Мы забыли, что такое теплый душ после тяжелого рабочего дня, чистая одежда с легкими нотками кондиционера для белья, шампунь для волос, аппетитный запах горячей еды и приятный хруст свежего постельного белья. Мы продолжаем есть консервы всех видов, собранные на просторах местных супермаркетов или небольших магазинчиков, а иногда, во времена великого отчаяния Сэм ловит белок и птиц, с аппетитной корочкой зажаривая их на костре.

Никогда бы не подумала, что с таким аппетитом буду уплетать крылья птиц или зажарившийся беличий хвост. Звучит ужасно, правда, но если не думать о том, кого ты ешь, то выходит очень даже неплохо. Во всяком случае лучше, чем ничего.

Когда у нас еще была вода, мы с Грейс утопали в бесконечной стирке, чтобы хоть немного сохранить тот комфорт, при котором ты все еще ощущаешь себя человеком. Мы застирывали одежду дешевым мылом, которое изо дня в день все больше разъедало кожу на ладонях. С каждым днем я сталкивалась с невероятной сухостью рук из-за которой кожа покрывалась чешуйками, а местами и трескалась.

Стоит ли говорить о том, что я просто молила о креме для рук, молочке для тела и, черт возьми, простой зубной щетке. С каждым новым днем мы сталкиваемся все с большими препятствиями, поэтому проблемы, касаемые личной гигиены и простого человеческого комфорта, тут же отходят на второй план.

День сорок пятый

Мам, я все еще скучаю по тебе.

По твоей широкой улыбке и укоризненному взгляду, который с самого детства буквально заставлял меня напрочь забыть обо всех шалостях. По твоему фирменному тыквенному пирогу по воскресеньям и милым колыбельным, которые ты пела на ночь Иззи. Я скучаю по твоим веселым морщинках радости вокруг синих синих синих глаз и чокнутому отношению к идеальной чистоте.

Скучаю по тем дням, когда ты собирала меня в начальную школу и каждое утро заботливо плела косы, которым завидовали все девчонки из класса. Ты так аккуратно натягивала прядку за прядкой, так умело справлялась с колтунами… и хоть иногда я орала как чокнутая от боли… я все равно была благодарна тебе за заботу. Ты вставала в сущую рань, чтобы приготовить завтрак и отвезти меня в школу, когда могла себе позволить поспать еще два лишних часа до работы и отправить меня на школьном автобусе…

Я никогда не говорила тебе этого и прямо сейчас чертовски корю себя… но я действительно люблю тебя. Что бы я тебе не говорила на эмоциях, со злости, как бы я не кричала о своей самостоятельности и не хлопала входной дверью… я все еще люблю тебя…

Глубоко внутри, в неведомых недрах сознания, надежда, что ты жива, все еще теплится во мне, согревая с каждым днем, и не позволяя опускать руки. Я верю, что смогу обнять тебя, ощутить тепло твоего тела и запах твоего любимого лавандового крема для рук. Я знаю, что мы доберемся до лагеря беженцев, я увижу тебя там и застыну посреди дороги, не в силах сделать долгожданный шаг навстречу к тебе. А ты побежишь ко мне, мужественно сглатывая слезы на ходу, и обнимешь что есть мочи до первого хруста костей…

Я верю.

Я хочу в это верить…

Закрываю блокнот, резко откидываясь на мягкую спинку дивана. Потрепанные кожаные края рассекают воздух, отчего торчащие пряди волос делают двойное сальто, на мгновение перекрывая взор.

Она была права. Она всегда была чертовски права, словно предчувствовала свою непростую судьбу. Ева очень скучала по матери и, наверняка, побежала бы ей сегодня навстречу, крепко обнимая в ответ. А потом без конца и края начала задавать кучу вопросов, на которые миссис Финч отвечала бы еще неделю.

Но я этого не сделала.

Мой взгляд улавливает настенные часы. Стрелки показывают половину двенадцатого ночи.

— Не могу уснуть, — раздается тихий голос Рона. Он уже несколько минут молча наблюдает за мной со стороны, плечом облокачиваясь об дверной косяк спальни. Его руки — в свойственной ему манере — переплетены на груди, а взгляд прозрачно-серых глаз скользит по моему лицу. — Похоже придется привыкнуть спать с закрытыми глазами. До сих пор не верится, что мы в безопасности… по крайней мере, относительной.

Ловлю себя на мысли: мне чертовски непривычно видеть Рона без надежного бронежилета поверх черной застиранной футболки-поло, которая, в силу своей изношенности, должна в скором времени превратиться в серый клочок ткани. Мой рассеянный взгляд мельком пробегается по его полуобнаженному торсу, на пару секунд застревает на татуировке скорпиона, выбитой на шее…

И тут же насильно направляется куда-то сквозь воздух, на пару минут выпадая из реальности. Пытаясь избавиться от странного ощущения, внезапно возникшего от одного только взгляда на его полуобнаженный торс. Пытаясь избавиться от воспоминаний, которые тысячами осколков поражают мое сознание и притупляют осознание реальности. Пытаясь избавиться от назойливых мыслей, что он совсем рядом…

— Считаешь, я должна подойти к миссис Финч и все ей рассказать? — слышу я собственный приглушенный голос спустя пару минут, разрезающий тишину между нами.

— Хорошо, что ты сама догадалась об этом, — отвечает он хриплым бархатистым голосом, которым хочется окутаться словно одеялом в дождливую осеннюю погоду. Одно мгновение и диван из оливковой замши продавливается под тяжестью его веса. Совсем в паре дюйме от меня. Я в паре дюймов от его прикосновения. — Она имеет право знать правду, какой бы горькой она не была.

— Она… она будет считать меня монстром… как и все в этом поселке, — раздается мой прерывистый шепот.

— Она никому не расскажет, я уверен, — его голос звучит твердо и решительно. Всего в паре дюймов от меня. — Ты по-прежнему ее дочь. Она будет помнить тебя всегда, даже несмотря на то, что ты… ее не помнишь.

— Да, я не помню ее, — признаюсь я, кивая собственным словам. — Ни одно воспоминание Евы не связано с матерью. В отличие от… от тебя.

Его брови изумленно взлетают вверх, а уголок губ позволил себе едва заметно приподняться вверх в ответ на мои слова.

— Правда? — спрашивает он, с интересом разворачивая корпус в мою сторону. — Ты правда помнишь меня?

Мое сознание помнит тебя. Оно спрашивает о тебе постоянно.

Я помню каждый момент, проведенный с ним. От первого неожиданного поцелуя на кафедре университета до страстного головокружительного секса, после которого приходилось в буквальном смысле насильно приводить себя в чувство и осознавать, что эти приятные мгновения уже позади.

Я помню все. Наши нескончаемые переписки до рассвета, бурные фантазии, обсуждения фильмов, острые политические дискуссии и страстные ссоры с не менее страстными примирениями. Я помню каждый его поцелуй, оставленный на моей коже. Помню, как он обожал футбол, кофе по утрам и мой игривый взгляд. Как я считала секунды до нашей тайной встречи и как потом тоскливо страдала, когда его внезапно вызывали на очередные скучные совещания преподавателей. Помню, как он ненавидел отца, боготворил младшую сестру и терпеть не мог ее новых мачех, которых отец менял как перчатки, словно устраивая конкурс на более молодую и глупую.

Но ведь с ним была другая версия меня. Это была не я.

Меня действительно пугает зарождающаяся привязанность к нему, и я не могу разобрать связано ли она как-то с воспоминаниями Евы Финч… или эта привязанность — моя собственная.

Я не отвечаю на его вопрос. Может это и глупо, но… я не могу произнести это вслух. Не могу разобраться с чувством, которое мешает мне сказать ему. Это страх, стыд или…

— Ты не монстр, — наконец звучит его хрустящим как гравий голос, разрезая тишину. — Хотя… я так изначально и подумал, когда встретил тебя впервые. Там на перекрестке, где тебя оставила корпорация зла, — он сглатывает слюну и смотрит куда-то сквозь пространство, будто погружаясь в воспоминания. — Твои глаза… они казались такого мертвого, безжизненного оттенка. Я был в ужасе, когда увидел это. Я настолько привык видеть в синих глубоких глазах Евы столько живой энергии, столько драйва и… любви, что просто…

— Испугался, — добавляю я. — Я видела, как ты боялся меня. Твои эмоции, они выдавали тебя.

— Испугался — мягко сказано, — усмехается Рон, подавляя сухой смешок. — Я еще долгое время был уверен, что это просто сон, что я вот-вот должен проснуться. Но этого не происходило ни через пять минут, ни через пять дней.

— Какой она была? — вдруг задаю вопрос я, прежде чем успеваю подумать.

С каких пор мне стала интересна ее жизнь? С тех самых, когда я стала залпом зачитываться ее исписанным дневником? С тех самых?..

— Слегка наивной маленькой девчонкой с большим и храбрым сердцем, — тихо сообщает он, тоскливо выдыхая воздух из легких. — Она была готова пожертвовать всем, ради тех, кто ей дорог. Сколько раз она бросалась под дуло пистолета, защищая меня, когда мы сталкивались лоб в лоб с другими выжившими группами… — он тихо смеется, расплываясь в ленивой улыбке. — Глупышка… Но лишь я знал, насколько в те моменты ей было страшно. Как сильно ее трясло, когда все заканчивалась, — он медленно проводит рукой по лицу и громко выдыхает. — Она спасала каждого, но не смогла спасти саму себя. Я не смог ее спасти. Я облажался.


Сквозь звенящую тишину его ладонь разрезает неуместное расстояние между нами и находит мою руку. Спустя пару секунд наши пальцы переплетаются, моя прохладная кисть встречается с его горячей ладонью, и он крепко сжимает ее, словно боится отпустить. Потерять из виду.

Потерять во второй раз.

Я хочу сказать ему. Я хочу сказать ему. Я хочу сказать ему. Не подходи слишком близко, внутри темно. Но я лишь нервно сглатываю, не в силах сделать очередной вздох.

— Ты не монстр, солнце, — вновь повторяет он тихим, убаюкивающим голосом. Моя голова плавно приземляется на его плечо, и я всем нутром ощущаю тепло его горячего тела. — Ты особенная. Одна из миллионов. Возможно, таких как ты от силы лишь несколько человек, но сколько это в масштабах земного шара… а в масштабах Вселенной? Всего лишь ноль с половиной процентов, — он делает паузу, медленно поглаживая костяшку моего указательного пальца. — Тебе трудно… вновь возвращаться к жизни. Вновь ощущать целую гамму эмоций, которые мы испытываем каждый день, даже не задумываясь об этом. Тебе трудно изображать мимику, трудно разговаривать с чересчур эмоциональными людьми. И никто не сможет оценить масштабы твоих трудностей, ведь ты одна из первых столкнулась с этим. И хоть иногда не мне хватает карты, чтобы понять тебя… но ты не монстр. Ты возможное спасение этого чертового мира от неминуемой гибели. И только никогда… никогда не смей забывать этого.





Глава 19





Я открываю глаза под непрерывное кукареканье петухов за окном, вперемешку со звонкими голосами мимо пробегающих детей. Утренние солнечные лучи бесцеремонно врываются в окно, отражаясь на подушке, волосах и тонком одеяле, заставляя с непривычки щуриться.

Бросая мимолетный взгляд в сторону кровати Рона, я улавливаю пустующий матрас, наспех накинутый разноцветным пододеяльником. Он вообще спал?

Прохожу в гостиную, плавно перерастающую в небольшую кухоньку, и ко мне постепенно приходит осознание того, что я проснулась в пустом доме. На часах тонкие черные стрелки показывают почти восемь часов утра.

Я выспалась. Впервые за несколько месяцев.

Открываю неработающий холодильник, несколько кухонных шкафов, пару выдвижных ящиков со столовыми приборами и понимаю, что еды в этом доме нет. Поэтому наспех умываюсь прохладной водой, поверх футболки накидываю черную косуху и, прикрывая серебристый браслет, выхожу из дома.

Улица встречает меня счастливым детским смехом, теплыми лучами солнца и странными взглядами прохожих мимо людей. Они спешат по своим делам: женщины с ведрами и тряпками торопятся наводить порядок, мужчина с чемоданчиком инструментов чинит входную дверь в доме напротив, парочка дам с детскими колясками не спеша прогуливаются вдоль улицы с засыпающими детьми. Мимо пробегающие ребята школьного возраста кричат что-то невпопад друг другу, играя в игры, понятные только им самим. Среди них я улавливаю знакомую белокурую копну волос Кэти и разноцветную футболку с человеком-пауком Тони. А в конце улицы, на перекрестке двух дорог, Эбби прогуливается под ручку с каким-то мужчиной средних лет, свободной рукой подпирая беременный живот. Они о чем-то спокойно беседуют, и как только она замечает меня, тут же машет рукой, приветствуя издалека. Я поднимаю руку, приветствуя ее в ответ.

На мгновение мне кажется, что муз и не существовало вовсе. Все так, как и было до эпидемии. Счастливые дети, мамочки с колясками, мужчины, снующие туда-сюда по своим делам. Но их сдает лишь одно — все взгляды присутствующих на этой улице с любопытством направлены в мою сторону. Время будто остановилось. Люди словно застыли или замедлили шаг, только чтобы успеть разглядеть меня. И мне уже начинает казаться, что они обо всем догадываются.

Они догадываются, что я отличаюсь от них.

— Эй, Ева, привет! — окликает меня звонкий голос Кэти позади. Вокруг раздаются ее торопливые шаги, и она опережает меня с легкой отдышкой в груди. — А мы с Тони уже познакомились со всеми ребятами! Представляешь, одну девочку тоже зовут Кэти, только она младше меня на пару лет, но ничего страшного…

— Руби, Кэти, Алекс, Марк! Идемте скорее, мы вас познакомим с Евой! — выкрикивает Тони позади, догоняя Кэти.

За считанные мгновения меня окружает толпа детей возраста начальной школы. Все они с энтузиазмом смотрят в мою сторону, оглядывая каждую крупинку лица.

— Это Ева, мы с Роном любим ее, — тараторит Кэти, указывая рукой в мою сторону. — Она классная, вот увидите!

Я пытаюсь изобразить улыбку, оглядывая любопытные лица детишек.

— Ага, на раз-два справляется с музами! — восхищенно добавляет Тони, изображая невидимую борьбу с зомби в моем исполнении. — Через пару лет мы с Кэти тоже так сможем!

— Не может быть, — с недоверием проговаривает один из незнакомых мальчишек, щурясь от назойливых лучей солнца. — Она же девчонка, а они не могут убивать бывших наравне с парнями.

— Еще как могут! — протестует Кэти, обиженно складывая руки на груди. — Дженнифер же не парень!

— Не могут! — присоединяется второй мальчик.

— Вы просто завидуете! — выкрикивает одна из девчонок. — Марк, твой отец даже ни одного бывшего не убил!

— Ева, вот ты где! — сквозь жаркие детские дискуссии раздается приближающийся голос Вики. Она бежит ко мне навстречу с легкой улыбкой на лице, а встречный ветер развивает две ее длинные белокурые косы. — Пойдем, я приготовила завтрак.

Сегодня на ней сидит легкое бежевое платьице из хлопка с короткими рукавами, прикрывающее щиколотки и зону декольте. А золотистый католический крест на груди сверкает завораживающим блеском под лучами утреннего солнца.

Мы проходим в уютный дом старика Фреда, один из самых больших в поселке Тонли, где у самого порога нас встречает приятный аромат выпечки и травяного чая. Вики тут же усаживает меня за стол, принимаясь хлопотать на кухне. Спустя пару минут передо мной стоит кружка душистого ароматного чая из местных трав и два куска теплого хлеба, поверх которых лежат небольшие кусочки сливочного масла.

Я поднимаю вопросительный взгляд в сторону девушки, которая садится напротив меня, попивая душистый чай со струящимся паром.

— Это домашний хлеб, мы сами печем его, — тут же произносит она, кивая в сторону моей тарелки, и свободной рукой принимается обеспокоенно перебирать крестик с выпирающим Иисусом на груди. — Масло мы тоже делаем сами, хоть и не часто. Коров и коз становится мало, приходится экономить на молоке.

Откусывая мягкий кусочек домашнего хлеба, я ощущаю, как масло буквально тает во рту, оставляя после себя приятное послевкусие. Стоит признать, ребята в поселке максимально стараются поддерживать прежнюю цивилизацию. И получается это у них довольно неплохо.

— Сегодня будет знойный день, — раздается невозмутимый голос Дженнифер позади, заходящей в дом с заднего двора в сопровождении наших парней. — Как раз подходящий для стирки белья. В такие дни оно высыхает за считанные часы. Поэтому сегодня позарез нужна стирка. У многих накопилось по две кучи белья.

— Нет! — неожиданно выкрикивает Вики, вскакивая из-за стола. — У нас закончилась мука! Нам позарез нужна мука!

— Хорошо, что нам нужно делать? — спрашивает Рон, складывая руки на груди. Его взгляд мимолетно проскальзывает в мою сторону и всего на мгновение смягчается.

Всего на мгновение. И мне этого достаточно.