– Дядя с тетей почти сразу увезли меня назад в Монтелузу. Родители с головой ушли в поиски – не спали, не ели. Дядя с тетей решили выдернуть меня из этой гнетущей атмосферы.

– А в последнее время?

– Вряд ли. На похороны я не пошла, от интервью телевидению отказалась; только в одной газете написали, что у Рины была сестра, но без уточнения, что мы близнецы.

– Может, начнем есть?

– Конечно. А почему ты спросил про Спиталери?

– Потом скажу.

– Ты говорил, есть какие-то новости.

– Об этом тоже потом.



Ели они молча, то и дело переглядываясь, и вдруг Монтальбано почувствовал, как ему в колено ткнулась коленка Адрианы. Он чуть развел ноги, и ножка девушки тут же проскользнула между них. Второй ногой она захватила в плен его ногу, крепко стиснув.

Каким-то чудом комиссар не поперхнулся вином. Но почувствовал, что краснеет, и тут же сам на себя рассердился.

Потом Адриана указала на морских улиток:

– Как их едят?

– Подцепляют и вытаскивают двузубой вилочкой, я ее положил тебе с другими приборами.

Адриана попробовала, но у нее ничего не вышло.

– Давай лучше ты.

Она открыла рот, и Монтальбано положил туда извлеченную из раковины улитку.

– Вкусно. Еще.

Каждый раз, когда она приоткрывала ротик в ожидании улитки, Монтальбано был близок к инфаркту.

Бутылка вина опустела в мгновение ока.

– Пойду принесу вторую.

– Нет, – сказала Адриана, крепче стискивая плененную ногу. Но, видимо, заметила замешательство и смятение Монтальбано, потому что тут же его отпустила. – Ладно, иди.

Вернувшись с открытой бутылкой, комиссар сел не на стул, а на скамейку рядом с Адрианой.

Они закончили есть, и Монтальбано убрал со стола, оставив только бутылку и бокалы.

Когда он снова присел, Адриана обвила его руку своей и опустила голову ему на плечо.

– Почему ты все время убегаешь?

Пришло время для серьезного разговора? Может быть, так и лучше: поговорить наконец начистоту.

– Адриана, честное слово, мне совершенно не хочется никуда убегать. Редко бывает, чтобы кто-то мне нравился так сильно, как ты. Но ты понимаешь, что у нас тридцать три года разницы?

– Я же не замуж за тебя собираюсь.

– Согласен, но все равно. Я уже, считай, старая развалина, и, думаю, не годится… Тебе бы кого-нибудь более подходящего по возрасту…

– Более подходящий по возрасту – это какой? Двадцать пять лет? Тридцать? А ты их видел? Слышал их разговоры? Знаешь, как они себя ведут? Да они понятия не имеют, что такое женщина!

– Понимаешь, я для тебя – мимолетное увлечение, но ты для меня, боюсь, станешь чем-то намного бо́льшим. В моем возрасте…

– Хватит этих разговоров про возраст! И не думай, что мне просто захотелось тебя, как мороженое. Кстати, а есть у тебя?

– Мороженое? Есть.

Он вытащил брикет из морозилки, но оно было твердое – не разрезать. Принес на веранду.

– Сливочное с шоколадом. Будешь? – спросил Монтальбано, садясь на прежнее место. И она опять обвила его руку своей и положила голову на плечо.

За какие-то пять минут мороженое оттаяло до нужной кондиции. Адриана съела его молча, не меняя положения. И, убирая стоявшее перед ней пустое блюдечко, Монтальбано увидел, что она плачет. Сердце у него сжалось. Он попытался приподнять ее голову, заглянуть в лицо, но она уперлась.


– И еще одно тебе надо уяснить, Адриана. Что я уже много лет в отношениях с женщиной, которую люблю. И что я всегда, как мог, старался хранить верность Ливии, которая…

– …недоступна, – сказала Адриана, подняв голову и глядя ему прямо в глаза.

Должно быть, что-то подобное случалось в битвах стародавних времен с осаждаемыми замками. Они стойко держались, сносили голод и жажду, поливали кипящим маслом всех, кто лез на стены, и казались совершенно неприступными. А потом один-единственный меткий выстрел из катапульты – и всё: железные ворота вдруг рушатся, и осаждающие врываются внутрь, не встречая более сопротивления.

«Недоступна». Адриана подобрала верное слово. Что услышала она в его голосе, когда он это слово произнес? Гнев? Ревность? Слабость? Одиночество?

Монтальбано обнял ее и поцеловал. Ее губы пахли сливками и шоколадом.

Он будто тонул в этой августовской жаре.

Потом Адриана сказала:

– Пойдем в дом.

Они встали, не разжимая объятий, и тут кто-то позвонил в дверь.

– Кто это может быть? – спросила Адриана.

– Это… это Фацио. Совсем забыл. Я просил его прийти.

Не говоря ни слова, Адриана ушла и закрылась в ванной.



Едва выйдя на веранду и увидев два бокала и два блюдца из-под мороженого, Фацио тут же спросил:

– У тебя тут кто-то еще?

– Да, Адриана.

– А. Уже уходит?

– Нет.

– А.

– Вино будешь?

– Нет, спасибо.

– А мороженое?

– Нет, спасибо.

Присутствие девушки явно его раздражало.





19




Они сидели на веранде уже почти час.

Но сгустившаяся ночь не принесла с собой и намека на прохладу. Наоборот, было чувство, что жара лютует все сильнее, будто не долька луны висела в небе, а солнце в зените.

Монтальбано наконец умолк и взглянул на Фацио.

– Что скажешь?

– Вы хотите вызвать Спиталери в отделение, устроить ему допрос-марафон на сутки без перерыва и, когда он наконец дойдет до ручки, подсунуть ему внезапно синьорину Адриану, которую он раньше не видел. Все так?

– Более-менее.

– И вы считаете, что, увидев сестру-близняшку убитой им девушки, этот тип тут же расколется и во всем признается?

– По крайней мере, надеюсь.

Фацио скривился.