– Я могу сказать, – снова подает голос Дэлил. Со всех сторон раздается презрительное шиканье. Элли никогда прежде не замечала, какой смрад идет от всех этих потных мальчишек, с их разбушевавшимся тестостероном. – Другие люди сдаются и умирают. Как Анна.
– Спойлеры! – вопит один из мальчишек, и на Дэлила обрушивается град колпачков от ручек, жвачек и скомканной бумаги.
– Успокойтесь! – кричит мисс Барбер. Потом говорит: – Отлично, Дэлил. И молодец, что прочитал вперед. – Она смотрит в свою книгу. – Итак. Герои Толстого могут бороться с обстоятельствами или опускать руки. Что еще? Кто-нибудь, кроме Дэлила, на этот раз.
В классе повисает тишина, нарушаемая время от времени пиканьем телефонов или приглушенной отрыжкой.
– Застой, – в конце концов сама произносит мисс Барбер. – Когда человек ничего не предпринимает. Все время ведет себя пассивно. Как Каренин. Как Вронский. – Она обводит глазами класс и останавливает свой взгляд на Элли. – Как и некоторые из вас.
Кто-то произносит: «Чудесно». Мисс Барбер подходит к своему столу и склоняется над компьютером. Большинство мальчишек в классе затаивают дыхание. На интерактивной доске появляется домашнее задание.
– «Почему герои Толстого должны пройти через примирение со смертью, чтобы понять жизнь?» – зачитывает она. – На выполнение задания у вас неделя. И я хочу, чтобы на этот раз вы поработали в парах.
Все начинают разбиваться на уже сложившиеся пары. Элли опять старается слиться со своим пластиковым стулом. Если повезет, то мисс Барбер не заметит, что у нее нет пары, и она сможет выполнить задание сама по себе. Однако учительница говорит:
– Нет, нет, на этот раз я сама вас распределю.
В классе раздается недовольный гул, а мисс Барбер начинает называть пары.
– Элли Ормерод и Дэлил Аллейне.
– Порядок, – откликается Дэлил.
Элли, нахмурившись, смотрит на мисс Барбер, и та поднимает бровь:
– Что-то не так, Элли?
– Ну, он же чудак, – Элли скрещивает руки на груди и смотрит в окно.
Группа мальчишек в углу класса принимается горланить: «Чудак! Чудак! Чудак!» и бросать в Дэлила мусор. Когда мисс Барбер удается их успокоить, она пристально смотрит на Элли:
– Давай поговорим после урока.
– Не ожидала такого от тебя, Элли, – говорит мисс Барбер. В классе уже пусто – все умчались, едва прозвенел звонок. Стулья и парты стоят как попало, брошенные убежавшими детьми: им дела нет и до стараний мисс Барбер, которая, пытаясь пробудить в учениках интерес, расклеила на облупившихся стенах цитаты из своих любимых книг.
– Извините, – бормочет Элли. – Я не хотела никого обидеть.
– Хм. Еще того не лучше. Каково, думаешь, Дэлилу от всего этого? Ему и так не дают покоя все они, – учительница машет рукой в сторону пустых стульев. – А тут еще ты подливаешь масла в огонь. И он вовсе не чудак. Он просто немного другой. Я думала, что ты способна его понять.
Глаза Элли вспыхивают.
– Что вы имеете в виду? Вы хотите сказать, что я тоже со странностями?
– Я хочу сказать, что ты не такая, как все остальные.
– Вы ничего не знаете обо мне, – недовольно надувает губы Элли.
– Как тебе «Анна Каренина»? – спрашивает мисс Барбер, меняя тему разговора.
Элли пытается вспомнить, что она прочла в книге серии «Йорк Ноутс», прихваченной из «Уотерстоунз», но пока ей едва удалось ее полистать. Она смотрит на свои туфли – ободранные и разваливающиеся, – и что-то все-таки всплывает у нее в голове.
– Этот роман отличается необыкновенной насыщенностью и глубиной, верно?
Мисс Барбер натянуто улыбается.
– Да, книги «Уодсворт Классикс» всегда снабжены краткой аннотацией на обороте, не правда ли? Что ж, хорошо запомнила.
Элли смотрит в окно, стараясь не обращать внимания на то, что мисс Барбер сверлит ее взглядом. В конце концов она пожимает плечами:
– На самом деле у меня просто не было времени, чтобы как следует взяться за книгу.
Когда она переводит взгляд на учительницу, та смотрит ей прямо в глаза.
– Я надеюсь, ты не обидишься на меня Элли, но ты выглядишь очень усталой. Я знаю, тебе уже пятнадцать, ты не ребенок, но высыпаться – это очень важно. Ты вовремя ложишься спать?
Элли уклончиво пожимает плечами. Мисс Барбер покусывает нижнюю губу, явно колеблясь, и потом спрашивает:
– Может быть, у тебя какие-то проблемы? Ты можешь откровенно поговорить со мной, когда захочешь. Я знаю, что такое быть молодым. Знаю, сколько вокруг всяких соблазнов. И эта жажда все попробовать… И еще я знаю… что у нас тут не так сложно достать наркотики…
Элли закрывает глаза и вздыхает. Если бы все так легко объяснялось. Иногда она задумывается о том, не пойти ли ей раздобыть чего-нибудь, типа героина, – чего-то такого, что позволило бы ей отключиться и забыть обо всем, пусть даже на несколько часов. Мисс Барбер, очевидно, принимает ее молчание за согласие продолжать этот разговор.
– Элли… в прошлом году я без малейшего сомнения могла бы сказать, что ты одна из лучших учеников по литературе. Я готова была бы поспорить на что угодно, что ты будешь делать большие успехи. Но сейчас… – Она не договаривает, и эта неоконченная фраза напряженно повисает в тишине пустого класса. – Да, да, я прекрасно понимаю, что значит быть молодым.
Элли смотрит на учительницу.
– Перестаньте так говорить. Может быть, вы и знаете, каково это – быть молодым, но вы понятия не имеете, каково это быть мной.
Мисс Барбер подается вперед, пристально глядя ей в глаза.
– Так расскажи мне.
Элли так долго держала все в себе. Ей не с кем было поговорить. А ведь можно выпустить все наружу, позволить плотине прорваться. Слова так и рвутся с ее губ.
«Моя мама умерла. Мой отец в тюрьме. Моего брата травят в школе. У моей бабушки проблемы с головой. Я работаю на трех работах – и это помимо школы, – чтобы хоть как-то сводить концы с концами. У меня нет друзей. Я никуда не хожу. Я изо всех сил стараюсь сохранить нашу семью вместе, но теперь уже не знаю, стоит ли оно того. Я просто хочу лечь и спать целый день. Целую неделю. Целую вечность».
Однако ничего этого Элли не говорит вслух. Она снова смотрит на свои потрепанные туфли и тихо бормочет:
– У меня всё в порядке, мисс.
Мисс Барбер вздыхает и хлопает себя ладонями по бедрам, показывая своим видом, что сдается.
– Ладно. Можешь идти.
Элли направляется к двери, таща за собой свой рюкзак, и оборачивается, когда мисс Барбер добавляет:
– Но я всегда готова тебя выслушать… Может, все-таки скажешь мне что-нибудь? Что хочешь. Хотя бы о чем ты сейчас думаешь.
Элли критически оглядывает ее несколько секунд и говорит:
– Наверное, вам стоит подумать о том, чтобы застегивать верхнюю пуговицу на своей блузке, если вы не хотите, чтобы все мальчики, сидящие в этом классе, отжаривали вас в своих мечтах по ночам.
Потом Элли уходит и отправляется на последний урок, который ей осталось отсидеть в сомнамбулическом состоянии, прежде чем можно будет пойти домой.
19
Шесть миллиардов «да» и одно «нет»
«Конурник-1» (Томас не может иначе называть эту груду металлолома) придерживается гринвичского времени, но, разумеется, самому Томасу от этого ни жарко ни холодно, когда вся его жизнь проходит в небольшом отсеке корабля, где он спит, ест, ходит в туалет и работает. Помимо основной кабины имеются еще небольшие отсеки, в которых хранится все необходимое и размещаются также какие-то гудящие и мигающие электронные панели. Корабль уже покинул земную орбиту и вышел на Гомановскую траекторию, то есть он летит с Земли на Марс не по прямой, а должен сделать своего рода петлю. Путь на Красную планету действительно поражает воображение. Конечно, Томас знает, что он не должен смотреть прямо на Солнце, учитывая отсутствие защитного фильтра земной атмосферы: для этой цели на корабле имеется специальный, сильно затемненный иллюминатор, но иногда он все же не может удержаться и быстро, краешком глаза, поглядывает в сторону светила, чтобы убедиться, что оно все еще там и все так же сияет в бесконечной ночи, не создавая теней в меланхолической зимней Англии.
Звонит директор Бауман.
– У вас какие-то проблемы с телефоном? Мы пытались дозвониться до вас несколько раз, но линия почему-то была занята.
– Да? Очень странно. – Томас не имеет ни малейшего желания пускаться в объяснения и рассказывать историю про Глэдис из Уигана. – Ну, наверное, это… из-за солнечных вспышек.
– Что ж, ладно, у меня для вас хорошая новость и еще… другая новость, – с чрезмерным энтузиазмом сообщает Бауман, что сразу же заставляет Томаса насторожиться.
– Давайте сначала плохую новость.
– Я не говорил, что она «плохая». Томас, вам представляется потрясающая возможность.
Возможности никогда не бывают потрясающими, когда тебе их кто-то навязывает. Так подсказывает Томасу его жизненный опыт.
– Продолжайте, – тоном человека, смирившегося со своей участью, говорит он.
– С нами сейчас находится гость, желающий поговорить с вами. В идеале, конечно, мы бы предпочли сделать это по видеосвязи, но… что поделаешь.
– Это что – опять та маленькая девочка? Из моей старой школы? На этот раз она придумала вопрос получше?
– Сейчас вы все узнаете. Я передаю трубку.
Следует пауза, а затем знакомый голос произносит:
– Томас. Это огромная, огромная честь!
«Интересно, для кого именно честь он имеет в виду», – задумывается Томас, но человек продолжает быстро говорить:
– Вы узнали, кто это?
Еще бы. Томас всегда старается избегать телевизионных шоу, к которым приложил руку этот человек, но он настолько вездесущ и влиятелен, что кажется коварным осьминогом, чья миссия состоит в том, чтобы доставать своими щупальцами до каждого уголка мира, распространяя повсюду торжество посредственности и фальши.
– О, Саймон Кэллоу! Вы один из моих самых любимых актеров!
– Спойлеры! – вопит один из мальчишек, и на Дэлила обрушивается град колпачков от ручек, жвачек и скомканной бумаги.
– Успокойтесь! – кричит мисс Барбер. Потом говорит: – Отлично, Дэлил. И молодец, что прочитал вперед. – Она смотрит в свою книгу. – Итак. Герои Толстого могут бороться с обстоятельствами или опускать руки. Что еще? Кто-нибудь, кроме Дэлила, на этот раз.
В классе повисает тишина, нарушаемая время от времени пиканьем телефонов или приглушенной отрыжкой.
– Застой, – в конце концов сама произносит мисс Барбер. – Когда человек ничего не предпринимает. Все время ведет себя пассивно. Как Каренин. Как Вронский. – Она обводит глазами класс и останавливает свой взгляд на Элли. – Как и некоторые из вас.
Кто-то произносит: «Чудесно». Мисс Барбер подходит к своему столу и склоняется над компьютером. Большинство мальчишек в классе затаивают дыхание. На интерактивной доске появляется домашнее задание.
– «Почему герои Толстого должны пройти через примирение со смертью, чтобы понять жизнь?» – зачитывает она. – На выполнение задания у вас неделя. И я хочу, чтобы на этот раз вы поработали в парах.
Все начинают разбиваться на уже сложившиеся пары. Элли опять старается слиться со своим пластиковым стулом. Если повезет, то мисс Барбер не заметит, что у нее нет пары, и она сможет выполнить задание сама по себе. Однако учительница говорит:
– Нет, нет, на этот раз я сама вас распределю.
В классе раздается недовольный гул, а мисс Барбер начинает называть пары.
– Элли Ормерод и Дэлил Аллейне.
– Порядок, – откликается Дэлил.
Элли, нахмурившись, смотрит на мисс Барбер, и та поднимает бровь:
– Что-то не так, Элли?
– Ну, он же чудак, – Элли скрещивает руки на груди и смотрит в окно.
Группа мальчишек в углу класса принимается горланить: «Чудак! Чудак! Чудак!» и бросать в Дэлила мусор. Когда мисс Барбер удается их успокоить, она пристально смотрит на Элли:
– Давай поговорим после урока.
– Не ожидала такого от тебя, Элли, – говорит мисс Барбер. В классе уже пусто – все умчались, едва прозвенел звонок. Стулья и парты стоят как попало, брошенные убежавшими детьми: им дела нет и до стараний мисс Барбер, которая, пытаясь пробудить в учениках интерес, расклеила на облупившихся стенах цитаты из своих любимых книг.
– Извините, – бормочет Элли. – Я не хотела никого обидеть.
– Хм. Еще того не лучше. Каково, думаешь, Дэлилу от всего этого? Ему и так не дают покоя все они, – учительница машет рукой в сторону пустых стульев. – А тут еще ты подливаешь масла в огонь. И он вовсе не чудак. Он просто немного другой. Я думала, что ты способна его понять.
Глаза Элли вспыхивают.
– Что вы имеете в виду? Вы хотите сказать, что я тоже со странностями?
– Я хочу сказать, что ты не такая, как все остальные.
– Вы ничего не знаете обо мне, – недовольно надувает губы Элли.
– Как тебе «Анна Каренина»? – спрашивает мисс Барбер, меняя тему разговора.
Элли пытается вспомнить, что она прочла в книге серии «Йорк Ноутс», прихваченной из «Уотерстоунз», но пока ей едва удалось ее полистать. Она смотрит на свои туфли – ободранные и разваливающиеся, – и что-то все-таки всплывает у нее в голове.
– Этот роман отличается необыкновенной насыщенностью и глубиной, верно?
Мисс Барбер натянуто улыбается.
– Да, книги «Уодсворт Классикс» всегда снабжены краткой аннотацией на обороте, не правда ли? Что ж, хорошо запомнила.
Элли смотрит в окно, стараясь не обращать внимания на то, что мисс Барбер сверлит ее взглядом. В конце концов она пожимает плечами:
– На самом деле у меня просто не было времени, чтобы как следует взяться за книгу.
Когда она переводит взгляд на учительницу, та смотрит ей прямо в глаза.
– Я надеюсь, ты не обидишься на меня Элли, но ты выглядишь очень усталой. Я знаю, тебе уже пятнадцать, ты не ребенок, но высыпаться – это очень важно. Ты вовремя ложишься спать?
Элли уклончиво пожимает плечами. Мисс Барбер покусывает нижнюю губу, явно колеблясь, и потом спрашивает:
– Может быть, у тебя какие-то проблемы? Ты можешь откровенно поговорить со мной, когда захочешь. Я знаю, что такое быть молодым. Знаю, сколько вокруг всяких соблазнов. И эта жажда все попробовать… И еще я знаю… что у нас тут не так сложно достать наркотики…
Элли закрывает глаза и вздыхает. Если бы все так легко объяснялось. Иногда она задумывается о том, не пойти ли ей раздобыть чего-нибудь, типа героина, – чего-то такого, что позволило бы ей отключиться и забыть обо всем, пусть даже на несколько часов. Мисс Барбер, очевидно, принимает ее молчание за согласие продолжать этот разговор.
– Элли… в прошлом году я без малейшего сомнения могла бы сказать, что ты одна из лучших учеников по литературе. Я готова была бы поспорить на что угодно, что ты будешь делать большие успехи. Но сейчас… – Она не договаривает, и эта неоконченная фраза напряженно повисает в тишине пустого класса. – Да, да, я прекрасно понимаю, что значит быть молодым.
Элли смотрит на учительницу.
– Перестаньте так говорить. Может быть, вы и знаете, каково это – быть молодым, но вы понятия не имеете, каково это быть мной.
Мисс Барбер подается вперед, пристально глядя ей в глаза.
– Так расскажи мне.
Элли так долго держала все в себе. Ей не с кем было поговорить. А ведь можно выпустить все наружу, позволить плотине прорваться. Слова так и рвутся с ее губ.
«Моя мама умерла. Мой отец в тюрьме. Моего брата травят в школе. У моей бабушки проблемы с головой. Я работаю на трех работах – и это помимо школы, – чтобы хоть как-то сводить концы с концами. У меня нет друзей. Я никуда не хожу. Я изо всех сил стараюсь сохранить нашу семью вместе, но теперь уже не знаю, стоит ли оно того. Я просто хочу лечь и спать целый день. Целую неделю. Целую вечность».
Однако ничего этого Элли не говорит вслух. Она снова смотрит на свои потрепанные туфли и тихо бормочет:
– У меня всё в порядке, мисс.
Мисс Барбер вздыхает и хлопает себя ладонями по бедрам, показывая своим видом, что сдается.
– Ладно. Можешь идти.
Элли направляется к двери, таща за собой свой рюкзак, и оборачивается, когда мисс Барбер добавляет:
– Но я всегда готова тебя выслушать… Может, все-таки скажешь мне что-нибудь? Что хочешь. Хотя бы о чем ты сейчас думаешь.
Элли критически оглядывает ее несколько секунд и говорит:
– Наверное, вам стоит подумать о том, чтобы застегивать верхнюю пуговицу на своей блузке, если вы не хотите, чтобы все мальчики, сидящие в этом классе, отжаривали вас в своих мечтах по ночам.
Потом Элли уходит и отправляется на последний урок, который ей осталось отсидеть в сомнамбулическом состоянии, прежде чем можно будет пойти домой.
19
Шесть миллиардов «да» и одно «нет»
«Конурник-1» (Томас не может иначе называть эту груду металлолома) придерживается гринвичского времени, но, разумеется, самому Томасу от этого ни жарко ни холодно, когда вся его жизнь проходит в небольшом отсеке корабля, где он спит, ест, ходит в туалет и работает. Помимо основной кабины имеются еще небольшие отсеки, в которых хранится все необходимое и размещаются также какие-то гудящие и мигающие электронные панели. Корабль уже покинул земную орбиту и вышел на Гомановскую траекторию, то есть он летит с Земли на Марс не по прямой, а должен сделать своего рода петлю. Путь на Красную планету действительно поражает воображение. Конечно, Томас знает, что он не должен смотреть прямо на Солнце, учитывая отсутствие защитного фильтра земной атмосферы: для этой цели на корабле имеется специальный, сильно затемненный иллюминатор, но иногда он все же не может удержаться и быстро, краешком глаза, поглядывает в сторону светила, чтобы убедиться, что оно все еще там и все так же сияет в бесконечной ночи, не создавая теней в меланхолической зимней Англии.
Звонит директор Бауман.
– У вас какие-то проблемы с телефоном? Мы пытались дозвониться до вас несколько раз, но линия почему-то была занята.
– Да? Очень странно. – Томас не имеет ни малейшего желания пускаться в объяснения и рассказывать историю про Глэдис из Уигана. – Ну, наверное, это… из-за солнечных вспышек.
– Что ж, ладно, у меня для вас хорошая новость и еще… другая новость, – с чрезмерным энтузиазмом сообщает Бауман, что сразу же заставляет Томаса насторожиться.
– Давайте сначала плохую новость.
– Я не говорил, что она «плохая». Томас, вам представляется потрясающая возможность.
Возможности никогда не бывают потрясающими, когда тебе их кто-то навязывает. Так подсказывает Томасу его жизненный опыт.
– Продолжайте, – тоном человека, смирившегося со своей участью, говорит он.
– С нами сейчас находится гость, желающий поговорить с вами. В идеале, конечно, мы бы предпочли сделать это по видеосвязи, но… что поделаешь.
– Это что – опять та маленькая девочка? Из моей старой школы? На этот раз она придумала вопрос получше?
– Сейчас вы все узнаете. Я передаю трубку.
Следует пауза, а затем знакомый голос произносит:
– Томас. Это огромная, огромная честь!
«Интересно, для кого именно честь он имеет в виду», – задумывается Томас, но человек продолжает быстро говорить:
– Вы узнали, кто это?
Еще бы. Томас всегда старается избегать телевизионных шоу, к которым приложил руку этот человек, но он настолько вездесущ и влиятелен, что кажется коварным осьминогом, чья миссия состоит в том, чтобы доставать своими щупальцами до каждого уголка мира, распространяя повсюду торжество посредственности и фальши.
– О, Саймон Кэллоу! Вы один из моих самых любимых актеров!