Сергей, раздувая щеки, с удовольствием играл новую для себя роль семьянина и богача. Его распирало от гордости – шесть соток земли и вагончик, нафаршированный красотой и бытовой техникой, еще год назад Серый даже в мечтах не строил. Он важно сидел во главе стола, словно царь на троне. Но его опрометчивые, наивные высказывания, возникающие в процессе застолья, приводили гостей в изумление, которое не всегда удавалось скрыть. И тогда, спохватившись, Серый съеживался, замолкал, разливая по рюмкам водку дрожащей от волнения рукой, проливал мимо на дешевую цветную клеенку, закрывающую дорогой стол. Он волновался, потому что за его столом сидели не пацаны со вчерашней стройки, а взрослые соседи, с которыми он никогда бы не оказался рядом, если бы не Желтая. Сергей бросал взгляд за окно на мангал, где на шампурах поджаривались большие сочные куски мяса и волновался, как бы они не сгорели.

Не сгорели, ровно, красиво поджарились, но гостям все равно не достались. Непонятно откуда взявшаяся стая бродячих голодных псов, привлеченная запахом шашлыка, налетела в пространство незащищенного хотя бы сеткой рабицей, как у художника, двора. И вмиг растащила вместе с шампурами снятый с огня минутой назад и сложенный в большой эмалированный таз красивый, сочный, ароматный, с золотистой корочкой шашлык.

Серому, когда он через минуту вернулся с широким блюдом за мясом, оставалось только смачно ругнуться и плюнуть вслед последнему псу, припустившему со своей добычей в лес.

Обескураженный хозяин, потоптавшись на крыльце, жадно выкурил, прикончив в три затяжки сигарету и вернувшись к столу пустым, сосредоточенно разлил горькую трясущейся от едва сдерживаемой ярости рукой. На горячее были поданы крохотные, с мизинец голубцы, которые накануне навертела тоже крохотная жена Серого. Глядя на нее, думалось: парень женился, потому что так было принято, но он решил еще и сэкономить. Она действительно была очень маленькая и худенькая, как девочка-подросток: попа – два зубца чеснока, талия в мужских руках поместится. И только взрослые глаза в мелкой сетке ранних морщин, когда она улыбалась, выдавали возраст. И было ясно, что эта девочка уже давно не растет и уже не вырастет, ну если только вширь. У нее было редкое для нашего времени холодное имя Зина. Но ей оно шло, и казалось странным, что Зина умеет говорить. Глядя на ее кукольную фигурку и осиную талию, представлялось, что сейчас она откроет своей ротик и произнесет осиное: з-з-з-з-з-з-з… Зина была действительно экономна, в общении примитивна и назойлива, как оса, от нее было трудно отделаться, видимо, и Сергею не удалось.

Накладывая из кастрюли голубцы в протянутое блюдо Сергеем, Зина прошипела: «Все, хватит, неси, это нам на завтра останется!» Пространство кухни условно отделялось от гостиной экзотическими растениями в кадках. Поэтому шепот Зины донесся до слуха каждого, и над столом повисла неловкая тишина, когда плечистый, крупный, как шкаф, Сергей с заалевшими ушами беспомощно и послушно двинулся к гостям с большим, но полупустым блюдом.

Кроме трех пар ближайших и пока единственных соседей с Желтой Горы, на новоселье был приглашен доктор венеролог – крымский татарин с женой. Воспитанная в восточных традициях женщина была одета скромно, мало ела и почти не пила, и можно было счесть ее за немую, если бы в короткие перекуры, когда мужчины дружно покидали стол, женщина не оживлялась и не заговаривала. Когда муж возникал на пороге, жена тут же замолкала, прервав свою речь на полуслове. И тогда начинал солировать муж. Они словно договорились разговаривать по очереди.

Очевидно, пригласил Серый венеролога неспроста, потому как к этому времени уже сообразил, что погорячился с ранним браком, и стал активно и нагло гулять, тем более что Зина уже забеременела. Он не первый мужчина, который решил, что это веский аргумент, чтоб его понять и простить.

Серега снова разлил и предложил выпить под горячее. Гости выпили, но никто не спешил протянуть вилку за «ювелирным» голубцом, словно на пути к тарелке стоял запрещающий знак: «им на завтра». Мужчины дружно поднялись и направились к выходу на перекур. Вскоре, к разочарованию Сергея и радости Зины, все, не сговариваясь, заспешили по домам, не найдя повода оставаться здесь дольше. И дело было не в шашлыках, вероломно унесенных дикими псами и не в злополучных голубцах, проявивших хозяйку. Очевидно, всех присутствующих здесь связывало приличие добрососедства, но находиться в обществе малоинтересных молодоженов в их скоропалительно склеенном Эдеме дольше отмеренного никому не улыбалось.

Пролетела зима. Зина должна была родить со дня на день. С началом весны Серый развернулся на своих шести сотках по-взрослому, удивляя соседей. На Желтую, натужно гудя, поднимались один за другим «КамАЗы», с верхом груженые черноземом, гранитом, лесом.

Солнечным апрельским днем художник, накормив яичницей и проводив на работу свою Стрекозу, в течение долгого времени ревниво наблюдал из своего окна «стройку века», развернувшуюся перед его домом, сжимая челюсти, считал ходки грузовиков, и желваки на его синеватых, плохо выбритых скулах ходили ходуном. С начала месяца шестьдесят машин земли! «Это где же малец такие деньги берет? И зачем ему столько земли? Забор высокий поставить и коноплю выращивать?»

Понятно, что на Желтой сплошная глина да камни, ничего не вырастет, и Дима за десять лет позволил себе только машину земли под елочки, тайком вырытые в заповеднике безлунной ночью и высаженные на своем участке.

«Жена у этого кретина на сносях, а он куролесит, – продолжал свою мысль Дима, – привез рабочих, сложили ему русскую печь с огромной трубой прямо во дворе непонятно зачем, рядом вырыли бассейн, плиткой обложили. Приезжают каждый вечер собутыльники, врубают музыку в сабвуфере так, что стекла в соседских домах дребезжат. Жрут водку ящиками до одури, невменяемые, срывают с себя одежды, прыгают в бассейн в чем мать родила, не стесняясь и, даже наоборот, потешаясь, что их видно изо всех соседских окон. Хорошо моя уже вышла на работу и не видит их молодые дурные тела у себя под носом. Вот что он вчера творил?» – вспоминал Дмитрий.

…Серый, покачиваясь, стоял у открытого огня русской печи и, глядя на пляшущие языки пламени, глупо, пьяно улыбался. Ленивым движением, как в кино с замедленной съемкой, он вынул из кармана пачку денег, заклеенную банковской лентой, разорвал ленту и, повернувшись к приятелям, с самодовольной ухмылкой потряс перед ними. Пачка раскрылась, словно веер, некоторые купюры, не удержавшись в вялой руке, посыпались под ноги, один из гостей крикнул:

– Серый, ты не прав! Деньгами соришь!

– Где? – делано удивляясь и криво улыбаясь, спросил Сергей. – Где вы тут деньги видите? – повторил снова заплетающимся языком и, икнув, полез в другой карман. Вытащив оттуда доллары, назидательно произнес:

– Вот, это деньги! Вот, видите? Это деньги! – повторил раздельно и отчетливо: – А это мусор!

И в дополнение своих слов прицелился взглядом и небрежно бросил пачку в огонь. Двое сорвались со своих мест и подскочили, пытаясь выдернуть охваченные жадным пламенем новенькие банкноты, но, сунув руки, моментально отдернули. Один оглянулся в поисках чего-нибудь, чем можно было подцепить уцелевшие, а вернее, еще не полностью сожранные огнем купюры. Сообразил, увидев собачью миску, зачерпнул из бассейна воды и плеснул на пламя. Третий гость равнодушно наливал себе водку в граненый стакан и в одиночку пил. Он пропустил зрелище, общаясь с овчаркой Серого, которую тот недавно приобрел. Парень трепал собаку за холку, наклонившись к ней, делился чем-то сокровенным, иногда собрав ее шерсть в свой кулак заодно со шкурой так, что глаза бедной изменяли свое положение и форму, но она терпеливо молчала и не сопротивлялась. Только иногда издавала жалобный скулеж, если было слишком больно, но мазохистка не уходила, оставалась у его ног, хотя не привязана, могла.

Внутри печи зашипело, заструился дымок, и двое, матерясь и отталкивая друг друга, стали выхватывать из мокрой сажи и пепла дорогие сердцу изрядно обгоревшие купюры. Серый стоял рядом и наслаждался происходящим. Царь. А эти смерды готовы были сами прыгнуть в огонь за монетой, которую он туда бросит. Серый ощущал собственное безграничное величие. Но недолго.

Наутро у него было дикое похмелье. Работать не мог и, велев водителю купить шампанского и отвезти себя любимого домой, уселся в машину, обняв раскалывающуюся башку. Откупорив бутылку прямо на ходу и залив штаны шипящей пеной, жадно глотнул, шампанское ударило пузырьками в глотку и нос. Громко отрыгнув, Серый вгляделся в маячившую у подножия Желтой женскую фигуру. Крепкая, как орех, туго обтянутая джинсами попа, узкая талия и блондинистая грива. «Стрекоза», – признал зимнюю соседку Сергей и велел остановиться водителю, когда поравнялись с женщиной. Ее не пришлось уговаривать, только кивнул, и барышня смело запрыгнула в машину.

Дима не сомкнул глаз всю ночь. Начался сезон, Стрекоза вышла на работу и каждый день он проживал, как на пороховой бочке, взвинчивая себя к вечеру: придет не придет? Все валилось из рук. Не пришла. И этот молодой козел, поставивший перед его домом свой вагончик, бесил. Ну вот откуда у обалдуя деньги? Да еще такие шальные, чтобы, как вчера, их в огонь бросать? Дима пашет с пятнадцати лет как проклятый, а к пятидесяти даже дом до ума довести не может, собирает по копейке. Да были бы деньги, он бы своей женщине и машины, и наряды покупал, никуда бы не уходила, дома бы сидела, горько рассуждал он, глупо используя сослагательное наклонение, то и дело поглядывая в окно в надежде увидеть свою любимую. А в воспаленный от бессонницы мозг ввинчивались вопросы: где она? С кем она?

Дмитрий увидел автомобиль, медленно взбирающийся на Желтую, все окна его были открыты, и издали слышна музыка, грохотавшая внутри. «Как только у них перепонки выдерживают?» – равнодушно подумал художник и перевел взгляд на территорию Серого. Там с раннего утра пахали шесть строителей. Двое дружно, как муравьи, перевозили в тачках черную, жирную землю, выгруженную только что из «КамАЗа», равномерно распределяли по участку и ровняли. Следующая пара занималась основой для будущего забора, и еще двое замешивали бетон. Рядом стояли «Жигули» работников. Вблизи отдыхал разгруженный «КамАЗ», водитель перекуривал, опершись на колесо. Машина поравнялась с «КамАЗом», и Дима, не веря своим глазам, опознал дорогую сердцу руку, свободно свесившуюся из окна с блеснувшим на запястье массивным дешевым браслетом. Кровь бросилась ему в голову, он стоял, как гвоздями прибитый, несколько секунд и смотрел на свою любимую, которая не спеша выныривала из машины, потягивалась по-кошачьи, соблазнительно оттопырив задок и поправляя растрепавшиеся на ветру волосы, с кокетливой улыбкой глядя на Серого. Он протянул ей бутылку, она взяла и, закинув голову, начала пить шампанское прямо из горлышка.

У Димы вырвался хриплый, первобытный, поднявшийся из самых низов его чрева крик: «А-а-а-а-а!» И, рванув со стены охотничий нож и подхватив на бегу ружье, укрытое в нише прихожей, художник бросился на улицу с угрозой: «Убью!» Пальнув несколько раз в воздух, Дмитрий швырнул ружье на заднее сиденье, прыгнул за руль и направил свою «Ниву», словно танк, в скопление машин и людей возле дома Серого.





Дом 4

Марина




Капитан районного отделения милиции Марк Зиновьев узнал из телефонного звонка, что его любимая женщина Марина с подругой третий день колесят по всему побережью Крыма в поисках участка под дачу для подруги. Его осенило: ну, вот же он, шанс! И предложил им приехать на Желтую.

Когда поднялись на холм и перед ними открылся живописный вид, Марк хозяйским жестом обвел окрестности, произнес, обращаясь к Марине: «Покажи место, где ты хочешь себе участок». Минута славы. Она спросила о ценах. И получила ответ: «Тебе даром».

Он действительно подарил. Ну как бы подарил, а вернее, инвестировал в нее. Знал, что она планирует строить дом. Марк же получил землю бесплатно, хотел продать, но не находилось покупателя – нет ни дорог, ни коммуникаций, от моря далеко. А Марине хотелось подальше от толпы, рядом с лесом. Она сразу влюбилась в это место. Правда, в нотариальной конторе, куда он привел подписать ее заранее подготовленные бумаги, было два, а не один документ: дарственная на землю ей, и генеральная доверенность с правом продажи на ее новенький автомобиль – ему.

Марину слегка покоробил такой «подарок», но на нее вопросительно смотрели нотариус и секретарь, протягивая ручку: «Что-то не так?»

Она, смутившись, ответила: «Все в порядке» – и поставила свою подпись.

Выходя из конторы, спросила, зачем ему генеральная на машину.

– Для тебя же, роднулечка, вдруг ты заболеешь или что-то случится. Буду твоим водителем.

Она заставила себя забыть этот неприятный эпизод. Тогда это казалось неважным.

С Марком Марина встречалась уже три года, он приезжал к ней на выходные.

Познакомились в день лунного и перед солнечным затмением. Только этот факт повлиял на отношения, оправдывала позже себя Марина. Только затмение могло совершить с ней такую шутку. Затмение мозга.


Он высмотрел ее в своем курортном городке на ночной дискотеке. Сначала увидел ее грудь, правильный рисунок полных губ, выразительные зеленые глаза, плавной дугой брови – рамку лица, это они выдают характер, высокий лоб, светлые, коротко остриженные волосы. Женщина была гармонична, целостна. Так и хотелось смотреть на нее, не отводя взгляда.

Но не это было в ней главным. Главным был запах женщины. Нет, не ее тонкий, едва уловимый парфюм, приправленный терпкими древесными акцентами, разбавленный едва осязаемыми нюансами белых цветов, а тот запах, который некоторые могут услышать всем телом, – запах ее силы, безграничного потенциала, той энергии, которой владеют только женщины. Эта энергия как магнит притягивает мужчин любого возраста – им приятно просто пообщаться с ней, увидеться, стать другом – мужчины интуитивно чувствуют, что энергия, исходящая от такой женщины, является для них благом. Но часто и испытанием – слабый такую энергию не выдержит. Сильный же станет еще сильнее, такой паре станут подвластны любые высоты. Потому что она владеет даром – безмолвным прямым чувством знания, а значит, предвидением и возможностью выбрать верный путь.

«Ты одна была такая», – потом признался Марк.

Это точно – все пили алкоголь, а она за дальним столиком в глубине площадки пила зеленый чай и наблюдала за танцующими парами. Он украдкой из-за деревьев шпионил за ней, потом неожиданно возник перед столиком и пригласил на танец. Маленький, узкоплечий, смуглый, то ли татарин, то ли армянин, то ли еврей – показалось ей с первого взгляда. Марина не хотела танцевать ни с ним, ни с кем бы то ни было. Она пришла сюда скоротать вечер.

Он не уходил, стоял с протянутой рукой и просил: «Не позорьте меня, пожалуйста, на нас смотрят, я не уйду, всего один танец!»

Ситуация была неловкая, она пила чай, он стоял рядом. Почему-то на ум пришел кадр из фильма «Женитьба Бальзаминова», но тут же картинка исчезла – парень был настойчив: всего один танец, пожалуйста.

Марина сдалась. Поднялась, прошла на край площадки, он взял ее руку в свою горячую, слегка подрагивающую от волнения ладонь, спросил ее имя, она ответила. Он встрепенулся, посмотрел пристально в лицо, радостно отметил: «Надо же, как мою маму!»

Она подумала, что, пожалуй, в мамы ему и годится. И спросила:

– Сколько же вам лет, юноша?

– Я не юноша! – возмутился он. – Мне уже тридцать, есть дочь, семь лет был в браке и недавно разведен.

«Маленькая собачка – до смерти щенок» – не решилась произнести вслух Марина. И не спросила его имя в ответ, неинтересно. После танца провел к столику, вернулся в тень деревьев, дождался, когда выходила из дискотеки, догнал на ступеньках, представился:

– Марк, капитан милиции, угрозыск, разрешите проводить.

Она удивилась, он сразу поспешил показать удостоверение. Чтобы сократить дорогу до отеля, пошли через санаторский парк. Он много и легко говорил без тени смущения, пытался развлекать рассказами о детстве, проведенном здесь, в этом парке: всю жизнь на курорте, весело. Вспоминал смешные истории, шесть месяцев в году жизнь проходила на пляже. И первая сигарета, и первый стакан вина, и первый секс – все здесь. Безудержно болтая, Марк умышленно, желая продлить знакомство, повел ее по лабиринтам узких парковых дорожек в тупик, в другую сторону от выхода. Сначала Марина слушала молча, не поддерживая разговор, и скоро Марк повесил нос, ссутулился, как старик, загрустил, сменил тактику. Начал жаловаться на бывшую жену, просить совета, как быть? Предложил присесть на скамейку, ему так нужен человек, который бы его выслушал, дал разумный совет. Как наладить отношения с женой, чтобы видеться с дочкой, он так ее любит! На самом деле он такой заботливый, домашний, верный, нежный, он может любить, это ведь редкий дар сегодня, правда? – заглядывал он ей наивно в лицо. А жене нужны только деньги. Дома вечные разговоры о деньгах, скандалы. Теперь жена ушла, поставив ему невыполнимые условия, а он боится спиться, так тоскует по дочери. Ну, не может он брать взятки, как другие, он честный мент, а на работе одни подонки вокруг, не знает, как попал в эту милицию, хотел летчиком стать, как отец. Правда, отца и не видел никогда в жизни. Родители развелись, когда ему исполнился месяц. Мама одна воспитывала с бабушкой. Теперь он мечтает встретиться с отцом, разыскивает его через интернет. Маму очень любит, и она его, он единственный сын. Марина не выдержала, втянулась в разговор:

– А как же служба в уголовном розыске, не способствует?

– Да что вы! Это же официальный запрос нужно делать, а по какому поводу? Да и вряд ли найдут. Разве что нечаянно, как у нас обычно находят преступников.

Простой, миловидный, с узкими плечами, тонкой девичьей ладошкой, не знакомой с физическим трудом, беззащитный, Марк к концу их пути рассказал почти все про свою незатейливую жизнь. Добросердечной Марине уже захотелось его обнять, поддержать, найти подходящие слова, уберечь от жизненных невзгод. Подходя к отелю, прощаясь, он вдруг упал перед ней на колено и неожиданно стал целовать ей руки. Так необычно и трогательно, словно деревенский юноша из прошлых веков. Но так настойчиво. Она удивилась, смутилась, вырвала руки и ушла. Но на другой день он не выходил у нее из головы. Надо же, как жизнь несправедливо парует! – поверив и сочувствуя бедному капитану уголовного розыска, выросшему без отца, думала Марина, заплывая подальше в теплое сентябрьское море.

А вечером он «дежурил» на углу парка, неподалеку от ее гостиницы. Солнце уже давно уплыло за горизонт. Она бодро шагала в майке и бриджах, с легким рюкзачком в руках; перегревшуюся за день кожу отрезвлял неизвестно откуда налетевший холодный ветер, и она внезапно увидела, как в сумерках от бордюра отделилась фигура. Марк, одетый в милицейскую форму, действительно с капитанскими звездочками, которая была ему очень к лицу, подошел вплотную, хозяйским жестом потянулся за рюкзаком и уверенно произнес вместо приветствия:

– Сколько можно ждать?

– А я просила? – изумленно ответила Марина.

– Здесь не так уж безопасно, как вам кажется. Я уже начал волноваться. Вы знаете, сколько гастролеров приезжает к нам на курорт? А вы ходите через парк одна, всякое может случиться. Сегодня ночью девушку изнасиловали, вырвали серьги, сняли кольца. Подонки. Мы всю ночь не спали, поймали грабителей, сейчас коллеги допрашивают.

Рыцарь. Защитник в погонах…

Марина часто вспоминала сибирскую реку Ангару, на которой выросла, и, как это ни странно, сравнивала себя с ней. Такая же бурная и стремительная, несущая свои быстрые воды и сметающая все преграды на своем пути – в прошлом, но теперь зимняя, застывшая, скованная трехметровой толщей льда. Женщина – река, мужчина – гранитные берега, представляла она. Он должен быть мужественным и стойким, чтобы удержать ее кипучую энергию, направить в нужное русло. Но только где же такой мужчина? Бывало, покажется – с виду гранит, а подмоет водичка – и осыпался, был утес, и нет его, скрылся под водой. И пришлось ей стать и рекой, и гранитным берегом себе самой.

А этот щуплый мальчишка-капитан прикоснулся одним хозяйским движением к ее руке и подтопил этот лед, угадав или увидев в ней ту, что жила прежде для других, слишком много отдавая. Он заставит ее вспомнить, как это было, заставит…

Марк проводил ее на второй этаж до номера, поднимаясь по лестнице, нежно взял ее за руку, признался: «Со вчерашнего вечера не выходишь у меня из головы. Можно войти? У тебя найдется стакан воды? Всю ночь не спал, я только с дежурства». Марине показалось невежливым отказать.

А он, войдя, обхватил ее неожиданно крепко, впился губами в ее губы, действовал молниеносно, не давая секунды на размышления, игнорируя ее сопротивление..

Отношения развивались стремительно. Как только она включала свой телефон, раздавался звонок, он говорил таким тоном, будто они знакомы вечность, докладывал, чем занимается и когда освободится. Вечером находил ее на пляже, свободно, не таясь, подходил, целовал, как свою законную женщину, отряхивал песочек с ее ног, не позволяя самой надеть босоножки, только он. Или подхватывал на руки и нес с пляжа к дорожке, не слыша возражений. Она смущалась, он же, напротив, гордился и демонстрировал окружающим, что они вместе. И ей показывал, что ему нечего бояться, он действительно разведен, свободен и страстно влюблен в Марину. Он складывал коврик, по-хозяйски брал рюкзак и вел ее за ручку по набережной, гордо поглядывая по сторонам, непременно останавливаясь и здороваясь со своими знакомыми. Он упивался вниманием окружающих, демонстрируя и подчеркивая свою близость с Мариной.

Марина боялась стать зависимой от его нежных узких ладошек, от его горячего тела, согревающего ее застывшее, – от долгих лет одиночества после развода с мужем.

У Марины был приятный, но беспокойный бизнес – салон красоты, она оставила его на короткий десятидневный отпуск. Но, испугавшись, почувствовав, как залипает на этого щуплого капитана младше ее на полтора десятка лет, решила прервать свой отдых, остановить это наваждение. Набрала его номер и простилась. Навсегда. Конец курортному роману, она уезжает домой. Она собрала вещи, взяла сумку, расплатилась за номер и на улице, выходя из гостиницы, столкнулась с ним. Он забрал ее багаж и поспешил к машине, стоявшей у обочины.

В автомобиле сидел водитель и пассажир на заднем сиденье. Марк открыл перед ней переднюю дверцу, она села, сам устроился сзади, машина тронулась. Она повернулась на какой-то странный звук и увидела, что Марк пристегнул наручники, соединившие его с пассажиром. Наклонившись вперед и нервно вцепившись в ее плечо, не замечая, что делает больно, он зашептал возбужденно на ухо: «Везем в областной нарко-диспансер преступника на обследование, не представляешь, чего мне стоило заехать за тобой! Меня уволят из милиции за нарушение инструкции, если узнают». Марина ошарашенно посмотрела на него. Она мысленно кляла себя последними словами за то, что села в машину, за то, что не успела сориентироваться, когда внезапно он появился. «Какая нелепая ситуация!»

А Марк нашептывал всю дорогу, как, еще не расставшись, уже страдает – она мечта всей его жизни, не успев обрести, он уже теряет Марину.

Когда выходила из машины, Марк отстегнул наручник, выскочил следом, открыл свою папочку и с деловым видом быстро скомандовал: «Адрес, быстро, преступник может убежать!» Она безропотно назвала. Он записал и юркнул в машину. Марина шла к подъезду и растерянно размышляла: что это было? Это со мной? Это сон?

Дома успокаивала себя, стоя под контрастным душем: «Ну и ладно, курортный роман короткий, как весенняя гроза, – один раз живем, никто мне не судья. Вот я и дома, надо все забыть, все смыть, все уже позади, закончилось».

Но не закончилось. Капитан звонил ей несколько раз в день, вынуждая постоянно думать о себе, искал причину на службе попасть в область и находил, чтобы хоть на час, хоть на минуту, увидеться и заключить в свои объятия. Он контролировал каждый ее шаг и всегда должен был знать, где она, что делает, с кем общается. Вечером перед сном долгие разговоры по телефону и признания – у него так никогда не было, она родной человек с первой минуты, роднулечка, солнышко, надежда всей его жизни.

Она придумала его, дорисовала, увидела искренность там, где была примитивность, отсутствие мужества и бесхарактерность приняла за доброту, беспринципность за мягкосердечность. И сожалея о разнице в возрасте, прерывала его звонки, сворачивала их роман, нет смысла развивать отношения, привыкать. Уже достаточно было боли в ее жизни. А он словно ее не слышал, в выходной приезжал и настойчиво звонил в дверь. Рано утром или, если получалось, накануне выходного на последнем рейсе, на перекладных, ловя попутку на дороге. В любую погоду, в дождь, а потом и в снег мчался к ней. С розой и коробкой «Рафаэлло». И время от времени, пока они находились вместе, включал любимую песню на своем телефоне из репертуара «Город 312»: «Останусь пеплом на губах, останусь пламенем в глазах, в твоих руках дыханьем ветра. Останусь снегом на щеке, останусь светом вдалеке, я для тебя останусь светом». Как будто хотел внушить. Очевидно, милиционеров основательно учат НЛП. Услышав эту мелодию в его отсутствие, Марина сразу чувствовала его рядом, слышала его голос, его запах, его тепло – срабатывал эмоциональный якорь.

Расставаясь, она каждый раз прощалась окончательно, а он отвечал: «Даже не думай, я тебя никому не отдам. Ты моя, навсегда!» Выходил из подъезда и тут же звонил: «Роднулечка, я уже соскучился, не представляю, как проживу неделю без тебя!» И пока ехал в маршрутке, говорил, говорил по телефону, насколько хватало батарейки. Ни о чем, лишь бы быть на связи и знать, что она сейчас с ним. Все внимание ему.

Проходила неделя и в канун выходных она ловила себя на том, что то и дело подходила к окну посмотреть, не идет ли он своей танцующей походкой в «казачах» на каблуках, чтобы казаться выше, в старой, распахнутой, местами потрескавшейся кожаной куртке. Такой странный и жалкий и такой родной. В ней боролись две женщины, – сильная и слабая. И слабая побеждала…

Он вошел в ее жизнь и завоевывал свое место в ней настырно, отчаянно, упорно, был мил, нежен и ласков, как ребенок. Не позволял надевать самой сапожки – только он и, прежде чем надеть, встав на колени, согревал своим дыханием, подняв голову и глядя на нее влюбленными глазами. У нее кружилась голова от его взгляда. Он хотел быть нужным, да хоть рабом, хоть мальчиком на побегушках, входил к ней в квартиру с вопросом – что сделать? Сбегать в магазин? У нее массажистка? Нет, он сам будет делать ей массаж, никакая массажистка не сделает так, как сделает он своей любимой женщине.