– А с ними тоже поработают заранее. Все против вас выступят. И Шаляпин, ваш «Железный Шурик», и Семизоров, на тот момент председатель КГБ, и Малиновский, министр обороны. Если говорить прямо: все вас предадут.

– Как? И никто даже на пленуме за меня не заступится?

– Ни один. Все будут вас поносить. И Суслов, и Полянский, и Шаляпин, и Подгорный. Один только Микоян промолчит.

– И на том Серго спасибо, – кисло усмехнулся первый секретарь.

Предсовмина выглядел растоптанным. Еще бы – выяснить, что на старости лет у него не останется ни единого друга; ни один из тех, кто вылизывал его и униженно кланялся, не преминет вонзить кинжал в спину – да, это был удар.

– Спасибо, что не арестуют вас, не сошлют и не посадят. Будете жить на дальней даче, под Москвой, с семьей, детьми. Аджубей только, зятек ваш, от вас отвернется.

– В его подлом характере я никогда не сомневался. А проживу-то я сколько?

– Вас в семьдесят первом году не станет, Никита Сергеевич.

– Вроде долго еще. А все равно – мало.

– Если от власти не отойдете и все возможности кремлевской медицины будете пользовать – дольше проживете.

– Да, двенадцать лет впереди! Сколько я мог бы сделать еще – на благо страны и человечества – да, Алеша?.. Скажи: а без меня что со страной-то будет?

– В октябре шестьдесят четвертого провозгласят, что настает, дескать, в СССР коллективное руководство. Брежнева сделают первым секретарем ЦК, впоследствии он себя в генерального переименует, Косыгин будет председателем Совета Министров, Подгорный возглавит Верховный Совет.

– Вот ничтожества!

– Только все равно опять начнется единоличное правление. В России, видать, иначе невозможно. Брежнев всю власть к рукам приберет.

– Брежнев! Станет лидером такой страны! Подумать только! Да как можно допустить?! Ничтожный ведь человек! Алкоголик! Бабник!

– Так и будет все в СССР тянуться через пень-колоду, пока Брежнев не помрет. Реформы Косыгина быстро свернут, станут на вооружения кучу денег тратить, с американцами мериться, у кого боеголовка крупнее. Народ все хуже и хуже станет жить – в провинции вообще ничего не купить, кроме хлеба и крупы перловой. А Брежневу все трын-трава, ему лишь бы охота да медсестры. И награждать его станут: орден Победы дадут, четырежды Героя Советского Союза…

– Р-растреляю подлеца! Прям завтра!

– Не торопитесь, Никита Сергеевич. Лучше известный и старый враг, чем новый-неизученный… А Брежнев у власти до восемьдесят второго года дотянет.

– Восемнадцать лет! Однако!

– Он страну до ручки-то и доведет. Алкоголизм станет нормой жизни. А из областей: Калининской, Тульской, Владимирской – в Москву за продуктами станут ездить, у них-то совсем голяк будет. Да что говорить! Я в восьмидесятые годы в городе Энске жил, и хоть у меня папа директор завода был, я-то видел, как там народ бедовал: ни поесть, ни одеться. Поэтому, знаете, когда в восемьдесят пятом к власти в стране Горбачев пришел – молодой, энергичный генеральный секретарь, все его сначала с восторгом встретили. Он за реформы взялся – гласность, это типа как оттепель, плюс перестройка народного хозяйства. Да только, видать, поздно уже было. Все и посыпалось. Страны народной демократии самостоятельности захотели. Берлинскую стену разрушили. Мы войска из ГДР вывели, и она в состав ФРГ вошла. И в Польше, Чехословакии – везде! – к власти капиталисты пришли. А потом и Советский Союз рассыпался на отдельные государства. Независимые Украина, Грузия, Белоруссия, Казахстан… Да все не просто так! Россия с Украиной и Грузией сейчас враждуют, Армения с Азербайджаном – настоящие войны между собой вели.

– Врешь! – вдруг исступленно прокричал первый секретарь. – Не может этого быть! Врешь ты все!

Они шествовали на максимальном удалении от дома вблизи от бетонного забора, окружавшего дачу. Данилов увидел, как зашевелились ветки гигантской ели метрах в тридцати и оттуда выступил, ушки на макушке, сотрудник в сером.

– Ох, Никита Сергеевич! Вы же понимаете: я, чтобы вам потрафить, мог бы рассказывать, как все сладко да ладно, но что поделаешь, если так сложилось?

– Тогда скажи: где и в чем мы ошиблись? Что поправить можно? Прямо сейчас? Пока я во власти и в силе?

К подобному разговору Данилов давно готовился. Даже какие-то прикидки делал, в тетрадочку формулировки записывал.

– Знаете, Никита Сергеевич, когда Советский Союз в девяносто первом распался, всю власть капиталисты заполучили, буржуины настоящие. Приватизировали – ну, то есть хапнули, иными словами, – все средства производства: металлургические заводы – Норильский никель, Красноярский алюминиевый, нефтяные и газовые месторождения, трубопроводы, другие предприятия, вплоть до земли. И те, которые стали их хозяевами – я до сих пор удивляюсь! – вроде раньше обычными советскими людьми считались, пионерчиками, комсомольцами, а сейчас буквально от жира лопаются. Яхты у них стометровые с вертолетными площадками и бассейнами, самолеты личные, замки стокомнатные. Футбольными командами они владеют и стадионами – «Спартаком», к примеру, питерским «Зенитом» и ЦСКА…

– Да как вы там, в двадцать первом веке, терпите это?! Давно пора поднять революционное восстание!

– Как терпим? А что делать? На их стороне – Росгвардия, оснащенная, вооруженная, с дубинками и газом слезоточивым.

– Возмутительно! Куда вы страну завели!

– Да не только мы, Никита Сергеевич! – в сердцах проговорил, забывшись, Алексей. – Мы-то ведь – что решали? Мы – простой народ. А вы – руководитель. Не с вас ли все началось?

– С меня?! – взревел Никита. – Да я что сделал-то?

– Вот именно! Ничего вы, Никита Сергеич, пока не сделали, чтобы Советский Союз улучшить после сталинской стужи, его исправить. Все у вас невпопад: догоним США по молоку и мясу, засадим все поля кукурузой, на Кубу ракеты отправим!

В сей момент Данилову показалось, что первый секретарь/предсовмина ударит его. Или вызовет охрану. Во всяком случае, Хрущев побагровел, что твоя свекла, или, как он сам по-южнороссийски выражался, «бурак». Маленькие глазки кровью налились, и казалось, вот-вот его круглое тельце разорвет от злости. Но он сдержался. В очередной раз – не дал волю своему бешенству.

– Что же ты предлагаешь, стручок? – с ядовитой презрительностью промолвил хозяин советского мира.

– Знаете, Никита Сергеевич, ведь в будущем не только ужасы имеют место, но и прекрасные вещи. Например, Россия снова стала импортировать зерно – да в больших количествах. А ведь в шестьдесят третьем году вы, Никита Сергеевич, чтоб народ прокормить, на Западе за золото пшеницу покупать станете. И ваши преемники, тот же Брежнев, – эту практику продолжит. А мы в двадцать первом веке сами справляемся. И знаете почему?

– Ну?

– Потому что крестьянина освободили. Раскрепостили. Колхозы закрыли. Сказали людям: столько земли бери, сколько сможешь обрабатывать. И никто никому не советует, не указывает: где и что сажать-сеять. Кукурузу там или рожь.


Алексей заметил, что лицо советского руководителя снова наливается кровью, но решил: а плевать, не буду молчать, семь бед – один ответ, выскажусь начистоту. И продолжал:

– И с мясом-курицей-яйцами-молоком – точно так же никаких у нас проблем. Потому что нет дурацких ограничений, как при Советском Союзе: только одну корову держать. Или участок подсобный – всего шесть соток, а дом поставить можно лишь тридцать шесть квадратных метров. У нас – если ты фермер и есть силы и желание: хоть сто бычков на откорм бери и кормовые сажай, какие сочтешь нужным, не обязательно кукурузу, хоть на ста гектарах – земли в России много!

Хрущев слушал, багровел, но не перебивал. Они шествовали по дорожкам, удалившись от главного здания дачи, по настоящему заснеженному лесу.

– Так же и с малым бизнесом в городах. Ну почему б вам не разрешить парикмахерские частные? Кафе? Магазинчики? Мастерские? Почему у вас за все государство отвечает? И за сталь, и за столовые? И за газ, и за пиво? Ну, разгрузите вы его, государство! Отдайте всякую мелочь частнику!

– Да как же ты не понимаешь?! – громовым голосом заорал тут первый секретарь. – Вот с этого самого частника – реставрация капитализма и начинается! Сегодня мы мастерскую разрешим, а завтра мелкобуржуазный уклад все пожрет! И не заметим, как те буржуи появятся, о которых ты буровишь, на яхтах стометровых!

– Тогда вам вообще ничего менять не надо! Наоборот, вернуть все, как при Сталине! Не туда посмотрел – расстрел! Не то сказал – каторга!

– А ты меня усатым-то не пугай! – продолжал свирепеть Хрущев. – Я с ним двадцать лет работал – не испужался! Моду взяли! Ты мне своей дилеммой в морду не тыкай! Ишь! Или свободу через край – или расстреливать! Партия сама разберется, без ваших скользких указаний, ревизионизьмом попахивающими, как нам коммунизьм строить!

– Да не строите вы его! – в сердцах вскричал Данилов. – Губите вы саму идею коммунистическую! И страну – тоже!

– Хватит! – окончательно рассвирепел персек/предсовмина. – Ишь, нашелся! Кликуша! Оппортунист! Убирайся! Не желаю слушать тебя!

– Ладно. – Данилов пожал плечами. – Тогда до свидания. – Развернулся и по расчищенной дорожке отправился к выходу с дачи.

Хрущев, он чувствовал, смотрит ему вслед – однако окликать тот не стал.

Потом еще пришлось просидеть с час, не меньше, в домике для охраны у ворот – пока ребята в штатском вели тихие переговоры по телефону: куда его и кому везти – пешком с дачи первого секретаря не уходят. Наконец подали, согласно явно понизившемуся статусу, «волжанку» М-21. Водила, молчаливый и настороженный, повез Алексея через город – западную часть МКАДа только начинали строить. По пути молодой человек старался не думать, что будет дальше. Слегка хлебнувши советских порядков, он понимал, что после ссоры с первым секретарем с ним может случиться все что угодно. Но все-таки надеялся на лучшее. Хрущ – он гневлив, но отходчив. И вроде не злопамятен.

На пересечении Ярославки с будущим МКАДом он распрощался с водителем «Волги» и пересел в свой морковный «москвичок», сиротливо стоявший на обочине. Завелся, поехал к себе домой на «Алексеевскую». Зарулил во двор, припарковался. И сердце у него упало, когда, подойдя к подъезду, он оказался окружен тремя угрюмыми хмырями в пальто с цигейковыми воротниками:

– Гражданин Данилов? Вам придется проехать с нами.



Советская печать:

Вперед, к новым победам коммунизма! (Встреча товарища Н.С. Хрущева с избирателями Калининского избирательного округа гор. Москвы)



Взоры миллионов англичан обращены к Москве.



Заглянем в завтрашний день «…Большие выносные экраны телевизоров можно будет повесить на стене, как картину…»



О движении третьего искусственного спутника Земли.



Посещение Премьер-Министром Великобритании Г. Макмилланом Большого театра Союза ССР. «…Находящиеся в Москве с официальным государственным визитом Премьер-Министр Великобритании Гарольд Макмиллан, министр иностранных дел Селвин Ллойд и сопровождающие их лица 25 февраля смотрели в Государственном Академическом Большом театре СССР балет С. Прокофьева «Ромео и Джульетта». На спектакле в центральной ложе, которая была украшена государственными флагами Великобритании и СССР, вместе с английскими государственными деятелями были Председатель Совета Министров СССР Н. С. Хрущев, Заместители Председателя Совета Министров СССР Ф. Р. Козлов, А. И. Микоян, А. Н. Косыгин, министр иностранных дел СССР А. А. Громыко…»





Варя




Что она могла, простая советская девятнадцатилетняя девушка, живущая в СССР в 1959 году? Хорошо учиться, заниматься комсомольской работой, расти идейно и духовно.

Дозволялось и даже приветствовалось заниматься спортом – в физкультурной секции или вместе с подругами. Зимой – носиться на деревянных лыжах. Летом – грести на лодке в ЦПКиО имени Горького. Или в ужасных шароварах наматывать круги на институтском стадионе «Технолог».

Девушка могла дружить с мальчиками. Именно так – дружить. Слово влюбляться было какое-то нехорошее, подозрительное, мелкобуржуазное. А заниматься любовью – вообще табу. Более ханжеское общество, чем советское, еще поискать. О плотском если и говорят, то только тихим шепотом, с ближайшими подругами.

Что еще было подвластно Варе? Написать письмо в газету. Выступить на комсомольском собрании. Или даже на открытом партийном.

Но она не могла ничего менять. И ни на что влиять.

Как могла она, к примеру, помочь своему любимому?

Незаконно арестованному?

Обвиненному?