– Предлагаю такой вариант: приглашаю вас обоих на обед. Там и поговорим. Если вы не против…
– Спасибо, но меня дома ждут – сегодня все-таки Успение, – сказал Фацио.
– А я с удовольствием с вами пообедаю, – произнес Монтальбано. – Куда пойдем?
– Куда хотите.
Монтальбано сам не верил такому везению. Договорились встретиться у Энцо в полвторого.
– У этой девчушки стальные яйца, – пробормотал Фацио, едва Адриана скрылась за дверью.
Оставшись в кабинете одни, Монтальбано с Фацио огляделись по сторонам и приуныли. Письменный стол был весь завален бумагами, груды бумаг высились на тумбочке вперемежку с бутылкой воды и стаканами, на стеллаже поверх папок и даже на диванчике и паре кресел для почетных гостей.
Добрых полчаса они искали опросный лист, пришлось попотеть как следует. И это были цветочки: еще семь потов с них сошло, пока они все заполнили.
Закончили во втором часу. Фацио попрощался и ушел.
– Катарелла!
– Тут я!
– Отксерь мне эти четыре страницы. Потом, если от начальника управления будет кто-нибудь звонить по поводу опросного листа, отправь им ксерокс. Смотри не перепутай: ксерокс!
– Будьте спокойны, синьор комиссар.
– Собери одежду, которую ты повесил сушиться, и принеси сюда. Потом поди открой у моей машины двери.
Монтальбано разделся в ванной и почувствовал, что от него разит по́том. А все из-за этого чертова опросного листа. Комиссар долго мылся, потом переоделся, потную одежду отдал Катарелле, чтобы тот развесил ее во дворе, и направился в кабинет Ауджелло. Насколько он помнил, в одном из ящиков у Мими валялся флакончик парфюма. Пошарил и нашел. Парфюм назывался Irresistible. Неотразимый, значит, ну-ну. Он отвинтил крышечку, ожидая, что под ней будет дозатор, но его там не оказалось, зато на рубашку и брюки выплеснулось сразу полфлакона. Ну и что теперь делать? Надевать снова потное? Ладно, авось на свежем воздухе парфюм повыветрится. Какое-то время он терзался вопросом, брать с собой вентилятор или нет. Решил, что не стоит. В глазах Адрианы он будет просто смешон, если появится с вентилятором у лица и надушенный, как шлюха.
Несмотря на загодя открытые дверцы, сесть в машину было все равно, что залезть в топку. Однако идти к Энцо пешком тоже не хотелось, кроме того, он уже здорово опаздывал.
Перед закрытой тратторией, прямо под палящим солнцем, возле припаркованного «пунто» стояла Адриана. Он совсем забыл, что на Успение Энцо свое заведение закрывает.
– Идите за мной, – бросил он девушке.
Рядом с баром Маринеллы была траттория, куда он ни разу не заходил. Но, проезжая мимо, обратил внимание, что столики на улице стоят под густо оплетенным лозой навесом и потому всегда в тени. Они дошли туда за десять минут. Несмотря на праздник, людей было немного, и можно было выбрать столик поукромнее.
– Вы ради меня переоделись и надушились? – коварно спросила Адриана.
– Нет, ради себя. А что касается парфюма, нечаянно опрокинул на себя почти целый флакон, – отвечал он сухо.
Наверное, было бы лучше, если бы от него разило по́том.
Они сидели молча, пока не появился официант и не затянул свою волынку:
– Есть спагетти с помидорами, спагетти с чернилами каракатицы, спагетти с морскими ежами, спагетти с морскими черенками, спагетти…
– Мне с морскими черенками, – перебил Монтальбано.
– А вам?
– С морскими ежами.
Официант разразился новой тирадой:
– А на второе есть барабульки печеные в соли, запеченная дорада, сибас с подливкой, палтус на гриле…
– Потом расскажете, – оборвал Монтальбано.
Официант, похоже, обиделся. Вскоре он вернулся, неся с собой приборы, бокалы, воду и вино. Белое, во льду.
– Будете?
– Да.
Монтальбано налил ей полбокала, потом столько же себе.
– Хорошее, – одобрила Адриана.
– Уже забыл, на чем бишь мы остановились?
– Вы спросили меня, виделись ли после этого Рина и Спиталери, и я сказала, что да.
– Точно. Что вам сказала сестра?
– Что Спиталери после того случая с Ральфом постоянно мозолил ей глаза.
– Это как?
– У Рины создалось впечатление, что Спиталери за ней шпионит. Слишком уж часто он ей попадался. Если, например, она ездила в город на автобусе, то к моменту, когда ей пора было возвращаться, откуда ни возьмись появлялся Спиталери и предлагал ее подвезти. Так было вплоть до последней недели.
– До последней перед чем?
– Перед двенадцатым октября.
– И Рина садилась к нему в машину?
– Иногда.
– Спиталери вел себя прилично?
– Да.
– А что случилось за неделю до того, как ваша сестра пропала?
– Очень неприятная история. Был вечер, уже стемнело, и Рина согласилась, чтобы Спиталери ее подвез. Но едва они свернули с шоссе на грунтовку до Пиццо, рядом с домом, где живет тот крестьянин, которого потом арестовали, Спиталери остановил машину и стал ее лапать. Вот так, ни с того ни с сего, как мне сказала Рина.
– А что ваша сестра?
– Завопила так, что крестьянин сразу выскочил на улицу. Рина воспользовалась случаем и убежала к нему, а Спиталери пришлось убираться восвояси.
– А как же Рина добралась до дома?
– Пешком. Крестьянин ее проводил.
– Вы сказали, его потом арестовали?
– Да. Бедолага. Когда начались поиски, полиция обыскала его дом. И, на его беду, под тумбочкой нашли сережку моей сестры. Рина думала, что она осталась в машине у Спиталери, а оказывается, она обронила ее там. Тогда я и решилась рассказать про этот случай со Спиталери. Только это не помогло – вы же знаете, какая у нас полиция.
– Да, знаю.
– Этого беднягу трясли много месяцев.
– А вы не в курсе, Спиталери тоже допрашивали?
– Конечно. Но он сразу объяснил, что утром двенадцатого улетел в Бангкок. Так что это не мог быть он.
Официант принес спагетти.
Адриана намотала немного на вилку, посмаковала:
– Вкусно. Хотите попробовать?
– Почему бы нет?
Монтальбано протянул вооруженную вилкой руку, подцепил спагетти. С теми, что у Энцо, не сравнить, но вполне съедобно.
– Попробуйте мои.
Адриана точно так же подцепила спагетти у Монтальбано.
Дальше они ели молча. Иногда переглядывались и улыбались. И странное дело, должно быть, из-за этого дружеского жеста, когда запускаешь вилку в тарелку соседа, между ними возникла какая-то доверительность, близость, которой не было раньше.
14
Закончив с едой, они долго молчали, прихлебывали послеобеденный лимончелло, и теперь уже Монтальбано чувствовал, что его рассматривают: роли поменялись.
Сидеть как ни в чем не бывало под взглядом этих откровенно на него уставившихся синих, как море, глаз было затруднительно, поэтому, чтобы сохранить лицо, он закурил.
– Спасибо, но меня дома ждут – сегодня все-таки Успение, – сказал Фацио.
– А я с удовольствием с вами пообедаю, – произнес Монтальбано. – Куда пойдем?
– Куда хотите.
Монтальбано сам не верил такому везению. Договорились встретиться у Энцо в полвторого.
– У этой девчушки стальные яйца, – пробормотал Фацио, едва Адриана скрылась за дверью.
Оставшись в кабинете одни, Монтальбано с Фацио огляделись по сторонам и приуныли. Письменный стол был весь завален бумагами, груды бумаг высились на тумбочке вперемежку с бутылкой воды и стаканами, на стеллаже поверх папок и даже на диванчике и паре кресел для почетных гостей.
Добрых полчаса они искали опросный лист, пришлось попотеть как следует. И это были цветочки: еще семь потов с них сошло, пока они все заполнили.
Закончили во втором часу. Фацио попрощался и ушел.
– Катарелла!
– Тут я!
– Отксерь мне эти четыре страницы. Потом, если от начальника управления будет кто-нибудь звонить по поводу опросного листа, отправь им ксерокс. Смотри не перепутай: ксерокс!
– Будьте спокойны, синьор комиссар.
– Собери одежду, которую ты повесил сушиться, и принеси сюда. Потом поди открой у моей машины двери.
Монтальбано разделся в ванной и почувствовал, что от него разит по́том. А все из-за этого чертова опросного листа. Комиссар долго мылся, потом переоделся, потную одежду отдал Катарелле, чтобы тот развесил ее во дворе, и направился в кабинет Ауджелло. Насколько он помнил, в одном из ящиков у Мими валялся флакончик парфюма. Пошарил и нашел. Парфюм назывался Irresistible. Неотразимый, значит, ну-ну. Он отвинтил крышечку, ожидая, что под ней будет дозатор, но его там не оказалось, зато на рубашку и брюки выплеснулось сразу полфлакона. Ну и что теперь делать? Надевать снова потное? Ладно, авось на свежем воздухе парфюм повыветрится. Какое-то время он терзался вопросом, брать с собой вентилятор или нет. Решил, что не стоит. В глазах Адрианы он будет просто смешон, если появится с вентилятором у лица и надушенный, как шлюха.
Несмотря на загодя открытые дверцы, сесть в машину было все равно, что залезть в топку. Однако идти к Энцо пешком тоже не хотелось, кроме того, он уже здорово опаздывал.
Перед закрытой тратторией, прямо под палящим солнцем, возле припаркованного «пунто» стояла Адриана. Он совсем забыл, что на Успение Энцо свое заведение закрывает.
– Идите за мной, – бросил он девушке.
Рядом с баром Маринеллы была траттория, куда он ни разу не заходил. Но, проезжая мимо, обратил внимание, что столики на улице стоят под густо оплетенным лозой навесом и потому всегда в тени. Они дошли туда за десять минут. Несмотря на праздник, людей было немного, и можно было выбрать столик поукромнее.
– Вы ради меня переоделись и надушились? – коварно спросила Адриана.
– Нет, ради себя. А что касается парфюма, нечаянно опрокинул на себя почти целый флакон, – отвечал он сухо.
Наверное, было бы лучше, если бы от него разило по́том.
Они сидели молча, пока не появился официант и не затянул свою волынку:
– Есть спагетти с помидорами, спагетти с чернилами каракатицы, спагетти с морскими ежами, спагетти с морскими черенками, спагетти…
– Мне с морскими черенками, – перебил Монтальбано.
– А вам?
– С морскими ежами.
Официант разразился новой тирадой:
– А на второе есть барабульки печеные в соли, запеченная дорада, сибас с подливкой, палтус на гриле…
– Потом расскажете, – оборвал Монтальбано.
Официант, похоже, обиделся. Вскоре он вернулся, неся с собой приборы, бокалы, воду и вино. Белое, во льду.
– Будете?
– Да.
Монтальбано налил ей полбокала, потом столько же себе.
– Хорошее, – одобрила Адриана.
– Уже забыл, на чем бишь мы остановились?
– Вы спросили меня, виделись ли после этого Рина и Спиталери, и я сказала, что да.
– Точно. Что вам сказала сестра?
– Что Спиталери после того случая с Ральфом постоянно мозолил ей глаза.
– Это как?
– У Рины создалось впечатление, что Спиталери за ней шпионит. Слишком уж часто он ей попадался. Если, например, она ездила в город на автобусе, то к моменту, когда ей пора было возвращаться, откуда ни возьмись появлялся Спиталери и предлагал ее подвезти. Так было вплоть до последней недели.
– До последней перед чем?
– Перед двенадцатым октября.
– И Рина садилась к нему в машину?
– Иногда.
– Спиталери вел себя прилично?
– Да.
– А что случилось за неделю до того, как ваша сестра пропала?
– Очень неприятная история. Был вечер, уже стемнело, и Рина согласилась, чтобы Спиталери ее подвез. Но едва они свернули с шоссе на грунтовку до Пиццо, рядом с домом, где живет тот крестьянин, которого потом арестовали, Спиталери остановил машину и стал ее лапать. Вот так, ни с того ни с сего, как мне сказала Рина.
– А что ваша сестра?
– Завопила так, что крестьянин сразу выскочил на улицу. Рина воспользовалась случаем и убежала к нему, а Спиталери пришлось убираться восвояси.
– А как же Рина добралась до дома?
– Пешком. Крестьянин ее проводил.
– Вы сказали, его потом арестовали?
– Да. Бедолага. Когда начались поиски, полиция обыскала его дом. И, на его беду, под тумбочкой нашли сережку моей сестры. Рина думала, что она осталась в машине у Спиталери, а оказывается, она обронила ее там. Тогда я и решилась рассказать про этот случай со Спиталери. Только это не помогло – вы же знаете, какая у нас полиция.
– Да, знаю.
– Этого беднягу трясли много месяцев.
– А вы не в курсе, Спиталери тоже допрашивали?
– Конечно. Но он сразу объяснил, что утром двенадцатого улетел в Бангкок. Так что это не мог быть он.
Официант принес спагетти.
Адриана намотала немного на вилку, посмаковала:
– Вкусно. Хотите попробовать?
– Почему бы нет?
Монтальбано протянул вооруженную вилкой руку, подцепил спагетти. С теми, что у Энцо, не сравнить, но вполне съедобно.
– Попробуйте мои.
Адриана точно так же подцепила спагетти у Монтальбано.
Дальше они ели молча. Иногда переглядывались и улыбались. И странное дело, должно быть, из-за этого дружеского жеста, когда запускаешь вилку в тарелку соседа, между ними возникла какая-то доверительность, близость, которой не было раньше.
14
Закончив с едой, они долго молчали, прихлебывали послеобеденный лимончелло, и теперь уже Монтальбано чувствовал, что его рассматривают: роли поменялись.
Сидеть как ни в чем не бывало под взглядом этих откровенно на него уставившихся синих, как море, глаз было затруднительно, поэтому, чтобы сохранить лицо, он закурил.