Данилов жалел советских теток. Они во все времена были обездолены – из-за грубых, пьющих мужчин, ровным счетом ни шиша не понимавших в женской психологии и сексологии. Но особенно не везло тем, кто, как эта, родился раньше тысяча девятьсот двадцать седьмого года – ровесники их повыбиты войной и репрессиями, и приходилось им довольствоваться уцелевшими, инвалидами, стариками или юнцами. Или таким козлом, как Аркадий Афанасьевич.
Адрес Чигаревых могли не сообщить в «Мосгорсправку» по той причине, что те принадлежали к номенклатуре – как закрыта была информация по отчиму Вари (и, значит, всей его семье). Хотя, казалось бы, кто такой он, этот отчим! Всего-то начальник хозяйственной части – правда, в мощном почтовом ящике.
Но, скорей, Чигаревы просто не зарегистрированы в Москве – так же, как Кордубцевы. Да, об этом стоит подумать. Ведь если в семидесятые годы Чигаревы проживали в подмосковном городе, работали на тамошнем ММЗ, прописаны были в одном доме на Новомытищинском проспекте – значит, есть шанс, что и в конце пятидесятых они обретались там же.
В Советском Союзе с социальной мобильностью дела обстояли плохо. Доблестью считалось тридцать-сорок лет пахать на одном предприятии. Прописка заставляла сидеть и не рыпаться – выпишешься из Москвы или Ленинграда – назад не вернешься. Вдобавок очереди на жилье, в которых стояли десятилетиями, надо принимать во внимание. Уедешь – назад в «хвост» не впишут.
Короче, надо снова ехать в Подмосковье.
Данилов сам себя убедил, что на вокзале ему показываться не след: слишком много там шарящих глазками постовых, а у него даже документов никаких не имеется. Решил доехать до станции «Мир»[36], где неподалеку была его квартирка. На деле хотелось ему еще кой-чего совершить, возможно, более опасного, чем появление на площади трех вокзалов.
Но, слава богу, никто на Данилова внимания не обращал, менты не докапывались. Через двадцать минут он благополучно вышел на «Мире» и вскорости вошел в свой собственный двор, где полтора года назад, заделавшись помощником Хрущева, получил отдельную квартиру. Ничего здесь, во дворе, не изменилось, а с соседями он намеренно никаких контактов не поддерживал, поэтому вряд ли бы его хоть кто-то узнал и радостно воскликнул: «Сколько лет, сколько зим!»
А вот и то, ради чего он сюда отправился: его родненький «москвичок». Стоит себе, миленький, на том же месте, как он оставил его в феврале, когда арестовали. Весь запыленный, грязный, заваленный почками и листьями от отцветшей березы. Два баллона из четырех слегка спустили. Но времена, когда в СССР стали воровать с машин колеса, зеркала и «дворники», еще не начались. Стоит себе «Москвич» нетронутый – может, статус хозяина, работника ЦК, давал автомобилю охранную грамоту?
Всегда Алексей, начиная со своей самой первой тачки, алой «копейки»[37], нежные чувства к машинам питал. Тогда же и научился вскрывать двери без ключа да заводить их. Пару раз случалось – забывал ключи или терял, а ехать надо. Слава богу, советский автопром, в отличие от нынешних иномарок, по этой части был податливым.
Заранее, еще в Вариной квартире, он захватил нитки, проволоку, стамеску, гаечный ключ. И здесь, у своей машинки, быстренько изобразил из нитки петлю, просунул ее сквозь уплотнитель водительского стекла. У «четыреста второго» «Москвича» (как у былой «копейки») в окне водительской двери имелась форточка. Он попытался зацепить ниткой запор, закрывавший ее изнутри. С третьей попытки удалось. Дернул, и запор открылся. Он нажал на форточку, просунул в нее руку и отпер дверцу.
Проник внутрь, сел на водительский диван. В сущности, он ничего противоправного не совершает – просто пытается завести собственную машину. Правда, документов у него на нее нет, равно как и любых других. И вообще он, наверное, находится в розыске. Но об этом лучше не думать.
Никаких «секреток» и сигнализаций в машине у него не было – время для них придет в Советском Союзе только в семидесятые. Данилов выдернул из замка зажигания контактную группу, замкнул стамеской два плюсовых провода. Дернулись стрелочки приборов, загорелись лампочки. Слава богу, аккумулятор если и разрядился, то не фатально. Данилов немного подкачал бензинчик педалью, вытащил подсос. Снова соединил проводки, и дых-тых-тых – мотор завелся! Вот он, могучий советский автопром – в двадцать первом веке полностью утраченный! Не подводит!
Данилов осторожно выехал со двора на боковую улочку. Пока решил на проспект Мира не соваться.
Как свернул с проспекта, городской пейзаж немедленно сменился. Это вообще характерно было для Москвы пятидесятых: вылетные магистрали (как их станут называть через полвека) украшались мощными, высотными домами, а отъедешь чуть в сторону, там деревенские избушки кособочатся, двухэтажные деревянные сарайчики, с удобствами на заднем дворе и водой из уличных колонок. Так и здесь – по улицам Маломосковской, Новоалексеевской. Но вот новость, еще в феврале такого не было: к северу за патриархальными, деревянными уличками громоздятся десятки кранов. На будущей улице Кибальчича и Ракетном бульваре, сообразил Алексей, возводят пятиэтажки, которые шестьдесят лет спустя новое городское начальство возьмется сносить по программе реновации.
На Мазутном проезде[38] молодой человек остановился у уличной колонки. Достал из багажника ведро – советский автомобилист никогда не пускался в путь без канистры, тряпок и ведра! Налил водички, а потом доехал до лесополосы, что шла меж Рижским проездом и линией электричек Ярославского направления. Там Данилов остановился, подкачал насосом спустившие шины, смел веничком засохшие почки, смыл грязь со стекол и фар. Выплеснул оставшуюся грязную воду на колеса, снова вернулся на проспект Мира и направился в Мытищи.
А там, на вокзале, ему удалось застать в киоске «Горсправки» еще одну тетку – и опять, кажется, ту же самую, что два года назад. После одного звонка по телефону (в тот же ЦАБ) она за два рубля выписала Алексею квиток: Чигаревы Александр Сергеевич и Вера Петровна, 1934 и 1935 года соответственно, проживают – город Мытищи, улица Колпакова, дом один, квартира ***. Данилов готов был расцеловать эту тетеньку!
А она ему еще и дополнительные опции предоставила:
– Знаешь, как найти?
– Нет, конечно.
– Сейчас параллельно железке иди в сторону Москвы, потом вторая улица направо. Да тут недалеко, минут десять пешком.
Но Данилов был на колесах, потому добрался еще быстрее. А во дворе дома один по улице Колпакова его ждало мероприятие, каких никогда он ни разу не видывал в своей прежней жизни, в начале двадцать первого века, но которые далеко не редкостью были здесь, в СССР конца пятидесятых: гуляли свадьбу прямо во дворе многоэтажки! К стационарному столу (рядом две врытых в землю скамьи), на котором в обычные дни зашибали козла, вынесли еще пять-шесть дополнительных, накрыли их собранными с бору по сосенке скатертями, уставили закусками – главные из которых холодец и винегрет в тазах, – и пошел пир горой! Во главе, как водится, молодожены, но невеста одета по-простецки, не пришла еще мода на богатые, дорогие свадебные наряды. Платьице праздничное, но обычное, пестренькое – зато фата имеется. И жених принарядился, в костюмчике с галстуком. Все галдят и чокаются, желают счастья и кричат горько! А рядом орет – нет, не патефон и даже не радиола, а чудо из чудес – огромный, двадцатичетырехкилограммовый катушечный магнитофон «Мелодия МГ-56». И распевает он песню, которую Данилов здесь, в Советском Союзе конца пятидесятых, пока не слышал:
Не делили мы тебя и не ласкали,
А что любили – так это позади, —
Я ношу в душе твой светлый образ, Валя,
А Леша выколол твой образ на груди[39].
Голос еще тоненький и совершенно не хрипатый, не рычащий на согласных, но по обертонам и поэтическому лексикону очень узнаваемый.
Вокруг носились и орали мальчишки, а многие жильцы – не удостоенные приглашения или сами не пожелавшие почтить празднество, – выглядывали из окон, посматривая свысока на сабантуй.
Данилов аккуратно подошел к дальнему концу стола:
– Скажите, пожалуйста, а Саня Чигарев здесь?
Уже изрядно нагрузившийся парень прохрипел:
– Не, их нету с Веркой.
– А где ж они?
– Выпьешь со мной?
Отказываться явно было не с руки – пришлось с парнем чокнуться и сделать вид, что пригубляет. А какая-то доброхотка уже кричала через стол:
– Вова! Ты давай мне тут! Посторонних не приваживай! – И Данилову: – А ты иди своей дорогой, нечего тут на шару захмеляться!
– Так где Чигаревы-то?
– А не живут они здесь больше. Брешут, что в Москве фатеру снимают. Верке никак со свекровью не ужиться.
– Да? А кто-то знает их адрес?
– У бати чигаревского спроси.
– А где он?
– Да вон, грибочки наворачивает.
Алексей пересел к кряжистому мужичку, тоже изрядно уже нагрузившемуся.
– Здрасьте, – сказал он, – я друг Сани Чигарева старый.
– По армии, что ль?
– По ней, – бездумно соврал Данилов. – Вот, разыскиваю своего дружбана. Вы мне адресок его не подскажете?
– Это тебе в Москву надо. Санька с Веркой теперь там. Снима-ают жилье-то. Богатые!
– А как найти-то их?
– Есть чем записать?
– А как же!
– Ну, пиши.
На обороте квитанции из горсправки Алексей химическим карандашом вывел, со слов отца, не только адрес молодых, сбежавших от свекрови, но и указания, как найти-проехать.
Едва успел он многословные пояснения законспектировать, как явилась-таки давешняя строгая дама и хмуро-подозрительно у мужика вопросила:
– Это кто еще? Чего вынюхивает?
– Дружок армейский Санькин.
– Еще один?! – грозно нахмурилась она.
– Что значит: «Еще один»? – насторожился Данилов.
– Давай иди отсюда, прощелыга! – нацелилась на него тетенька. – Нечего по чужим столам побираться!
Кажется, Алексей начинал понимать молодую супругу Веру, которая от такой свекрови сбежала на другую квартиру. Он встал и поспешно ретировался со двора, с развеселой свадебки. Вслед ему несся громовой тост:
– Так выпьем же за новую молодую советскую семью! Успехов вам в труде и в личной жизни! Горько!
И голосил магнитофон:
Я был душой дурного общества,
И я могу сказать тебе:
Мою фамилью-имя-отчество
Прекрасно знали в КГБ[40].
Данилов отправился назад в Москву.
В эпоху, когда ни навигаторов, ни Гугл-мэпа не было – да и обычные бумажные карты в Советском Союзе не продавались, имелись только схемы, весьма приблизительные и намеренно неточные, огромную ценность приобретал не только сам адрес, но и ноу-хау: как найти, как доехать. Вот и теперь Данилов оказался вооружен листочком, на котором расписывался путь к съемному жилищу молодой семьи Чигаревых. Дом находился хоть и в Москве, да по тогдашним меркам на самой окраине, далеко на востоке – в Сталинском районе, на Измайловском бульваре.
Вообще бывший диктатор, несмотря на хрущевские разоблачения на двадцатом съезде, в топонимике всюду присутствовал. Дымил всеми трубами завод имени Сталина, разъезжали машины «ЗИС», газеты печатались в типографиях имени Сталина, и пароходы шли по каналу его имени. Вот из газет, с радио и из речей исчез усатый совершенно. Однако памятники ему по-прежнему повсюду стояли. До двадцать второго съезда, когда хлынет вторая волна десталинизации и улицы начнут переименовывать, а памятники сносить, оставалось еще более двух лет. Но, судя по зловещим планам Петренко – придет ли оно, то времечко?
Ввиду отсутствия МКАДа обратно пришлось опять ехать по Ярославке, потом по проспекту Мира, Ростокинской эстакаде, набережной Яузы.
На месте бывшего аэродрома «Измайлово» тоже кипела стройка: быстро росли новые пятиэтажки вдоль не существующей пока улицы, которую позже нарекут Сиреневым бульваром.
По пути Алексей думал, что людоедские планы Петренко уничтожить предков Кордубцева очень даже в коммунистическом духе, который Варин начальник и олицетворяет: что значит в сравнении со счастьем народным (как чекисты его понимают) жизнь и судьба двух-трех-четырех человек!
Но как убедить юное семейство Чигаревых, что они в опасности? Уговорить бросить все и отправиться куда-нибудь в Сибирь, на стройки коммунизма, на ту же Братскую ГЭС, где полковнику явно труднее будет их разыскать?
Адрес Чигаревых могли не сообщить в «Мосгорсправку» по той причине, что те принадлежали к номенклатуре – как закрыта была информация по отчиму Вари (и, значит, всей его семье). Хотя, казалось бы, кто такой он, этот отчим! Всего-то начальник хозяйственной части – правда, в мощном почтовом ящике.
Но, скорей, Чигаревы просто не зарегистрированы в Москве – так же, как Кордубцевы. Да, об этом стоит подумать. Ведь если в семидесятые годы Чигаревы проживали в подмосковном городе, работали на тамошнем ММЗ, прописаны были в одном доме на Новомытищинском проспекте – значит, есть шанс, что и в конце пятидесятых они обретались там же.
В Советском Союзе с социальной мобильностью дела обстояли плохо. Доблестью считалось тридцать-сорок лет пахать на одном предприятии. Прописка заставляла сидеть и не рыпаться – выпишешься из Москвы или Ленинграда – назад не вернешься. Вдобавок очереди на жилье, в которых стояли десятилетиями, надо принимать во внимание. Уедешь – назад в «хвост» не впишут.
Короче, надо снова ехать в Подмосковье.
Данилов сам себя убедил, что на вокзале ему показываться не след: слишком много там шарящих глазками постовых, а у него даже документов никаких не имеется. Решил доехать до станции «Мир»[36], где неподалеку была его квартирка. На деле хотелось ему еще кой-чего совершить, возможно, более опасного, чем появление на площади трех вокзалов.
Но, слава богу, никто на Данилова внимания не обращал, менты не докапывались. Через двадцать минут он благополучно вышел на «Мире» и вскорости вошел в свой собственный двор, где полтора года назад, заделавшись помощником Хрущева, получил отдельную квартиру. Ничего здесь, во дворе, не изменилось, а с соседями он намеренно никаких контактов не поддерживал, поэтому вряд ли бы его хоть кто-то узнал и радостно воскликнул: «Сколько лет, сколько зим!»
А вот и то, ради чего он сюда отправился: его родненький «москвичок». Стоит себе, миленький, на том же месте, как он оставил его в феврале, когда арестовали. Весь запыленный, грязный, заваленный почками и листьями от отцветшей березы. Два баллона из четырех слегка спустили. Но времена, когда в СССР стали воровать с машин колеса, зеркала и «дворники», еще не начались. Стоит себе «Москвич» нетронутый – может, статус хозяина, работника ЦК, давал автомобилю охранную грамоту?
Всегда Алексей, начиная со своей самой первой тачки, алой «копейки»[37], нежные чувства к машинам питал. Тогда же и научился вскрывать двери без ключа да заводить их. Пару раз случалось – забывал ключи или терял, а ехать надо. Слава богу, советский автопром, в отличие от нынешних иномарок, по этой части был податливым.
Заранее, еще в Вариной квартире, он захватил нитки, проволоку, стамеску, гаечный ключ. И здесь, у своей машинки, быстренько изобразил из нитки петлю, просунул ее сквозь уплотнитель водительского стекла. У «четыреста второго» «Москвича» (как у былой «копейки») в окне водительской двери имелась форточка. Он попытался зацепить ниткой запор, закрывавший ее изнутри. С третьей попытки удалось. Дернул, и запор открылся. Он нажал на форточку, просунул в нее руку и отпер дверцу.
Проник внутрь, сел на водительский диван. В сущности, он ничего противоправного не совершает – просто пытается завести собственную машину. Правда, документов у него на нее нет, равно как и любых других. И вообще он, наверное, находится в розыске. Но об этом лучше не думать.
Никаких «секреток» и сигнализаций в машине у него не было – время для них придет в Советском Союзе только в семидесятые. Данилов выдернул из замка зажигания контактную группу, замкнул стамеской два плюсовых провода. Дернулись стрелочки приборов, загорелись лампочки. Слава богу, аккумулятор если и разрядился, то не фатально. Данилов немного подкачал бензинчик педалью, вытащил подсос. Снова соединил проводки, и дых-тых-тых – мотор завелся! Вот он, могучий советский автопром – в двадцать первом веке полностью утраченный! Не подводит!
Данилов осторожно выехал со двора на боковую улочку. Пока решил на проспект Мира не соваться.
Как свернул с проспекта, городской пейзаж немедленно сменился. Это вообще характерно было для Москвы пятидесятых: вылетные магистрали (как их станут называть через полвека) украшались мощными, высотными домами, а отъедешь чуть в сторону, там деревенские избушки кособочатся, двухэтажные деревянные сарайчики, с удобствами на заднем дворе и водой из уличных колонок. Так и здесь – по улицам Маломосковской, Новоалексеевской. Но вот новость, еще в феврале такого не было: к северу за патриархальными, деревянными уличками громоздятся десятки кранов. На будущей улице Кибальчича и Ракетном бульваре, сообразил Алексей, возводят пятиэтажки, которые шестьдесят лет спустя новое городское начальство возьмется сносить по программе реновации.
На Мазутном проезде[38] молодой человек остановился у уличной колонки. Достал из багажника ведро – советский автомобилист никогда не пускался в путь без канистры, тряпок и ведра! Налил водички, а потом доехал до лесополосы, что шла меж Рижским проездом и линией электричек Ярославского направления. Там Данилов остановился, подкачал насосом спустившие шины, смел веничком засохшие почки, смыл грязь со стекол и фар. Выплеснул оставшуюся грязную воду на колеса, снова вернулся на проспект Мира и направился в Мытищи.
А там, на вокзале, ему удалось застать в киоске «Горсправки» еще одну тетку – и опять, кажется, ту же самую, что два года назад. После одного звонка по телефону (в тот же ЦАБ) она за два рубля выписала Алексею квиток: Чигаревы Александр Сергеевич и Вера Петровна, 1934 и 1935 года соответственно, проживают – город Мытищи, улица Колпакова, дом один, квартира ***. Данилов готов был расцеловать эту тетеньку!
А она ему еще и дополнительные опции предоставила:
– Знаешь, как найти?
– Нет, конечно.
– Сейчас параллельно железке иди в сторону Москвы, потом вторая улица направо. Да тут недалеко, минут десять пешком.
Но Данилов был на колесах, потому добрался еще быстрее. А во дворе дома один по улице Колпакова его ждало мероприятие, каких никогда он ни разу не видывал в своей прежней жизни, в начале двадцать первого века, но которые далеко не редкостью были здесь, в СССР конца пятидесятых: гуляли свадьбу прямо во дворе многоэтажки! К стационарному столу (рядом две врытых в землю скамьи), на котором в обычные дни зашибали козла, вынесли еще пять-шесть дополнительных, накрыли их собранными с бору по сосенке скатертями, уставили закусками – главные из которых холодец и винегрет в тазах, – и пошел пир горой! Во главе, как водится, молодожены, но невеста одета по-простецки, не пришла еще мода на богатые, дорогие свадебные наряды. Платьице праздничное, но обычное, пестренькое – зато фата имеется. И жених принарядился, в костюмчике с галстуком. Все галдят и чокаются, желают счастья и кричат горько! А рядом орет – нет, не патефон и даже не радиола, а чудо из чудес – огромный, двадцатичетырехкилограммовый катушечный магнитофон «Мелодия МГ-56». И распевает он песню, которую Данилов здесь, в Советском Союзе конца пятидесятых, пока не слышал:
Не делили мы тебя и не ласкали,
А что любили – так это позади, —
Я ношу в душе твой светлый образ, Валя,
А Леша выколол твой образ на груди[39].
Голос еще тоненький и совершенно не хрипатый, не рычащий на согласных, но по обертонам и поэтическому лексикону очень узнаваемый.
Вокруг носились и орали мальчишки, а многие жильцы – не удостоенные приглашения или сами не пожелавшие почтить празднество, – выглядывали из окон, посматривая свысока на сабантуй.
Данилов аккуратно подошел к дальнему концу стола:
– Скажите, пожалуйста, а Саня Чигарев здесь?
Уже изрядно нагрузившийся парень прохрипел:
– Не, их нету с Веркой.
– А где ж они?
– Выпьешь со мной?
Отказываться явно было не с руки – пришлось с парнем чокнуться и сделать вид, что пригубляет. А какая-то доброхотка уже кричала через стол:
– Вова! Ты давай мне тут! Посторонних не приваживай! – И Данилову: – А ты иди своей дорогой, нечего тут на шару захмеляться!
– Так где Чигаревы-то?
– А не живут они здесь больше. Брешут, что в Москве фатеру снимают. Верке никак со свекровью не ужиться.
– Да? А кто-то знает их адрес?
– У бати чигаревского спроси.
– А где он?
– Да вон, грибочки наворачивает.
Алексей пересел к кряжистому мужичку, тоже изрядно уже нагрузившемуся.
– Здрасьте, – сказал он, – я друг Сани Чигарева старый.
– По армии, что ль?
– По ней, – бездумно соврал Данилов. – Вот, разыскиваю своего дружбана. Вы мне адресок его не подскажете?
– Это тебе в Москву надо. Санька с Веркой теперь там. Снима-ают жилье-то. Богатые!
– А как найти-то их?
– Есть чем записать?
– А как же!
– Ну, пиши.
На обороте квитанции из горсправки Алексей химическим карандашом вывел, со слов отца, не только адрес молодых, сбежавших от свекрови, но и указания, как найти-проехать.
Едва успел он многословные пояснения законспектировать, как явилась-таки давешняя строгая дама и хмуро-подозрительно у мужика вопросила:
– Это кто еще? Чего вынюхивает?
– Дружок армейский Санькин.
– Еще один?! – грозно нахмурилась она.
– Что значит: «Еще один»? – насторожился Данилов.
– Давай иди отсюда, прощелыга! – нацелилась на него тетенька. – Нечего по чужим столам побираться!
Кажется, Алексей начинал понимать молодую супругу Веру, которая от такой свекрови сбежала на другую квартиру. Он встал и поспешно ретировался со двора, с развеселой свадебки. Вслед ему несся громовой тост:
– Так выпьем же за новую молодую советскую семью! Успехов вам в труде и в личной жизни! Горько!
И голосил магнитофон:
Я был душой дурного общества,
И я могу сказать тебе:
Мою фамилью-имя-отчество
Прекрасно знали в КГБ[40].
Данилов отправился назад в Москву.
В эпоху, когда ни навигаторов, ни Гугл-мэпа не было – да и обычные бумажные карты в Советском Союзе не продавались, имелись только схемы, весьма приблизительные и намеренно неточные, огромную ценность приобретал не только сам адрес, но и ноу-хау: как найти, как доехать. Вот и теперь Данилов оказался вооружен листочком, на котором расписывался путь к съемному жилищу молодой семьи Чигаревых. Дом находился хоть и в Москве, да по тогдашним меркам на самой окраине, далеко на востоке – в Сталинском районе, на Измайловском бульваре.
Вообще бывший диктатор, несмотря на хрущевские разоблачения на двадцатом съезде, в топонимике всюду присутствовал. Дымил всеми трубами завод имени Сталина, разъезжали машины «ЗИС», газеты печатались в типографиях имени Сталина, и пароходы шли по каналу его имени. Вот из газет, с радио и из речей исчез усатый совершенно. Однако памятники ему по-прежнему повсюду стояли. До двадцать второго съезда, когда хлынет вторая волна десталинизации и улицы начнут переименовывать, а памятники сносить, оставалось еще более двух лет. Но, судя по зловещим планам Петренко – придет ли оно, то времечко?
Ввиду отсутствия МКАДа обратно пришлось опять ехать по Ярославке, потом по проспекту Мира, Ростокинской эстакаде, набережной Яузы.
На месте бывшего аэродрома «Измайлово» тоже кипела стройка: быстро росли новые пятиэтажки вдоль не существующей пока улицы, которую позже нарекут Сиреневым бульваром.
По пути Алексей думал, что людоедские планы Петренко уничтожить предков Кордубцева очень даже в коммунистическом духе, который Варин начальник и олицетворяет: что значит в сравнении со счастьем народным (как чекисты его понимают) жизнь и судьба двух-трех-четырех человек!
Но как убедить юное семейство Чигаревых, что они в опасности? Уговорить бросить все и отправиться куда-нибудь в Сибирь, на стройки коммунизма, на ту же Братскую ГЭС, где полковнику явно труднее будет их разыскать?