– Кто-кто? – резко сделала охотничью стойку бабка.
– Унстерблиш? – уточнил Митя. – Ну это вроде как вечно живой, неумирающий, как наш…
– Кощей Бессмертный, – закончил я.
Ну вот что за жизнь, ни минуты покоя от него нет?!
Значит, не смог с нами справиться на нашей игровой площадке, так заманил в иностранную песочницу. И ведь я ни разу, ни разу не задал себе первый вопрос любого нормального следователя: «Кому это выгодно?» Кто придумал избавиться от всей опергруппы разом? Кому во всей Европе интересна судьба где-то там пропавшего принца и гарантированное обвинение в этом русской стороны, невзирая на разум, логику и факты?!
Да пусть он даже сто раз наследник престола и приходится дедушкой нынешнему королю Фридриху Вильгельму. Прекрасный принц Йохан давно помер! Любое следствие тупо сдулось бы за давностью лет. Тут и сам Шерлок Холмс был бы бессилен…
А всё дело, оказывается, лишь в том, что гражданина Бессмертного, чтоб он уже хоть раз сдох по-настоящему, отлично знают и в польских и в немецких землях. Какого пьяного прокурора мы сюда всей толпой припёрлись и как выбираться будем, кто бы подсказал, а?
Карета остановилась у высокого, в три этажа дома, почему-то бледно-розового цвета, украшенного виньетками и графичной росписью на рыцарскую тему.
В Лукошкине такого не встретишь. У нас там в массе своей избы и терема, они деревянные, а если встречаются каменные или кирпичные строения, то это только церкви и крепостные стены. Здесь же, во Фрайбурге, кирпично-каменное было всё, даже собачьи будки.
Мне на минуточку подумалось, что не зря эти поганые капиталисты во все века зарились на наш русский лес. Свой-то они берегут! И если б я только знал тогда, по какой причине нас торжественно встречает вышколенный немецкий дворецкий…
Как я понимаю, разница с английским дворецким весьма существенная. Пожилой немец с бакенбардами широко улыбнулся нам, по очереди обнял меня и Бабу-ягу, от всего сердца пожав руку Митьке, направив нас на второй этаж, в приёмную бургомистра, а нашего младшего сотрудника, по-братски приобняв, увёл вниз, на кухню. Типа всё по статусу.
Митя, конечно, сперва прихренел на месте от такой социальной несправедливости, но потом правильно уловил смысл слова «кюхе». Главную солдатскую заповедь «подальше от начальства, поближе к кухне» он выучил с первым визитом стрельцов Фомы Еремеева на наш участок. Поэтому так же широко улыбнулся дворецкому, хлопнул его по плечу (едва не убив на месте!) и подтвердил:
– Кюхе! Сосисен, колбасен, бутерброден!
Мы же с Ягой без спешки поднялись на второй этаж, где у лестницы нас ожидал сам бургомистр вольного города Фрайбурга. Теперь его можно было рассмотреть поспокойнее.
Средней упитанности, с благородными залысинами, круглое лицо без усов, бороды, с рыжеватыми бровями и ресницами, как бы я предположил, типичнейший немец.
– О, я очень рад фидеть у нас ф гостях лучших предстафителей русской полиции!
На слух этот человек автоматически менял «в» на «ф», не более! В остальном его русский язык был безупречен.
– Я заканчифал Пражский униферситет Яна Гуса, – с улыбкой объяснился немецкий бургомистр. – О, это была прекрасная ефропейская школа, поляки, чехи, сербы, болгары, немцы, фенгры, французы и даже иногда британцы жили одной семьёй. Я сфободно гофорю на шести языках.
– Наш царь Горох говорит на семи, – вдруг вспомнил я чисто для поддержания разговора.
– Оу-у?! Я фесьма наслышан о фашем русском царе Горохе. Фсе гофорят, что его род самый дрефний? Как это ф фашей русской погофорке – это было ещё при царе Горохе? Так?
– Ну приблизительно, – после недолгого размышления и визуального контакта с главой нашего экспертного отдела признал я. – Вы прекрасно говорите на русском!
– Фсе слафянские языки: польский, чешский, сербский, слофацкий, болгарский, белорусский – сразу понятны, если ты знаешь русскую речь.
– Тогда прошу пояснить, чем мы обязаны столь тёплому приёму с военными, ружьями, пушками, толпой народа и всей помпой?
– О, это долгий разгофор, – уже без дежурной улыбки сообщил бургомистр славного Фрайбурга. – Фы позфолите мне подать скромный обед? Должен признать, белое фино ф этом году фесьма удалось. Прошу фас к столу!
– Куда «фас»?! – вздрогнула было бабка. – А-а, ежели к столу, тады можно, тады без обид…
Возражать против и строить из себя патриотично стукнутых на голову мы не стали. Это было бы мало того что глупо, но ещё и превращало нашего гостеприимного хозяина в вынужденного тюремщика. Кому оно надо? Мне, нам, вам?
Я решил не нагнетать уровень сурового международного непонимания раньше времени, Баба-яга сунула руку за пазуху, одарив бургомистра маленькой фляжкой своей фирменной настойки на малине, мухоморах и клюкве с беленой. Дорогой подарок, кстати, как ни крути…
Пожилой немец невероятно растрогался, долго благодарил и клятвенно обещал открыть фляжку не раньше Рождества, чтобы был весомый повод. Однако по его заблестевшим глазкам я предположил бы, что бабкину настойку он откупорит уже вечером.
Что ж, его право. И риск тоже его…
Нас торжественно, как дорогих гостей, усадили за длинный стол в обеденном зале, традиционно отделанном резным дубом, гобеленами и гравюрами, иллюстрирующими историю германских земель начиная с четырнадцатого – пятнадцатого веков. Две служанки в длинных баварских платьях и корсетах с таким декольте, что Митька бы шею себе вывернул, ловко расставляли на столе оловянные блюда с белым хлебом, горячими сосисками шести видов, запечённой свининой, тушёной капустой и отварным картофелем, посыпанным мелко нарезанным укропом.
Вина было подано столько, что, если все бутыли вылить в ванну, мы могли залезть туда всей опергруппой! Причём на вкус настолько сладкое и лёгкое, что даже бдительная в таких вопросах глава нашего экспертного отдела махнула рукой, притянув к себе поближе маленькую бутылочку очень редкого «ледяного вина».
Как объяснил бургомистр, оно изготавливалось из ягод винограда, тронутого первым морозом. Сами лозы после этого выкорчёвывались, всё нужно было сажать заново, но именно это вино было невероятно сладким и дорогим.
В то же время наш Митяй на кухне успешно перепробовал всё: красное, розовое, белое, зелёное, жёлтое, сухое, креплёное, но в конце концов тупо остановился на чёрном фрайбургском пиве, заливая его в себя литровыми кружками. Позже он признавал, что под острые рубленые фрайбургские сосиски оно подходило идеально. Две пышные кухарки, щебеча меж собой, только и успевали наполнять ему тару. В конце концов просто выставили ведро пива…
Лично я как-то старался держать себя в руках, помнить, где нахожусь и что такое честь милицейского мундира. Но! возможно! не уверен, однако факты есть факты! Уф…
Короче, часа через два я вдруг поймал себя на мысли о том, что мы все, включая столь же «тёпленького» бургомистра, шумно обсуждаем поход в какой-то там мистический немецкий лес, где нас ждут всяческие неприятности, и если мы посмеем вернуться оттуда живыми, то нас торжественно сожгут на главной площади города в той же избушке.
А вот если (да какого русского лешего это «если»? Правильнее – «когда»!) мы вернёмся и – о чудо?! – приведём на собачьем поводке того самого (истлевшего в труху!) принца Йохана, то нас встретят как великих героев всех германских земель!
То есть с цветами, с пивом, сосисками и бесчисленными белокурыми фройляйн, готовыми на всё в стиле «дас ист фантастиш, натюрлих, я, я!». Надеюсь, вы поняли?
О себе с той же уверенностью сказать не могу.
В общем, кажется, мы на что-то там подписались. И более того, обязались оставить полномочного представителя дипломатического ведомства при царе Горохе герра Филимониуса Груздевберга в качестве честного заложника нашей авантюры.
Типа если к указанному сроку мы не доставим господину бургомистру беглого (лет сто – сто пятьдесят назад пропавшего) принца, то граждане вольного города Фрайбурга будут в полном праве казнить нашего дьяка. Честно говоря, да кто бы сказал хоть слово против?!
Если дружественная Германия поможет нам избавиться от этого тощего геморроя в ермолке, им же всё Лукошкино «данке шён» скажет и в ножки поклонится!
Думаю, даже половина нашей мятежной и вечно оппозиционной боярской думы побаивается чрезмерной самостоятельности Филимона Митрофановича. Они просто не знают, в какую сторону и как его занесёт. А дьяк-то у нас натура творческая, интеллигентная, из крайности в крайность бросается в ритме вальса, на раз-два-три!
Причём в оппозиции тоже надолго не задерживается, уходя оттуда ровно за день до того, как запахнет жареным. Лично я думаю, что это талант, редкий и по-своему полезный.
То есть ни одно дело нашей опергруппы, начиная с самого первого дня, не обходится без дьяка. Почему? А фигли?! Ответа не знает никто, тем более я…
Э-э, кстати, а что было потом? Хороший вопрос. Логичный.
Мне нравятся короткие предложения. Почему? Не знаю.
Как абсолютно точно не знаю, что происходит на данный момент. Если чешское пиво сыграло с нами злую шутку, то насколько же было коварно молодое немецкое вино…
– Где мы? – в полной темноте раздался на удивление спокойный голос Яги.
– В избушке, – уверенно ответил я, поскольку хорошо помнил, как нас сюда доставили.
Пьяных и никакущих. Быстро разложив по своим привычным местам согласно штатному расписанию. Бабу-ягу на печку, Митю у порога, меня на вязаном коврике посередине горницы.
Немецкое гостеприимство оказалось настолько щедрым, что лишь наутро следующего дня мне удалось хоть на минуту завладеть вниманием всей нашей опергруппы.
– В избушке – это хорошо, – выглянув в окошко, где висела густая темнота гуталинового цвета, призадумалась моя хозяйка. – Хотелось бы знать, конечно, где ж энти басурмане саму избушку расквартировали? Чую, что вроде как мы не в самом Фрайбурге, а…
Где именно, бабка сказать не успела, её прервал такой громкий и тоскливый волчий вой, что я даже поёжился. У порога заворочался Митя.
– Бабуль, не надо так громко-то…
– Кстати, а где дьяк? – пересчитывая своих по головам, опомнился я. – Филимон Митрофанович, ау-у?!
– Никита Иванович, отец… как вас там, потише можно? Башка-а трещит…
В темноте, практически рядом с нами, вдруг на мгновение вспыхнули чьи-то красные глаза. Под тяжёлым весом заскрипели ступени крыльца. Кто-то с противным скрежетом пытался царапать дверь. Это явно не гражданин Груздев…
– Ну просил же, Христа-а ради-и-и!
– Это не я, – практически в один голос сказали мы с бабкой.
Из-за двери вновь раздался страшный звериный вой, но теперь в нём явственно звучали нотки злорадства и торжества.
– От что же за сволочь такая?! – тихо простонал Митяй, вставая и берясь за кочергу. – Никакого человеческого сострадания, и так голова гудит, будто там черти камаринскую пляшут, а тут ещё и…
Он рывком отодвинул засов и шагнул на крыльцо. Вой прервался глухим звуком удара железом обо что-то очень твёрдое. Потом кого-то пнули коленом под зад, чей-то прощальный писк растаял в тишине ночи, и наш младший сотрудник с погнутой кочергой мрачно вернулся обратно.
– От же собака горбоносая, ещё и зубы скалил, кобелина немецкая! Ох, чую, плохо мне-е…
– Митенька, – разом засуетилась Яга, – а вот я те стопочку настоечки лечебной налью. Ты пей да на бочок ложись, в единый миг всё отпустит.
Митя аж прослезился, благодарно выпил что ему там набулькали и практически рухнул там, где стоял. Хорошо я подножкой подкорректировал, а то мог бы запросто сломать бабке сундук лбом.
Пока он выводил музыкальное сопение носом, уютно свернувшись на полу, как здоровенный медведь, мы запалили свечку, сели за стол и, образно говоря, приступили к разбору полётов. Хотя чего там разбирать? Мы в полной заднице-с!
– Стыдно-то как, Никитушка-а…
– И не говорите. Выбрались в первый раз за границу, приехали в культурную страну, были приглашены в гости к приличным людям, и первое, что мы сделали, – в хлам напились за столом! Подтвердили самые расхожие мифы о русских, как будто у себя в Лукошкине мы квасим не переставая…
– И ещё ж милиция-а! Не абы кто, а слуги закону и правопорядку, мать их прокурорскую!
– Мать моя прокуратура, – чуть подправил я. – Но, по сути, всё верно. Вопрос в другом: мне смутно помнится, что мы вроде бы о чём-то там договаривались. Нас опять наняли?
– Не знаю, соколик, – изогнув бровь, нахмурилась Яга. – Но ить ты прав, об чём-то таком серьёзном разговор был. Зазря, что ль, мы дьяка Фильку тевтонцам в заложники оставили.
– Это, кстати, был красивый ход.
– Энто да! Но что мы бургомистру ихнему наобещали, вот не упомню.
Митя, не прекращая храпеть, сунул руку за пазуху, вытащил смятый лист бумаги и поднял над головой. Я деликатно вытащил у него документ с гербовой печатью и расправил бумагу на столе.
Увы, что бы там ни было написано классическим готическим шрифтом, весь текст всё равно был на немецком. Единственное, что мы с Ягой разобрали, было «prinz Johan». И то только потому, что его имя было выделено красными чернилами.
– Унстерблиш? – уточнил Митя. – Ну это вроде как вечно живой, неумирающий, как наш…
– Кощей Бессмертный, – закончил я.
Ну вот что за жизнь, ни минуты покоя от него нет?!
Значит, не смог с нами справиться на нашей игровой площадке, так заманил в иностранную песочницу. И ведь я ни разу, ни разу не задал себе первый вопрос любого нормального следователя: «Кому это выгодно?» Кто придумал избавиться от всей опергруппы разом? Кому во всей Европе интересна судьба где-то там пропавшего принца и гарантированное обвинение в этом русской стороны, невзирая на разум, логику и факты?!
Да пусть он даже сто раз наследник престола и приходится дедушкой нынешнему королю Фридриху Вильгельму. Прекрасный принц Йохан давно помер! Любое следствие тупо сдулось бы за давностью лет. Тут и сам Шерлок Холмс был бы бессилен…
А всё дело, оказывается, лишь в том, что гражданина Бессмертного, чтоб он уже хоть раз сдох по-настоящему, отлично знают и в польских и в немецких землях. Какого пьяного прокурора мы сюда всей толпой припёрлись и как выбираться будем, кто бы подсказал, а?
Карета остановилась у высокого, в три этажа дома, почему-то бледно-розового цвета, украшенного виньетками и графичной росписью на рыцарскую тему.
В Лукошкине такого не встретишь. У нас там в массе своей избы и терема, они деревянные, а если встречаются каменные или кирпичные строения, то это только церкви и крепостные стены. Здесь же, во Фрайбурге, кирпично-каменное было всё, даже собачьи будки.
Мне на минуточку подумалось, что не зря эти поганые капиталисты во все века зарились на наш русский лес. Свой-то они берегут! И если б я только знал тогда, по какой причине нас торжественно встречает вышколенный немецкий дворецкий…
Как я понимаю, разница с английским дворецким весьма существенная. Пожилой немец с бакенбардами широко улыбнулся нам, по очереди обнял меня и Бабу-ягу, от всего сердца пожав руку Митьке, направив нас на второй этаж, в приёмную бургомистра, а нашего младшего сотрудника, по-братски приобняв, увёл вниз, на кухню. Типа всё по статусу.
Митя, конечно, сперва прихренел на месте от такой социальной несправедливости, но потом правильно уловил смысл слова «кюхе». Главную солдатскую заповедь «подальше от начальства, поближе к кухне» он выучил с первым визитом стрельцов Фомы Еремеева на наш участок. Поэтому так же широко улыбнулся дворецкому, хлопнул его по плечу (едва не убив на месте!) и подтвердил:
– Кюхе! Сосисен, колбасен, бутерброден!
Мы же с Ягой без спешки поднялись на второй этаж, где у лестницы нас ожидал сам бургомистр вольного города Фрайбурга. Теперь его можно было рассмотреть поспокойнее.
Средней упитанности, с благородными залысинами, круглое лицо без усов, бороды, с рыжеватыми бровями и ресницами, как бы я предположил, типичнейший немец.
– О, я очень рад фидеть у нас ф гостях лучших предстафителей русской полиции!
На слух этот человек автоматически менял «в» на «ф», не более! В остальном его русский язык был безупречен.
– Я заканчифал Пражский униферситет Яна Гуса, – с улыбкой объяснился немецкий бургомистр. – О, это была прекрасная ефропейская школа, поляки, чехи, сербы, болгары, немцы, фенгры, французы и даже иногда британцы жили одной семьёй. Я сфободно гофорю на шести языках.
– Наш царь Горох говорит на семи, – вдруг вспомнил я чисто для поддержания разговора.
– Оу-у?! Я фесьма наслышан о фашем русском царе Горохе. Фсе гофорят, что его род самый дрефний? Как это ф фашей русской погофорке – это было ещё при царе Горохе? Так?
– Ну приблизительно, – после недолгого размышления и визуального контакта с главой нашего экспертного отдела признал я. – Вы прекрасно говорите на русском!
– Фсе слафянские языки: польский, чешский, сербский, слофацкий, болгарский, белорусский – сразу понятны, если ты знаешь русскую речь.
– Тогда прошу пояснить, чем мы обязаны столь тёплому приёму с военными, ружьями, пушками, толпой народа и всей помпой?
– О, это долгий разгофор, – уже без дежурной улыбки сообщил бургомистр славного Фрайбурга. – Фы позфолите мне подать скромный обед? Должен признать, белое фино ф этом году фесьма удалось. Прошу фас к столу!
– Куда «фас»?! – вздрогнула было бабка. – А-а, ежели к столу, тады можно, тады без обид…
Возражать против и строить из себя патриотично стукнутых на голову мы не стали. Это было бы мало того что глупо, но ещё и превращало нашего гостеприимного хозяина в вынужденного тюремщика. Кому оно надо? Мне, нам, вам?
Я решил не нагнетать уровень сурового международного непонимания раньше времени, Баба-яга сунула руку за пазуху, одарив бургомистра маленькой фляжкой своей фирменной настойки на малине, мухоморах и клюкве с беленой. Дорогой подарок, кстати, как ни крути…
Пожилой немец невероятно растрогался, долго благодарил и клятвенно обещал открыть фляжку не раньше Рождества, чтобы был весомый повод. Однако по его заблестевшим глазкам я предположил бы, что бабкину настойку он откупорит уже вечером.
Что ж, его право. И риск тоже его…
Нас торжественно, как дорогих гостей, усадили за длинный стол в обеденном зале, традиционно отделанном резным дубом, гобеленами и гравюрами, иллюстрирующими историю германских земель начиная с четырнадцатого – пятнадцатого веков. Две служанки в длинных баварских платьях и корсетах с таким декольте, что Митька бы шею себе вывернул, ловко расставляли на столе оловянные блюда с белым хлебом, горячими сосисками шести видов, запечённой свининой, тушёной капустой и отварным картофелем, посыпанным мелко нарезанным укропом.
Вина было подано столько, что, если все бутыли вылить в ванну, мы могли залезть туда всей опергруппой! Причём на вкус настолько сладкое и лёгкое, что даже бдительная в таких вопросах глава нашего экспертного отдела махнула рукой, притянув к себе поближе маленькую бутылочку очень редкого «ледяного вина».
Как объяснил бургомистр, оно изготавливалось из ягод винограда, тронутого первым морозом. Сами лозы после этого выкорчёвывались, всё нужно было сажать заново, но именно это вино было невероятно сладким и дорогим.
В то же время наш Митяй на кухне успешно перепробовал всё: красное, розовое, белое, зелёное, жёлтое, сухое, креплёное, но в конце концов тупо остановился на чёрном фрайбургском пиве, заливая его в себя литровыми кружками. Позже он признавал, что под острые рубленые фрайбургские сосиски оно подходило идеально. Две пышные кухарки, щебеча меж собой, только и успевали наполнять ему тару. В конце концов просто выставили ведро пива…
Лично я как-то старался держать себя в руках, помнить, где нахожусь и что такое честь милицейского мундира. Но! возможно! не уверен, однако факты есть факты! Уф…
Короче, часа через два я вдруг поймал себя на мысли о том, что мы все, включая столь же «тёпленького» бургомистра, шумно обсуждаем поход в какой-то там мистический немецкий лес, где нас ждут всяческие неприятности, и если мы посмеем вернуться оттуда живыми, то нас торжественно сожгут на главной площади города в той же избушке.
А вот если (да какого русского лешего это «если»? Правильнее – «когда»!) мы вернёмся и – о чудо?! – приведём на собачьем поводке того самого (истлевшего в труху!) принца Йохана, то нас встретят как великих героев всех германских земель!
То есть с цветами, с пивом, сосисками и бесчисленными белокурыми фройляйн, готовыми на всё в стиле «дас ист фантастиш, натюрлих, я, я!». Надеюсь, вы поняли?
О себе с той же уверенностью сказать не могу.
В общем, кажется, мы на что-то там подписались. И более того, обязались оставить полномочного представителя дипломатического ведомства при царе Горохе герра Филимониуса Груздевберга в качестве честного заложника нашей авантюры.
Типа если к указанному сроку мы не доставим господину бургомистру беглого (лет сто – сто пятьдесят назад пропавшего) принца, то граждане вольного города Фрайбурга будут в полном праве казнить нашего дьяка. Честно говоря, да кто бы сказал хоть слово против?!
Если дружественная Германия поможет нам избавиться от этого тощего геморроя в ермолке, им же всё Лукошкино «данке шён» скажет и в ножки поклонится!
Думаю, даже половина нашей мятежной и вечно оппозиционной боярской думы побаивается чрезмерной самостоятельности Филимона Митрофановича. Они просто не знают, в какую сторону и как его занесёт. А дьяк-то у нас натура творческая, интеллигентная, из крайности в крайность бросается в ритме вальса, на раз-два-три!
Причём в оппозиции тоже надолго не задерживается, уходя оттуда ровно за день до того, как запахнет жареным. Лично я думаю, что это талант, редкий и по-своему полезный.
То есть ни одно дело нашей опергруппы, начиная с самого первого дня, не обходится без дьяка. Почему? А фигли?! Ответа не знает никто, тем более я…
Э-э, кстати, а что было потом? Хороший вопрос. Логичный.
Мне нравятся короткие предложения. Почему? Не знаю.
Как абсолютно точно не знаю, что происходит на данный момент. Если чешское пиво сыграло с нами злую шутку, то насколько же было коварно молодое немецкое вино…
– Где мы? – в полной темноте раздался на удивление спокойный голос Яги.
– В избушке, – уверенно ответил я, поскольку хорошо помнил, как нас сюда доставили.
Пьяных и никакущих. Быстро разложив по своим привычным местам согласно штатному расписанию. Бабу-ягу на печку, Митю у порога, меня на вязаном коврике посередине горницы.
Немецкое гостеприимство оказалось настолько щедрым, что лишь наутро следующего дня мне удалось хоть на минуту завладеть вниманием всей нашей опергруппы.
– В избушке – это хорошо, – выглянув в окошко, где висела густая темнота гуталинового цвета, призадумалась моя хозяйка. – Хотелось бы знать, конечно, где ж энти басурмане саму избушку расквартировали? Чую, что вроде как мы не в самом Фрайбурге, а…
Где именно, бабка сказать не успела, её прервал такой громкий и тоскливый волчий вой, что я даже поёжился. У порога заворочался Митя.
– Бабуль, не надо так громко-то…
– Кстати, а где дьяк? – пересчитывая своих по головам, опомнился я. – Филимон Митрофанович, ау-у?!
– Никита Иванович, отец… как вас там, потише можно? Башка-а трещит…
В темноте, практически рядом с нами, вдруг на мгновение вспыхнули чьи-то красные глаза. Под тяжёлым весом заскрипели ступени крыльца. Кто-то с противным скрежетом пытался царапать дверь. Это явно не гражданин Груздев…
– Ну просил же, Христа-а ради-и-и!
– Это не я, – практически в один голос сказали мы с бабкой.
Из-за двери вновь раздался страшный звериный вой, но теперь в нём явственно звучали нотки злорадства и торжества.
– От что же за сволочь такая?! – тихо простонал Митяй, вставая и берясь за кочергу. – Никакого человеческого сострадания, и так голова гудит, будто там черти камаринскую пляшут, а тут ещё и…
Он рывком отодвинул засов и шагнул на крыльцо. Вой прервался глухим звуком удара железом обо что-то очень твёрдое. Потом кого-то пнули коленом под зад, чей-то прощальный писк растаял в тишине ночи, и наш младший сотрудник с погнутой кочергой мрачно вернулся обратно.
– От же собака горбоносая, ещё и зубы скалил, кобелина немецкая! Ох, чую, плохо мне-е…
– Митенька, – разом засуетилась Яга, – а вот я те стопочку настоечки лечебной налью. Ты пей да на бочок ложись, в единый миг всё отпустит.
Митя аж прослезился, благодарно выпил что ему там набулькали и практически рухнул там, где стоял. Хорошо я подножкой подкорректировал, а то мог бы запросто сломать бабке сундук лбом.
Пока он выводил музыкальное сопение носом, уютно свернувшись на полу, как здоровенный медведь, мы запалили свечку, сели за стол и, образно говоря, приступили к разбору полётов. Хотя чего там разбирать? Мы в полной заднице-с!
– Стыдно-то как, Никитушка-а…
– И не говорите. Выбрались в первый раз за границу, приехали в культурную страну, были приглашены в гости к приличным людям, и первое, что мы сделали, – в хлам напились за столом! Подтвердили самые расхожие мифы о русских, как будто у себя в Лукошкине мы квасим не переставая…
– И ещё ж милиция-а! Не абы кто, а слуги закону и правопорядку, мать их прокурорскую!
– Мать моя прокуратура, – чуть подправил я. – Но, по сути, всё верно. Вопрос в другом: мне смутно помнится, что мы вроде бы о чём-то там договаривались. Нас опять наняли?
– Не знаю, соколик, – изогнув бровь, нахмурилась Яга. – Но ить ты прав, об чём-то таком серьёзном разговор был. Зазря, что ль, мы дьяка Фильку тевтонцам в заложники оставили.
– Это, кстати, был красивый ход.
– Энто да! Но что мы бургомистру ихнему наобещали, вот не упомню.
Митя, не прекращая храпеть, сунул руку за пазуху, вытащил смятый лист бумаги и поднял над головой. Я деликатно вытащил у него документ с гербовой печатью и расправил бумагу на столе.
Увы, что бы там ни было написано классическим готическим шрифтом, весь текст всё равно был на немецком. Единственное, что мы с Ягой разобрали, было «prinz Johan». И то только потому, что его имя было выделено красными чернилами.