за ней в зеркале, Робин поняла, что та не хочет распространяться о том, что вольно или невольно подслушала.
— Она разговаривала с Даффилдом, правда, Мел? — подсказала болтливая девушка с розовыми волосами.
Мел нахмурилась. Невзирая на ее татушки, Робин поняла, что эта продавщица — старшая над двумя другими. Она, похоже, чувствовала, что не вправе разглашать происходящее в этих шелковых чертогах, тогда как ее подруги лопались от желания посплетничать, тем более с женщиной, которая готова транжирить деньги богача-брата.
— Здесь, наверное, хочешь не хочешь, а услышишь, что происходит в этих… в этих кабинках, — отметила Робин, прерывисто дыша: совместными усилиями трех продавщиц ее запихивали в черное с кружевом платье.
Мел слегка распрямила спину:
— Вот-вот. А люди сюда заходят и начинают трещать без умолку обо всем на свете. Сквозь это, — она указала пальцем на перегородку из натурального шелка, — чего только не наслушаешься.
Затянутая в смирительную рубашку из кружев и кожи, Робин выдавила:
— Странно, что Лула Лэндри в открытую трепалась: она же знала, что ее пасут репортеры.
— Вот-вот, — согласилась рыженькая. — Именно что странно. Я-то буду помалкивать, а другие, чего доброго, начнут мести языком.
Закрыв глаза на то обстоятельство, что девушка, бесспорно, поделилась услышанным с подругами, Робин выразила восхищение такой редкостной порядочностью.
— Но полицейским-то, я думаю, пришлось изложить все как на духу? — спросила она, поправляя платье и морально готовясь к застегиванию молнии.
— Полицейские нас не удостоили, — с сожалением проговорила девушка с волосами как из сахарной ваты. — Я говорила Мел: пойди сама, расскажи, что слышала, а она ни в какую.
— Ничего особенного я не слышала, — быстро сказала Мел. — Это не сыграло бы никакой роли. Ну то есть раз его там все равно не было. Это доказанный факт.
Страйк приблизился к шелковому занавесу ровно настолько, чтобы не вызвать подозрения у оставшихся в зале продавщиц и покупательниц.
В примерочной девушка с розовыми волосами пыхтела над молнией. Грудную клетку Робин постепенно сжимал потайной корсет на косточках. Страйк, весь обратившийся в слух, забеспокоился, когда следующий вопрос Робин оказался больше похожим на стон.
— По-вашему, Эвана Даффилда не было у нее в квартире, когда она погибла?
— Вот-вот. Так, спрашивается, какая разница, чтó она ему наговорила? Не было его там.
Все четверо изучали отражение Лулы.
— Очень сомневаюсь, — Робин отметила, что ее грудь на две трети расплющена корсетом, а верхняя треть вываливается наружу, — что Сандра в это влезет. Но как вы считаете, — теперь она могла дышать свободно, потому что девушка с копной сахарной ваты расстегнула ей молнию, — разве не правильнее было бы передать ее слова полицейским, чтобы те сами разобрались, важно это или нет?
— А я что тебе говорила, Мел? — закудахтала продавщица с розовыми волосами. — Я ей ровно то же самое сказала.
Мел перешла в наступление:
— Но его же там не было! Он к ней не поехал! Видно, сказал, что у него дела и ему не до нее, а она такая: «Значит, приезжай после, ничего страшного, я буду ждать. Все равно я раньше часа домой не вернусь. Пожалуйста, приезжай, ну пожалуйста!» Прямо умоляла его. Между прочим, с ней в примерочную подруга зашла. Та все слышала, вот пусть бы и рассказала полиции, правда же?
Чтобы только потянуть время, Робин опять стала примерять сверкающий плащ. Изогнувшись и покрутившись перед зеркалом, она как бы невзначай бросила:
— А может, она вовсе даже не с Даффилдом разговаривала, а с кем-нибудь другим, как по-вашему?
— Почему это не с ним? — взвилась Мел, как будто Робин усомнилась в ее умственных способностях. — Кого еще она могла к себе звать после часа ночи? Прямо умирала, хотела его заманить.
— Боже, какие у него глаза, — протянула девушка с сахарной ватой. — Он бесподобен. А какая харизма! Он как-то раз тоже с ней сюда заезжал. Боже, какой сексуальный!
Через десять минут, когда она покрутилась перед Страйком еще в двух нарядах и в присутствии продавщиц добилась от него согласия, что плащ в блестках все же самая стильная вещь, было решено (с ведома продавщиц), что Робин прямо завтра привезет сюда Сандру для окончательного решения вопроса. Страйк попросил, чтобы плащ стоимостью пять тысяч фунтов отложили на имя Арни Аткинсона, наобум продиктовал номер телефона и вышел с Робин из бутика, провожаемый наилучшими пожеланиями, как будто уже оставил здесь свои деньги.
В молчании они отошли метров на двадцать, после чего Страйк закурил сигарету и только потом сказал:
— Очень и очень впечатляет.
Робин зарделась от гордости.
5
Страйк и Робин расстались у станции метро «Нью-Бонд-стрит». Робин поехала в контору, чтобы дозваниваться до «БестФилмз», разыскивать по интернет-справочникам тетку Рошели Онифад и держать оборону против «Временных решений» («Запритесь изнутри», — посоветовал Страйк).
А Страйк купил газету, доехал до Найтсбриджа и дальше пошел пешком, чтобы убить время до встречи с Бристоу, назначенной в «Серпентайн бар энд китчен».
Путь через Гайд-парк лежал по тенистым аллеям и пересекал песчаную дорожку для верховой езды Роттен-роу. В вагоне метро он законспектировал показания девушки по имени Мел и теперь, в кружевной тени парка, возвращался мыслями к фигурке Робин в облегающем зеленом платье.
Он обескуражил ее своей реакцией и сам это понял, но в тот момент между ними возникла непонятная интимность, а сейчас он менее всего стремился к интимности, особенно в отношениях с Робин, при всех ее способностях, деловых качествах и проявлениях заботы. Ему было приятно ее общество, он ценил, что она уважает его приватность и не сует свой нос куда не следует. Бог свидетель, думал Страйк, отступая на шаг в сторону, чтобы пропустить велосипедиста, последнее из этих достоинств — большая редкость, особенно для женщины. И все же мысль о близком расставании только подогревала удовольствие от общения; ее предстоящий уход, подобно обручальному кольцу, создавал между ними удобную, естественную преграду. Страйк испытывал к Робин симпатию, благодарность и даже (после разыгранного ею спектакля) восхищение, но не страдал ни плохим зрением, ни ослабленным либидо, а потому всякий раз, видя ее за компьютером, вспоминал, что она чертовски аппетитная девчонка. Не красавица, не чета Шарлотте, но все равно привлекательная. Появившись из примерочной в облегающем зеленом платье, она зацепила его даже сильней, чем раньше, — ему пришлось буквально отводить глаза. Никакой умышленной провокации Страйк не заподозрил, он просто трезво смотрел на вещи: необходимость поддерживать шаткое равновесие сил помогала ему сохранять рассудок. Робин оказалась единственной живой душой, с кем он в любой момент мог перекинуться парой слов, и Страйк не собирался отмахиваться от своих ощущений. Ко всему прочему, из некоторых недомолвок и колебаний он сделал вывод, что жених Робин недоволен ее уходом из агентства по временному трудоустройству ради очередной временной работы. В целях безопасности не следовало допускать, чтобы зарождающаяся дружба стала чересчур теплой; не следовало в открытую любоваться ее фигуркой, обтянутой мягким джерси.
Страйку пока не доводилось бывать в «Серпентайн бар энд китчен». Заведение стояло на берегу озера, где люди катались на лодках; поразительное здание навеяло Страйку мысли о какой-то футуристической пагоде. Толстая белая крыша напоминала раскрытую книгу, опущенную станицами вниз на сплющенное гармошкой стекло. Боковую стену ласкала старая плакучая ива, склонявшаяся к воде.
Отсюда открывался потрясающий вид на залитое солнцем озеро. Невзирая на прохладу и ветер, Страйк выбрал столик на воздухе, у кромки воды, заказал пинту «дум-бара» и развернул газету.
Бристоу опаздывал уже на десять минут; у столика, где сидел Страйк, внезапно остановился высокий, хорошо сложенный человек лет под шестьдесят, в дорогом костюме.
— Мистер Страйк?