Проснувшись на следующий день, я все помнила как в тумане.
Я осторожно приоткрыла глаза — поначалу свет слепил. Потом, проморгавшись, увидела рядом с собой маму, сжимавшую в руках измятый носовой платок. Она сидела на плоском деревянном стуле, почти вплотную к кровати.
— Мама… — Пересохшие губы слушались с трудом, голос звучал глухо.
— Диана! — Она смахнула слезу с ресницы и порывисто обняла меня, чуть не задев при этом капельницу. — Обещай мне больше не делать так, обещай мне! Мы с папой чуть с ума не сошли от страха!
Ее большие глаза цвета зеленого яблока, такие же, как и у меня, снова наполнились слезами, которых она не замечала.
— Обещаю.
Мне действительно было стыдно за свою опрометчивость. Теперь-то я ясно понимала, что не стоило так рано выходить на улицу. Непонятно, какая муха меня укусила.
— А где папа?
— Спит.
Мама кивнула на стол у окна. Там, положив руки под голову, спал отец. Должно быть, он опять всю ночь ходил из угла в угол, как делал всякий раз, когда волновался. Он выглядел утомленным, под глазами залегли темные круги, на рукаве свитера красовалось свежее пятно от кофе, а квадратные очки в тонкой оправе съехали на лоб.
— Простите…
Мне захотелось провалиться сквозь землю, как вдруг я вспомнила нечто очень важное и резко приподнялась, отчего голова пошла кругом.
— А где Лео?
— Лео? Какой Лео? — с подозрением спросила мама.
Я потрясла головой, но сразу остановилась, ощутив, как в висках заструилась тупая боль.
— Так что же случилось? Я плохо помню…
— Ты зачем-то пошла гулять, видимо не заметила, как снова поднялась температура. Началась метель. Тебя нашел молодой человек, замерзающей на скамейке в парке, и принес в больницу. Ты всю ночь была в бреду.
— В парке?.. И где он?
— Сразу же ушел. Ты его знаешь?
— Нет, не думаю, — разочарованно прошептала я, снова опускаясь на подушку. — Значит бредила. Это многое объясняет.
В тот миг мое сердце сжалось от невыносимой грусти и сожаления. Неужели он существует только в моих мечтах? Шутка воображения. Так жестоко, потерять его, даже не находя. Подумать только, мне было жаль, даже, несмотря на то, что если б он был реален, то оказался бы монстром…
Слеза собралась в уголке глаза, потом медленно, оставляя на щеке мокрую холодную дорожку, скатилась вниз и утонула в подушке.
С тех пор не раз в кошмарах я видела существо с рубиновыми глазами и острыми белыми клыками, я не знала, кто это был, но он наводил на меня первобытный ужас и одновременно притягивал, как магнит. Я стала бояться темноты, хотя и не переставала твердить себе, что все это выдумки. Сказки я больше не читала.
Когда меня выписали из больницы, чемоданы уже были собраны, а рабочие методично загружали картонные ящики и покрытую чехлами мебель в большой грузовик. Отец получил работу в Англии, в Лондоне, и мы переезжали. Я так и не смогла сходить к моему замку и попрощаться.
Глава 2
Громкий стук в дверь вывел меня из серого забытья.
— Диана! Вставай! В школу опоздаешь!
Судя по тону, тетя Агата уже была чем-то раздражена, впрочем, как и остальные семь дней на неделе.
Я потянулась под одеялом. Опять этот сон с завораживающими красными глазами, только ярче, реалистичней, чем обычно. Я была совершенно одна среди холода и тлена, в непроглядном тумане, и некому было защитить меня от ужасных белых клыков за кроваво-красными губами.
Из-за этого сна я так и не смогла выспаться, задремав только под утро, когда небо начало светлеть, развеяв таинственную и оттого пугающую темноту комнаты.
И вот опять пора вставать. Чего бы я только не отдала за возможность понежиться под одеялом, но горький опыт подсказывал, что тетя Агата не отличается особым терпением. Лучше подняться самой, чем ждать, пока она вытряхнет тебя из теплой постели и, испепеляя взглядом и бухтя, будет стоять над душой, пока ты не оденешься, не соберешься и не отчалишь в школу.
Уже месяц как я жила на попечении моего дяди Виктора — старшего сводного брата матери, но никак не могла привыкнуть. Просыпаясь ночью от очередного кошмара, я не переставала ждать, что теплые, заботливые мамины руки обнимут меня и успокоят, а папа, как всегда, утром нальет мне любимый сладкий кофе со сливками и, поправляя постоянно съезжающие с носа очки, начнет доказывать, насколько необоснованны и невероятны ночные страхи.
Но их больше нет, один нетрезвый водитель, визг тормозов, шок, реанимация.
Мечты. У меня нет ни времени, ни желания заниматься этим. Внутри меня была огромная, необъятная, зияющая бездонной чернотой пустота, снаружи покрытая толстой коркой безразличия. Мне хотелось только одного — чтобы меня оставили в покое, а еще хоть немного тишины…
Потянувшись в последний раз, я встала, наскоро умылась, не глядя в зеркало, пригладила отросшую, вьющуюся гриву волос, покидала в рюкзак учебники, тетради и ручки. Затем натянула старые вылинявшие джинсы, простую синюю рубашку и прошла на кухню.
Дядя Виктор — невысокий, полный человечек с редеющими на макушке волосами, все лицо которого как будто излучало доброту — он всегда относился ко мне как к родной дочери — уже ушел на работу.
После гибели родителей именно его назначили моим опекуном. Других родственников у меня не было.
Пришлось второпях покидать просторную двухэтажную лондонскую квартиру и лететь в Россию. Теперь я жила в трехкомнатной квартире на третьем этаже обычной пятиэтажки, расположенной на окраине маленького городка с населением около тридцати тысяч человек с дядей, его женой и дочерью. А именно в маленькой комнатке с яркой наклейкой на двери: «Без стука не входить — током треснет!» Раньше там были личные покои моей двоюродной сестры, и располагалось мощное стерео с навороченным компьютером, переехавшее после моего приезда в Лизину и без того забитую всяким хламом комнату. К слову, ее это не обрадовало.
На самом деле, у них было четыре комнаты: маленькая, где поместили меня, гостиная и еще одна большая комната, которую железобетонной перегородкой разделили на Лизину спальню и комнату дяди с тетей.
В этой же квартире жила моя семья до переезда в Англию: уезжая, отец оставил ее Виктору, который с радостью перебрался туда из своей «однушки».
На обычной маленькой кухне, где места для семьи за обеденным столом советские архитекторы не могли даже предположить (разве можно при нашей-то экономике еще и на еду время тратить?!), тетя Агата — маленькая пухлая женщина с неизменными кудряшками, которые она ежедневно накручивала на розовые бигуди, и в незаменимом халатике в мелкий цветочек, — с увлеченным интересом читала сплетни в местной газете.
Я еще в детстве поняла одну простую истину: небольшие города опасны не сумасшедшим дорожным движением и организованной преступностью, а именно вечно глазеющими на вас сплетницами. Еще солнце не встанет, а они уже на ногах или на скамейках во дворах, блюдут вас почище каких-то там папарацци. Они знают все и обо всех, и даже то, чего эти все сами про себя не знают.
И уж как я ни старалась, всегда попадала в объектив их «камер», а уж сочувствие по поводу моей утраты они любили выражать аж со слезами на глазах, от которых мне становилось тошно. Я знала, что за спиной они называли меня пацанкой — прозвищем, которое они же дали мне еще в детстве.
На соседнем стуле, допивая чай с лимоном, с решительным выражением лица сидела моя двоюродная сестра Лиза. Миловидная невысокая блондинка со стройной фигурой, ровным искусственным загаром и прекрасно уложенными волосами, одна из самых популярных девушек в школе.
С первого дня она относилась ко мне как к досадному недоразумению: еще бы, приехала английская королева и заняла родную комнату, хотя открыто при родителях враждебности не проявляла. К моему ежедневному сожалению, мы с ней были ровесницами и учились в одном классе.
Я уже научилась читать по ее лицу: сейчас она надеялась что-то выпросить, а ее точеный подбородок был упрямо вздернут — пока своего не добьется, не отстанет.
— Ма-ам, сегодня у Юльки Киртоновой день рождения, — как бы невзначай протянула моя двоюродная сестра.
— Мм?
— Мне ОЧЕНЬ нужны будут деньги на подарок, — настойчивым тоном сказала Лиза.
— Возьми на холодильнике, дай немного сестре на обед. Не опоздайте.
Наверное, в газете были действительно увлекательные вести, раз все прошло так гладко. Кто-нибудь женился, да не просто так, а по «залету», или в салате из продуктового магазина, наконец-то, обнаружили ползучие формы жизни, или гуманоиды в очередной раз атаковали подвыпившего дядю Степу. Да, мало ли чего в жизни может произойти.
С подчеркнутым изяществом Лиза смахнула деньги с холодильника и прошествовала в узкую прихожую, где с трудом умещался ряд деревянных вешалок для верхней одежды и двухъярусная подставка для обуви. Людям оставалось только крайне осторожно, особо не поворачиваясь, одеваться, стараясь ничего не уронить и перемещаться строго по одному…Гуськом.
Проходя мимо тети, я мельком заглянула в ее секретные материалы. Сегодня сестрице повезло — ночью задавили чьего-то кота, и у тети не было времени на внушение нам личного жизненного опыта, надо было поскорее дочитать газету, а потом бежать выражать сочувствие семье погибшего и обсуждать пышные похороны усатого животного. Я никогда этого не понимала: хоть мне и было жаль котейку, зачем же до таких крайностей доходить?
И все же, это было неплохо — сегодня почти никого дома не будет, а дядя Виктор не из тех, кто любит докучать. И это отлично — теперь можно целый вечер жить по-человечески, не вскакивая после каждого звонка в дверь: Лиза не любила быть в одиночестве, поэтому ежедневно приглашала к себе не меньше двух подруг. Они слушали стерео, визжали над фотографиями знаменитостей в журналах, громко спорили о любимых звездах. Наверное, у большинства девушек это в порядке вещей. Не знаю.
Я сделала бутерброд, так и не заметив с чем, едва жуя, проглотила его, запила холодной водой и кинулась одевать кроссовки.
На крыльцо мы с сестренкой вышли вместе.
— Вот, возьми, — надменно пропела Лиза, протягивая мне десятку. — Ты же понимаешь, мне больше надо, еще подарок покупать и платье…
Я пожала плечами, молча взяла бумажку и пошла к школе, спорить не хотелось.
Была середина осени. Тусклый солнечный свет отражался в десятках луж, бросал светлые блики на ковер опавших разноцветных листьев, которые, как ни старались, не успевали убирать дворники. Пахло сыростью и пожухшей травой.
Весь путь до школы занял ровно пять минут. Еще несколько секунд понадобилось, чтобы подняться по скользким замерзшим ступеням, сдать куртку в раздевалку и подняться на второй этаж в кабинет русского языка и литературы.
Я не смотрела по сторонам и ничего не замечала. Но это никого не удивило.
С самого первого дня в этой школе я была такой. Поначалу для окружающих я стала настоящей новостью: в маленький городок приехала англичанка! Великолепно!
Мне было все равно. Все чувства и переживания умерли там, в далекой современной реанимации с новейшим жужжащим оборудованием, одновременно с родителями.
Ни слез, ни истерик. Тишина. Только сердце все еще билось.
Теперь мои темные кудри всегда были в беспорядке, лондонские вещи так и лежали в чемоданах, хватало простых джинсов и пары рубашек. В общем, я оказалась довольно скучной, заурядной, не желала ни с кем разговаривать, поэтому меня сторонились или старались попросту не замечать. Что меня вполне устраивало.
Я тихо прошла в класс и уселась за заднюю парту у окна. До урока оставалось еще достаточно времени, поэтому я спокойно улеглась на скрещенные на парте руки и постаралась отрешиться от гомона.
— Диана Андерсен! — Строгий знакомый голос, слишком громко.
— Мм… — Я попыталась отмахнуться от него руками, но при этом тяжело ударилась лбом о парту, отчего окончательно проснулась.
Раздался смех. Не вполне понимая, что происходит, я подняла взгляд от парты. Рядом со мной с длинной деревянной указкой в руках стоял преподаватель, собственной персоной. С минуту я ошеломленно смотрела на него, пока до меня, наконец, не дошло, отчего на его обычно скудном на эмоции лице написана такая досада и злость…
— Ой! — вырвалось у меня, а сбоку снова раздались сдавленные смешки. Я же резко поднялась, чуть не уронив на пол свой стул. — Извините, Евгений Петрович.
— Хм, ладно, садитесь. — Он медленно отвернулся и отошел к своему столу.
Я осторожно приоткрыла глаза — поначалу свет слепил. Потом, проморгавшись, увидела рядом с собой маму, сжимавшую в руках измятый носовой платок. Она сидела на плоском деревянном стуле, почти вплотную к кровати.
— Мама… — Пересохшие губы слушались с трудом, голос звучал глухо.
— Диана! — Она смахнула слезу с ресницы и порывисто обняла меня, чуть не задев при этом капельницу. — Обещай мне больше не делать так, обещай мне! Мы с папой чуть с ума не сошли от страха!
Ее большие глаза цвета зеленого яблока, такие же, как и у меня, снова наполнились слезами, которых она не замечала.
— Обещаю.
Мне действительно было стыдно за свою опрометчивость. Теперь-то я ясно понимала, что не стоило так рано выходить на улицу. Непонятно, какая муха меня укусила.
— А где папа?
— Спит.
Мама кивнула на стол у окна. Там, положив руки под голову, спал отец. Должно быть, он опять всю ночь ходил из угла в угол, как делал всякий раз, когда волновался. Он выглядел утомленным, под глазами залегли темные круги, на рукаве свитера красовалось свежее пятно от кофе, а квадратные очки в тонкой оправе съехали на лоб.
— Простите…
Мне захотелось провалиться сквозь землю, как вдруг я вспомнила нечто очень важное и резко приподнялась, отчего голова пошла кругом.
— А где Лео?
— Лео? Какой Лео? — с подозрением спросила мама.
Я потрясла головой, но сразу остановилась, ощутив, как в висках заструилась тупая боль.
— Так что же случилось? Я плохо помню…
— Ты зачем-то пошла гулять, видимо не заметила, как снова поднялась температура. Началась метель. Тебя нашел молодой человек, замерзающей на скамейке в парке, и принес в больницу. Ты всю ночь была в бреду.
— В парке?.. И где он?
— Сразу же ушел. Ты его знаешь?
— Нет, не думаю, — разочарованно прошептала я, снова опускаясь на подушку. — Значит бредила. Это многое объясняет.
В тот миг мое сердце сжалось от невыносимой грусти и сожаления. Неужели он существует только в моих мечтах? Шутка воображения. Так жестоко, потерять его, даже не находя. Подумать только, мне было жаль, даже, несмотря на то, что если б он был реален, то оказался бы монстром…
Слеза собралась в уголке глаза, потом медленно, оставляя на щеке мокрую холодную дорожку, скатилась вниз и утонула в подушке.
С тех пор не раз в кошмарах я видела существо с рубиновыми глазами и острыми белыми клыками, я не знала, кто это был, но он наводил на меня первобытный ужас и одновременно притягивал, как магнит. Я стала бояться темноты, хотя и не переставала твердить себе, что все это выдумки. Сказки я больше не читала.
Когда меня выписали из больницы, чемоданы уже были собраны, а рабочие методично загружали картонные ящики и покрытую чехлами мебель в большой грузовик. Отец получил работу в Англии, в Лондоне, и мы переезжали. Я так и не смогла сходить к моему замку и попрощаться.
Глава 2
Громкий стук в дверь вывел меня из серого забытья.
— Диана! Вставай! В школу опоздаешь!
Судя по тону, тетя Агата уже была чем-то раздражена, впрочем, как и остальные семь дней на неделе.
Я потянулась под одеялом. Опять этот сон с завораживающими красными глазами, только ярче, реалистичней, чем обычно. Я была совершенно одна среди холода и тлена, в непроглядном тумане, и некому было защитить меня от ужасных белых клыков за кроваво-красными губами.
Из-за этого сна я так и не смогла выспаться, задремав только под утро, когда небо начало светлеть, развеяв таинственную и оттого пугающую темноту комнаты.
И вот опять пора вставать. Чего бы я только не отдала за возможность понежиться под одеялом, но горький опыт подсказывал, что тетя Агата не отличается особым терпением. Лучше подняться самой, чем ждать, пока она вытряхнет тебя из теплой постели и, испепеляя взглядом и бухтя, будет стоять над душой, пока ты не оденешься, не соберешься и не отчалишь в школу.
Уже месяц как я жила на попечении моего дяди Виктора — старшего сводного брата матери, но никак не могла привыкнуть. Просыпаясь ночью от очередного кошмара, я не переставала ждать, что теплые, заботливые мамины руки обнимут меня и успокоят, а папа, как всегда, утром нальет мне любимый сладкий кофе со сливками и, поправляя постоянно съезжающие с носа очки, начнет доказывать, насколько необоснованны и невероятны ночные страхи.
Но их больше нет, один нетрезвый водитель, визг тормозов, шок, реанимация.
Мечты. У меня нет ни времени, ни желания заниматься этим. Внутри меня была огромная, необъятная, зияющая бездонной чернотой пустота, снаружи покрытая толстой коркой безразличия. Мне хотелось только одного — чтобы меня оставили в покое, а еще хоть немного тишины…
Потянувшись в последний раз, я встала, наскоро умылась, не глядя в зеркало, пригладила отросшую, вьющуюся гриву волос, покидала в рюкзак учебники, тетради и ручки. Затем натянула старые вылинявшие джинсы, простую синюю рубашку и прошла на кухню.
Дядя Виктор — невысокий, полный человечек с редеющими на макушке волосами, все лицо которого как будто излучало доброту — он всегда относился ко мне как к родной дочери — уже ушел на работу.
После гибели родителей именно его назначили моим опекуном. Других родственников у меня не было.
Пришлось второпях покидать просторную двухэтажную лондонскую квартиру и лететь в Россию. Теперь я жила в трехкомнатной квартире на третьем этаже обычной пятиэтажки, расположенной на окраине маленького городка с населением около тридцати тысяч человек с дядей, его женой и дочерью. А именно в маленькой комнатке с яркой наклейкой на двери: «Без стука не входить — током треснет!» Раньше там были личные покои моей двоюродной сестры, и располагалось мощное стерео с навороченным компьютером, переехавшее после моего приезда в Лизину и без того забитую всяким хламом комнату. К слову, ее это не обрадовало.
На самом деле, у них было четыре комнаты: маленькая, где поместили меня, гостиная и еще одна большая комната, которую железобетонной перегородкой разделили на Лизину спальню и комнату дяди с тетей.
В этой же квартире жила моя семья до переезда в Англию: уезжая, отец оставил ее Виктору, который с радостью перебрался туда из своей «однушки».
На обычной маленькой кухне, где места для семьи за обеденным столом советские архитекторы не могли даже предположить (разве можно при нашей-то экономике еще и на еду время тратить?!), тетя Агата — маленькая пухлая женщина с неизменными кудряшками, которые она ежедневно накручивала на розовые бигуди, и в незаменимом халатике в мелкий цветочек, — с увлеченным интересом читала сплетни в местной газете.
Я еще в детстве поняла одну простую истину: небольшие города опасны не сумасшедшим дорожным движением и организованной преступностью, а именно вечно глазеющими на вас сплетницами. Еще солнце не встанет, а они уже на ногах или на скамейках во дворах, блюдут вас почище каких-то там папарацци. Они знают все и обо всех, и даже то, чего эти все сами про себя не знают.
И уж как я ни старалась, всегда попадала в объектив их «камер», а уж сочувствие по поводу моей утраты они любили выражать аж со слезами на глазах, от которых мне становилось тошно. Я знала, что за спиной они называли меня пацанкой — прозвищем, которое они же дали мне еще в детстве.
На соседнем стуле, допивая чай с лимоном, с решительным выражением лица сидела моя двоюродная сестра Лиза. Миловидная невысокая блондинка со стройной фигурой, ровным искусственным загаром и прекрасно уложенными волосами, одна из самых популярных девушек в школе.
С первого дня она относилась ко мне как к досадному недоразумению: еще бы, приехала английская королева и заняла родную комнату, хотя открыто при родителях враждебности не проявляла. К моему ежедневному сожалению, мы с ней были ровесницами и учились в одном классе.
Я уже научилась читать по ее лицу: сейчас она надеялась что-то выпросить, а ее точеный подбородок был упрямо вздернут — пока своего не добьется, не отстанет.
— Ма-ам, сегодня у Юльки Киртоновой день рождения, — как бы невзначай протянула моя двоюродная сестра.
— Мм?
— Мне ОЧЕНЬ нужны будут деньги на подарок, — настойчивым тоном сказала Лиза.
— Возьми на холодильнике, дай немного сестре на обед. Не опоздайте.
Наверное, в газете были действительно увлекательные вести, раз все прошло так гладко. Кто-нибудь женился, да не просто так, а по «залету», или в салате из продуктового магазина, наконец-то, обнаружили ползучие формы жизни, или гуманоиды в очередной раз атаковали подвыпившего дядю Степу. Да, мало ли чего в жизни может произойти.
С подчеркнутым изяществом Лиза смахнула деньги с холодильника и прошествовала в узкую прихожую, где с трудом умещался ряд деревянных вешалок для верхней одежды и двухъярусная подставка для обуви. Людям оставалось только крайне осторожно, особо не поворачиваясь, одеваться, стараясь ничего не уронить и перемещаться строго по одному…Гуськом.
Проходя мимо тети, я мельком заглянула в ее секретные материалы. Сегодня сестрице повезло — ночью задавили чьего-то кота, и у тети не было времени на внушение нам личного жизненного опыта, надо было поскорее дочитать газету, а потом бежать выражать сочувствие семье погибшего и обсуждать пышные похороны усатого животного. Я никогда этого не понимала: хоть мне и было жаль котейку, зачем же до таких крайностей доходить?
И все же, это было неплохо — сегодня почти никого дома не будет, а дядя Виктор не из тех, кто любит докучать. И это отлично — теперь можно целый вечер жить по-человечески, не вскакивая после каждого звонка в дверь: Лиза не любила быть в одиночестве, поэтому ежедневно приглашала к себе не меньше двух подруг. Они слушали стерео, визжали над фотографиями знаменитостей в журналах, громко спорили о любимых звездах. Наверное, у большинства девушек это в порядке вещей. Не знаю.
Я сделала бутерброд, так и не заметив с чем, едва жуя, проглотила его, запила холодной водой и кинулась одевать кроссовки.
На крыльцо мы с сестренкой вышли вместе.
— Вот, возьми, — надменно пропела Лиза, протягивая мне десятку. — Ты же понимаешь, мне больше надо, еще подарок покупать и платье…
Я пожала плечами, молча взяла бумажку и пошла к школе, спорить не хотелось.
Была середина осени. Тусклый солнечный свет отражался в десятках луж, бросал светлые блики на ковер опавших разноцветных листьев, которые, как ни старались, не успевали убирать дворники. Пахло сыростью и пожухшей травой.
Весь путь до школы занял ровно пять минут. Еще несколько секунд понадобилось, чтобы подняться по скользким замерзшим ступеням, сдать куртку в раздевалку и подняться на второй этаж в кабинет русского языка и литературы.
Я не смотрела по сторонам и ничего не замечала. Но это никого не удивило.
С самого первого дня в этой школе я была такой. Поначалу для окружающих я стала настоящей новостью: в маленький городок приехала англичанка! Великолепно!
Мне было все равно. Все чувства и переживания умерли там, в далекой современной реанимации с новейшим жужжащим оборудованием, одновременно с родителями.
Ни слез, ни истерик. Тишина. Только сердце все еще билось.
Теперь мои темные кудри всегда были в беспорядке, лондонские вещи так и лежали в чемоданах, хватало простых джинсов и пары рубашек. В общем, я оказалась довольно скучной, заурядной, не желала ни с кем разговаривать, поэтому меня сторонились или старались попросту не замечать. Что меня вполне устраивало.
Я тихо прошла в класс и уселась за заднюю парту у окна. До урока оставалось еще достаточно времени, поэтому я спокойно улеглась на скрещенные на парте руки и постаралась отрешиться от гомона.
— Диана Андерсен! — Строгий знакомый голос, слишком громко.
— Мм… — Я попыталась отмахнуться от него руками, но при этом тяжело ударилась лбом о парту, отчего окончательно проснулась.
Раздался смех. Не вполне понимая, что происходит, я подняла взгляд от парты. Рядом со мной с длинной деревянной указкой в руках стоял преподаватель, собственной персоной. С минуту я ошеломленно смотрела на него, пока до меня, наконец, не дошло, отчего на его обычно скудном на эмоции лице написана такая досада и злость…
— Ой! — вырвалось у меня, а сбоку снова раздались сдавленные смешки. Я же резко поднялась, чуть не уронив на пол свой стул. — Извините, Евгений Петрович.
— Хм, ладно, садитесь. — Он медленно отвернулся и отошел к своему столу.