— О чем говорили?
— Я не разобрала, только обрывки слышала. Двое сердились и поторапливали. Разговаривали приглушенно, но отрывисто, будто приказывали. У того, который в шлемофоне, голос низкий такой, неприятный.
— А потом?
— Потом которого убили вскрикнул — коротко так, громко. Мне показалось, что один из этих ударил его по голове. Тут и второй подоспел: зажал ему рот и несколько раз ткнул в грудь.
— Повалили на землю, значит, и что же — обыскивать начали?
Поля кивнула.
— Да, повалили. Он еще живой, видать, был — они его держали, прижали крепко так к земле. Потом начали быстро шарить по карманам. Я еще засомневалась — в нашем районе бывали пьяные драки… А тут вижу: это бандиты; убить человека решили и ограбить. Страшно мне стало, товарищи. Не за себя, а за ребенка. Ведь если бы они прознали, что я рядом стою…
Глаза ее наполнялись слезами, голос задрожал.
— Ну-ну, — приобнял ее Старцев. — Поймаем мы этих кровопийц, не сомневайся. Так что живи спокойно. Ни с сыном, ни с тобой ничего не случится.
Женщина гордо отстранилась, вытерла слезы.
— Я уж не боюсь. Отбоялась ночью, — сказала она, шмыгнув носом. — Все равно пошла бы к вам и рассказала про эту погань. Мой муж не за такую сволочь погиб на фронте.
— Что же дальше? — вступил в разговор Васильков. — Или все на этом?
— Нет, не все. Дальше случилась странность, я до сих пор понять не могу.
— Что за странность?
— Убили они, значит, бандиты-то, и побежали туда. — Женщина указала рукой в переулок. — Но скоро один вернулся, только почему-то с другой стороны.
— Получается, он вернулся со стороны дома, где проживал Чиковани?
— Да.
— Так… и зачем же он вернулся?
— За ключами. На земле осталась связка ключей. Он подошел и подобрал ее.
— Как ты поняла, что это связка ключей? — прищурился Старцев. — Ты же плохо видела происходящее за забором.
— Они звякнули. Два раза. Когда он их поднял и когда сунул в карман.
— А почему это показалось тебе странным? — поинтересовался Александр. — Сначала обронили, потом хватились, один вернулся и подобрал.
— Нет, вы не поняли, — Полина докурила и бросила окурок в старый лопнувший чугунок. — Мужик, который пришел за ключами, появился с другой стороны слишком быстро. Никто из тех двоих не сумел бы обежать квартал кругом за полминуты.
Это был четвертый и последний на этот день сюрприз для сыщиков. Бандитов было трое, и действовали они по какой-то малопонятной схеме.
— Ах вот оно в чем дело, — почесал за ухом Иван. — Значит, за ключами вернулся третий бандит?
— Получается так.
— Ты его запомнила? Внешность описать можешь?
— Лица не видала. Постарше первых двух. Пониже ростом. И очень осторожный. Я даже не слышала, как он подходил, только заметила движение через расплетку.
— Во что он был одет? — спросил Васильков.
— Наглухо застегнутый темный плащ, а на голове кепка.
— Ясно, — кивнул Иван. — И куда он двинулся, подобрав ключи?
— Медленно пошел обратно — в сторону дома этого… убитого…
— Чиковани.
— Да.
Помолчав, майор с безнадегой в голосе задал последний вопрос:
— Слушай, Поля, а из этих троих никто на костыль не опирался, не прихрамывал?
— Нет, — уверенно ответила она. — Хромых я не заметила.
* * *
В Михалковском тупике и на товарной станции Лихоборы сыщики провели полдня. Ни на месте убийства Чиковани, ни на техническом складе № 9, которым тот действительно заведовал, каких-то следов, явственно указывающих на исполнителей, они не обнаружили. Тем не менее на Петровку ехали довольные, ведь в серии загадочных убийств появились свежие, не фигурировавшие ранее подробности.
В рабочем кабинете Управления оперативники повстречались с недавно вернувшимися товарищами. С обедом в столовке они опять пролетели, поэтому быстро соорудили чайку с купленным по случаю белым хлебом и собрались вокруг Старцева. Тот по давней привычке уселся с кружкой на широкий подоконник среднего окна, прихлебывал чаек и хитро посматривал на подчиненных.
— Сначала расскажете вы, — распорядился он. — А потом уж мы с Саней.
Первым по старшинству докладывал Егоров.
— Встретились с Игнатом рано утром возле гаража, выпросили у дежурного машину и помчались в Красностуденческий. В восемь тридцать постучали в калитку Хлынова.
— Он был дома?
— Да, вышел свеженький, в одной руке костыль, в другой спелый огурец. Одет был в рабочее — собирался разбирать хлам на участке. Глянул в удостоверение, предложил чаю. Присели на скамейку, разговорились. Игнат пошел фотографировать.
— Давай о впечатлениях. Как он тебе?
— По-моему, нормальный мужик. Свойский, пороху понюхал, опять же ранен неоднократно.
Старцев поморщился.
— Это я все знаю. Никаких особенностей не заметил? Может, где врет, переигрывает или не договаривает?
Василий пожал плечами:
— Расспрашивал я его подробно, несколько раз по хронологии возвращался, задавал те же вопросы, но с другого боку; перепроверял. Говорит складно. И как группа в засаду попала, и про госпиталь, и про то, как «Хорьх» на станции себе присмотрел.
— Угу, — кивнул Иван. — А про то, как вернулся в Москву? У нас-то с Саней не вышло узнать об этом — не успели.
— Тоже все гладко. Женат не был, когда уходил на фронт, из родни оставалась одна сестра, да и та померла в сорок втором. Говорит, может, оно и к лучшему, что близких нет. Дескать, кому такой нужен, безногий. А еще Игнату удалось переговорить с пожилой соседкой.
— Так-так. И что она сказала? — Старцев повернулся к Горшене.
Тот поднял свои зеленые глаза, печально усмехнулся:
— Тоже ничего ценного. До войны, говорит, сосед был более общительный. А как вернулся на одной ноге, так и не подошел ни разу, не поговорил, не пожалился. Только здоровается издалека, да бубнит что-то себе под нос.
— Это, я считаю, объяснимо, — кивнул Васильков. — Хлынов вернулся с фронта не только с физическим изъяном, но и с психологической травмой. Для инвалидов такая резкая смена характера — норма.
— Да, дела, — произнес в установившейся тишине Старцев. — Я, признаться, поначалу записал его в подозреваемые. Похоже, ошибся…
В общей сложности Егоров общался с инвалидом Хлыновым два с половиной часа. Горшеня за это время облазил весь участок, отыскал описанные Васильковым следы, сделал три десятка снимков, а по возвращении в Управление отдал пленку в лабораторию.
После Егорова к докладу приступил Олесь Бойко.
— Ну а мы сегодня в разъездах спалили бак бензина, — пожаловался он. — В военном комиссариате о «Хорьхе» никаких данных не было. Там у них вообще по технике — ни слова. Только личный состав, уволенный, комиссованный, демобилизованный… Вот, взял на сутки под роспись и личную ответственность.
Он вытащил из планшета картонную папку, в которой оказалось личное дело капитана запаса Хлынова. Старцев с Васильковым с интересом пролистали ее, несколько задержавшись на старой, пожелтевшей фотографии размером пять на шесть сантиметров.
— Вроде он, — неуверенно сощурил глаза Иван.
— Моложе лет на пять-шесть, — согласился Васильков. — А так… и овал лица тот же, и ямка на подбородке. Волосы потемнее и лежат по-другому.
— Ну, это дело моды. И молодости, — вставил Егоров. — Что там по машине? Как он ее приволок в Москву?
Бойко нехотя продолжил доклад:
— По наводке военкома отправились мы в Трофейный комитет при ГКО[11].
— Который в Главном управлении тыла? — встрепенулся Васильков.
— Точно. Оттуда нас пульнули в Центральную комиссию по сбору трофейного вооружения и имущества. Там по нашему запросу ничего не нашли и посоветовали обратиться в Центральную комиссию по сбору черных и цветных металлов в прифронтовой зоне.
— Неужто и такая имеется? — подивился Старцев.
— Так точно. Председательствует в ней товарищ Шверник — милейший человек. Он-то и помог нам разобраться.
— Так-так. И что же вы разузнали?
— В общем, до того как «Хорьх» был переведен в разряд металлолома, он несколько дней находился в ведении полковника Кононова, командира стрелковой дивизии из состава 2‑го Украинского фронта. Дивизия на тот момент стояла в Венгрии, восточнее Будапешта. Как он попал к Кононову, выяснить не удалось. Зато есть информация, что в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое февраля 1945 года автомобиль был угнан неизвестными лицами прямо от штаба дивизии.
— Я не разобрала, только обрывки слышала. Двое сердились и поторапливали. Разговаривали приглушенно, но отрывисто, будто приказывали. У того, который в шлемофоне, голос низкий такой, неприятный.
— А потом?
— Потом которого убили вскрикнул — коротко так, громко. Мне показалось, что один из этих ударил его по голове. Тут и второй подоспел: зажал ему рот и несколько раз ткнул в грудь.
— Повалили на землю, значит, и что же — обыскивать начали?
Поля кивнула.
— Да, повалили. Он еще живой, видать, был — они его держали, прижали крепко так к земле. Потом начали быстро шарить по карманам. Я еще засомневалась — в нашем районе бывали пьяные драки… А тут вижу: это бандиты; убить человека решили и ограбить. Страшно мне стало, товарищи. Не за себя, а за ребенка. Ведь если бы они прознали, что я рядом стою…
Глаза ее наполнялись слезами, голос задрожал.
— Ну-ну, — приобнял ее Старцев. — Поймаем мы этих кровопийц, не сомневайся. Так что живи спокойно. Ни с сыном, ни с тобой ничего не случится.
Женщина гордо отстранилась, вытерла слезы.
— Я уж не боюсь. Отбоялась ночью, — сказала она, шмыгнув носом. — Все равно пошла бы к вам и рассказала про эту погань. Мой муж не за такую сволочь погиб на фронте.
— Что же дальше? — вступил в разговор Васильков. — Или все на этом?
— Нет, не все. Дальше случилась странность, я до сих пор понять не могу.
— Что за странность?
— Убили они, значит, бандиты-то, и побежали туда. — Женщина указала рукой в переулок. — Но скоро один вернулся, только почему-то с другой стороны.
— Получается, он вернулся со стороны дома, где проживал Чиковани?
— Да.
— Так… и зачем же он вернулся?
— За ключами. На земле осталась связка ключей. Он подошел и подобрал ее.
— Как ты поняла, что это связка ключей? — прищурился Старцев. — Ты же плохо видела происходящее за забором.
— Они звякнули. Два раза. Когда он их поднял и когда сунул в карман.
— А почему это показалось тебе странным? — поинтересовался Александр. — Сначала обронили, потом хватились, один вернулся и подобрал.
— Нет, вы не поняли, — Полина докурила и бросила окурок в старый лопнувший чугунок. — Мужик, который пришел за ключами, появился с другой стороны слишком быстро. Никто из тех двоих не сумел бы обежать квартал кругом за полминуты.
Это был четвертый и последний на этот день сюрприз для сыщиков. Бандитов было трое, и действовали они по какой-то малопонятной схеме.
— Ах вот оно в чем дело, — почесал за ухом Иван. — Значит, за ключами вернулся третий бандит?
— Получается так.
— Ты его запомнила? Внешность описать можешь?
— Лица не видала. Постарше первых двух. Пониже ростом. И очень осторожный. Я даже не слышала, как он подходил, только заметила движение через расплетку.
— Во что он был одет? — спросил Васильков.
— Наглухо застегнутый темный плащ, а на голове кепка.
— Ясно, — кивнул Иван. — И куда он двинулся, подобрав ключи?
— Медленно пошел обратно — в сторону дома этого… убитого…
— Чиковани.
— Да.
Помолчав, майор с безнадегой в голосе задал последний вопрос:
— Слушай, Поля, а из этих троих никто на костыль не опирался, не прихрамывал?
— Нет, — уверенно ответила она. — Хромых я не заметила.
* * *
В Михалковском тупике и на товарной станции Лихоборы сыщики провели полдня. Ни на месте убийства Чиковани, ни на техническом складе № 9, которым тот действительно заведовал, каких-то следов, явственно указывающих на исполнителей, они не обнаружили. Тем не менее на Петровку ехали довольные, ведь в серии загадочных убийств появились свежие, не фигурировавшие ранее подробности.
В рабочем кабинете Управления оперативники повстречались с недавно вернувшимися товарищами. С обедом в столовке они опять пролетели, поэтому быстро соорудили чайку с купленным по случаю белым хлебом и собрались вокруг Старцева. Тот по давней привычке уселся с кружкой на широкий подоконник среднего окна, прихлебывал чаек и хитро посматривал на подчиненных.
— Сначала расскажете вы, — распорядился он. — А потом уж мы с Саней.
Первым по старшинству докладывал Егоров.
— Встретились с Игнатом рано утром возле гаража, выпросили у дежурного машину и помчались в Красностуденческий. В восемь тридцать постучали в калитку Хлынова.
— Он был дома?
— Да, вышел свеженький, в одной руке костыль, в другой спелый огурец. Одет был в рабочее — собирался разбирать хлам на участке. Глянул в удостоверение, предложил чаю. Присели на скамейку, разговорились. Игнат пошел фотографировать.
— Давай о впечатлениях. Как он тебе?
— По-моему, нормальный мужик. Свойский, пороху понюхал, опять же ранен неоднократно.
Старцев поморщился.
— Это я все знаю. Никаких особенностей не заметил? Может, где врет, переигрывает или не договаривает?
Василий пожал плечами:
— Расспрашивал я его подробно, несколько раз по хронологии возвращался, задавал те же вопросы, но с другого боку; перепроверял. Говорит складно. И как группа в засаду попала, и про госпиталь, и про то, как «Хорьх» на станции себе присмотрел.
— Угу, — кивнул Иван. — А про то, как вернулся в Москву? У нас-то с Саней не вышло узнать об этом — не успели.
— Тоже все гладко. Женат не был, когда уходил на фронт, из родни оставалась одна сестра, да и та померла в сорок втором. Говорит, может, оно и к лучшему, что близких нет. Дескать, кому такой нужен, безногий. А еще Игнату удалось переговорить с пожилой соседкой.
— Так-так. И что она сказала? — Старцев повернулся к Горшене.
Тот поднял свои зеленые глаза, печально усмехнулся:
— Тоже ничего ценного. До войны, говорит, сосед был более общительный. А как вернулся на одной ноге, так и не подошел ни разу, не поговорил, не пожалился. Только здоровается издалека, да бубнит что-то себе под нос.
— Это, я считаю, объяснимо, — кивнул Васильков. — Хлынов вернулся с фронта не только с физическим изъяном, но и с психологической травмой. Для инвалидов такая резкая смена характера — норма.
— Да, дела, — произнес в установившейся тишине Старцев. — Я, признаться, поначалу записал его в подозреваемые. Похоже, ошибся…
В общей сложности Егоров общался с инвалидом Хлыновым два с половиной часа. Горшеня за это время облазил весь участок, отыскал описанные Васильковым следы, сделал три десятка снимков, а по возвращении в Управление отдал пленку в лабораторию.
После Егорова к докладу приступил Олесь Бойко.
— Ну а мы сегодня в разъездах спалили бак бензина, — пожаловался он. — В военном комиссариате о «Хорьхе» никаких данных не было. Там у них вообще по технике — ни слова. Только личный состав, уволенный, комиссованный, демобилизованный… Вот, взял на сутки под роспись и личную ответственность.
Он вытащил из планшета картонную папку, в которой оказалось личное дело капитана запаса Хлынова. Старцев с Васильковым с интересом пролистали ее, несколько задержавшись на старой, пожелтевшей фотографии размером пять на шесть сантиметров.
— Вроде он, — неуверенно сощурил глаза Иван.
— Моложе лет на пять-шесть, — согласился Васильков. — А так… и овал лица тот же, и ямка на подбородке. Волосы потемнее и лежат по-другому.
— Ну, это дело моды. И молодости, — вставил Егоров. — Что там по машине? Как он ее приволок в Москву?
Бойко нехотя продолжил доклад:
— По наводке военкома отправились мы в Трофейный комитет при ГКО[11].
— Который в Главном управлении тыла? — встрепенулся Васильков.
— Точно. Оттуда нас пульнули в Центральную комиссию по сбору трофейного вооружения и имущества. Там по нашему запросу ничего не нашли и посоветовали обратиться в Центральную комиссию по сбору черных и цветных металлов в прифронтовой зоне.
— Неужто и такая имеется? — подивился Старцев.
— Так точно. Председательствует в ней товарищ Шверник — милейший человек. Он-то и помог нам разобраться.
— Так-так. И что же вы разузнали?
— В общем, до того как «Хорьх» был переведен в разряд металлолома, он несколько дней находился в ведении полковника Кононова, командира стрелковой дивизии из состава 2‑го Украинского фронта. Дивизия на тот момент стояла в Венгрии, восточнее Будапешта. Как он попал к Кононову, выяснить не удалось. Зато есть информация, что в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое февраля 1945 года автомобиль был угнан неизвестными лицами прямо от штаба дивизии.