— Да разве ж угадаешь, кто позарился, — горестно отмахнулся Хлынов. — Покуда «Хорьх» разбитый на улице у ворот ожидал — даром никому не был нужен. Так, любопытные подходили, смотрели, да пацанва местная в нем игралась. А когда я его на колеса поставил, мотор подлечил, да борта подкрасил, так у многих глазки загорелись.
— Ты про соседей?
— Про них. Среди соседей моих разные люди имеются. Есть сугубо положительные, а есть такие, что оторви да выбрось…
* * *
В Управление Старцев с Васильковым вернулись около полуночи. Уставшие и жутко голодные — в часы работы родной столовки они находились где-то на полпути между Баковкой и гаражом Московского горкома ВКП(б).
Сотрудники ждали двух майоров, чтобы определить план дальнейших действий на последующие дни. Так было заведено в их небольшом коллективе.
Сыщики шумно ввалились в кабинет.
— Ну наконец-то! — обрадовался Бойко.
Вася Егоров спал за рабочим столом, уронив голову на руки. От шума тут же проснулся:
— О, пожаловали, пропащие… Что сейчас, товарищи, — ночь или утро?.
Через десять минут Иван Харитонович грыз ржаной сухарь, прихлебывал из кружки сладкий чай и подробно передавал разговор с инвалидом. Едва ли не слово в слово. Его рассказ дополнял своими впечатлениями Александр. Молодежь — Баранец, Горшеня и Ким — слушали молча. В обсуждении принимали участие только опытные офицеры.
— Отпечатки в прекрасном состоянии, — сказал в завершение Васильков. — Думаю, они сохранятся до следующего сильного дождя, так что при желании на них можно полюбоваться хоть завтра.
— Раз пошел такой расклад, нужно встретиться с участковым и со следователем из РОМа, которому поручено расследование угона, — вставил свое слово Егоров. Он окончательно проснулся, напившись кипяченой воды и выкурив папиросу.
Старцев поддержал:
— Правильно. И сделать это нужно как можно быстрее.
Олесь Бойко никогда не брал на веру те факты, что лежали на поверхности и сами просились в руки. Всегда и во всем сомневаясь, он копал до конца, покуда не упирался лбом в стену или не добирался до истины. Занудное, но временами очень ценное для сыскаря качество. Не изменил он себе и в этот раз.
— А я вот не пойму, как младший офицер мог с фронта привезти цельный автомобиль? Это же не зажигалка, не губная гармошка и даже не аккордеон! Насколько мне известно, такое и полковникам было не под силу. — Он постучал мундштуком папиросы по портсигару. — Да еще в столицу! Это сколько же разрешений ему пришлось получить!.
В данном случае зануда Бойко был прав. Легковые автомобили с оккупированной территории разрешалось вывозить (как правило, с выкупом) генералам и в отдельных случаях — полковникам. При этом бензин, запасные части и водители предоставлялись за счет армии. Помимо машин генералам и полковникам разрешалось приобретать за плату музыкальные инструменты (пианино, рояли, аккордеоны), радиоприемники, фотоаппараты, напольные и настенные часы, коллекционные охотничьи ружья.
Подполковники и майоры могли выкупить мотоциклы, меха, гобелены, ковры, столовые и чайные сервизы, фотоаппараты, обычные охотничьи ружья и товары широкого потребления.
Младшим офицерам тоже разрешалось вывозить различное трофейное имущество, но в основном это была мелочовка: велосипеды, небольшие музыкальные инструменты, радиоприемники, часы, бритвенные приборы, различные ткани, костюмы, обувь, предметы детской одежды.
Поэтому удачное приобретение Хлыновым автомобиля (и не простого, а целого «Хорьха»!) казалось Олесю как минимум подозрительным.
— По словам Хлынова, там был не автомобиль, а груда металла, — устало пояснил Старцев. — Мы его, конечно, не видели, но я склонен верить, что так и было. Это во-первых. Во-вторых, как ни крути, а он инвалид — стопы нет по щиколотку. Стало быть, и отношение к нему со стороны советских оккупационных властей другое — более снисходительное. И в-третьих, ему помог комендант железнодорожной станции города Веспрем. Комендант в оккупационной зоне — это, сами знаете, сила, власть, возможности и все остальное.
— Согласен. Но эта версия мне не внушает доверия.
К постоянным метаниям и сомнениям Бойко Иван в последнее время худо-бедно приспособился. В паре с ним обычно работал Ефим Баранец — тот еще «подарок». Он ни в чем не сомневался, но выполнение любого задания доводил до «абсолютного блеска». Даже тогда, когда требовалось не качество, а скорость, он все равно продолжал «шлифовать материал». Вот Старцев и объединил этих товарищей в одну связку со словами: «Пусть морочат голову друг другу, а не нам».
— Ну, в целом ты прав: коли определили в разработку версию, надобно для начала вычленить из нее все белые пятна. — Иван Харитонович допил свой чай. — Бери в помощники Ефима и вдвоем проверьте, каким способом капитан Хлынов доставил «Хорьх» в Москву. А заодно и самого Хлынова пробейте: кто, что, когда и как. Для верности не помешает. Договорились?
— Сделаем, — кивнул Олесь.
— Вася, — повернулся Старцев к Егорову, — к тебе даже не поручение, а просьба.
— Я — весь внимание.
— Возьмите с Горшеней завтра утречком машину и навестите еще разок Хлынова.
— Ты забыл его о чем-то спросить?
— Нет. Скажи, мол, дело о розыске машины поручено вам. Игнат поснимает отпечатки, запчасти у сарая и прочее. А ты поговори с ним на свежую голову. Ты отличный следак, хороший психолог, может, услышишь, чего я не услышал. Просто мы с Саней были у него поздно вечером и уже туго соображали.
— Годится, — кивнул Егоров.
— Костя, ты завтра остаешься на телефоне.
— Понял, Иван Харитонович.
— Ну а мы с тобой, Саня, — хлопнул Старцев друга по плечу, — сейчас съедим еще по сухарику и отправимся к участковому инспектору, в чьем ведении Красностуденческий проезд.
— Помилуй, он уже давно спит!
— Ничего, разбудим…
Глава девятая
Венгрия, Будапешт — Гант 15–16 февраля 1945 года
Три сотрудника фронтовой контрразведки СМЕРШ копошились в той части бульвара, где случилась стрельба по проезжавшему мимо «Хорьху». Место было оцеплено отделением автоматчиков, чуть поодаль стоял «ЗиС‑5» с большим красным крестом на брезентовом тенте кузова. Ни один местный житель не появлялся на бульваре рядом с местом стрельбы, опасаясь попасть под подозрение.
Контрразведчики дотошно занимались своими делами: высокий, ладно скроенный майор со странной фамилией Седой осматривал немецкий автомобиль и фиксировал результаты на прикрепленном к планшету листке. Его заместитель — пухлый капитан с прямоугольным пластырем на щеке — мерил шагами ширину проезжей части вдоль уютного бульвара, расстояние от кустов до замершего «Хорьха»… Результаты он записывал в свой блокнот. Старшина ползал на четвереньках в густых кустах самшита и собирал стреляные гильзы, заодно выискивал подозрительные следы засады.
В разгар кропотливой работы оперативников СМЕРШ к месту происшествия подкатил кабриолет — «Опель» со спиленной крышей. Оглянувшись на стоявших без дела медиков, полковник Кононов выпрыгнул из машины и размашистым шагом направился к Седому. Следом за ним поспешил начальник штаба дивизии.
Завидев комдива, майор прервал свое занятие и сделал несколько шагов навстречу, чтобы доложить суть происшествия. Он не подчинялся Кононову, однако субординацию никто не отменял.
Кононов опередил его, взволнованно крикнув издали:
— Что Стародубцев?
— Убит наповал, товарищ полковник. Пуля попала в левую височную область головы.
— Ах ты ж, сука… А водитель?
— Лейтенант Селихов доложил, что водитель еще был жив. Скончался потом.
— Кто такой лейтенант Селихов?
— Командир взвода из соседней дивизии. Ехал со своим взводом на двух грузовиках мимо.
Полковник зло сплюнул и опять тихо выматерился. Он редко употреблял ядреные словечки, но гибель лучшего командира полка его вышибла из колеи.
— Кто стрелял, выяснили?
— Пытаемся, но… — Майор неопределенно покачал головой и указал рукой на заросли самшита:
— Огонь вели из тех кустов. Ни следов, ни окурков — ничего. Только стреляные гильзы от «парабеллума». Били из «MP‑40».
— Район очищен! Кто это мог сделать? Зачем? — негодовал комдив.
— Сложно ответить, товарищ полковник. Может, документами хотели разжиться, оружием или машиной. А может, какие недобитки фашистские активизировались. Тут Стародубцев и подвернулся. Такое в нашей практике случалось…
Кононов подошел к застывшему в небольшом дворике «Хорьху». Заглянул внутрь кабины.
Епифанов как завалился на правую сторону, так и застыл. Голова сержанта уцелела, зато левое плечо и грудь были пробиты пулями.
Стародубцев, с которым командир дивизии расстался минут сорок тому назад, от удара автомобиля в дерево съехал с сиденья вперед; окровавленная голова его лежала на передней панели. Под ногами валялся пустой котелок, вся шинель и сапоги были забрызганы мадьярским овощным блюдом, похожим на красное месиво.
* * *
У контрразведчиков оставалось работы на четверть часа. Сфотографировать, зафиксировать, записать…
Комдив был сильно расстроен и подавлен смертью Стародубцева. Майора уважали и любили в дивизии. Простой, справедливый, несгибаемый и невероятно работящий. «Я как советский двужильный тяжеловоз», — сравнивал себя Семен Стародубцев с породой самых выносливых лошадей.
Тяжело вздохнув, Кононов проговорил:
— А мы в штаб армии представление отправили ему на подполковника…
Через минуту он засобирался по делам, оставив на месте своего начштаба.
— Ты это, Степан… организуй все, как положено, — наставлял его полковник, садясь в кабриолет. — Семен Агафонович хорошим мужиком был и полком командовал справно. Надо похоронить, как полагается, со всеми почестями.