Попытку подкупа я добавила от себя лично, в первоначальном тексте ничего такого не было. Но все знают, что нечисть любит сладкое. Вдруг это мой дополнительный бонус? Я замолчала, прислушиваясь. Хотя что я хотела услышать? Нет, ну правда?

В стороне вымученно вздохнула сестрица, которой мои выкрутасы совсем осточертели.

— Ну пожалуйста, — одними губами попросила я, а потом на язык запросились слова, словно моими губами говорил кто-то другой: — Из синего мрака, из темного леса крадется на мохнатых лапах Жучиный король. Всех, кто хочет знать, встречает. И кого соединит, кого слепит он своей паутиной, те навек связаны. Но только один шанс дает он. Не жалуйся потом, сам попросил…

Нора бросилась в лицо, снег облепил голову, и я стала погружаться в сугроб. Закричала бы, но снег уже был во рту, он залепил уши, пробрался за шиворот и заполз под шапку. Наверное, так страшно чувствуют себя люди, которые тонут в проруби, полной кусков льда. Я тоже тонула, но не в воде. Снег погружал в себя, как будто глотал, и этого просто не могло быть.

Было тихо, и от этой тишины звенели нервы. Пальцы заледенели, руки не двигались — не могли. Мрак облепил мокрыми, холодными ладонями и только скользил по телу и чавкал где-то вдали, и неживой, равнодушный, перетирал меня, как зубы трут мелкую косточку.

Дышать не получалось, легкие рвало на части, мышцы сковало — наверное, я сейчас умру.

Потом снова чавканье, словно что-то выливалось на землю, и я приложилась плечом о твердое, сложилась как гармошка. Выплюнула мокрый снег и смогла вздохнуть. Глаза открылись, но ничего не видели. Или же вокруг было темно, как в подземелье. А звуки обычные. Дует ветер. Ледяной ветер, мокрая одежда тут же стала жесткой.

Неужели подо мной была яма, в которую я рухнула вместе со снегом? Но почему тогда я сижу на воздухе, на земле, как будто ничего не произошло? Что случилось? Нужно понять, что вокруг. Если не видно, придется щупать руками. Ага. Вокруг снег, целые горы хрусткого, холодного снега.

— Надя!

Уже не до гордости. Где сестра? Почему она молчит? Хочет меня напугать?

— Надька! — завопила я и неожиданно всхлипнула. Вокруг только мокрый снег, но я не в яме, а на ровном месте. — Где ты?

Тишина. Слышно только мое судорожное дыхание.

Надька не могла молчать, даже если бы захотела посмеяться. Долго бы не выдержала и стала хихикать. Но вокруг тихо, совсем тихо, ни звука. Как будто сестрица сквозь землю провалилась.

А наверху? Я задрала голову. Высоко тоже темнота, но неровная. Наверное, небо, которое не разглядеть. Откуда эта слепота? Почему я ничего не вижу? Но подождите… вот луна проступает среди плотных туч. Какая-то зеленая.

Теперь видно, что вокруг меня высокие деревья. Деревья? Откуда тут деревья? Тут, на Лысой горке?!

— Надя! — закричала я, закрывая лицо руками и снова падая в снег.

Но никто не отозвался.





ЧАСТЬ ПЕРВАЯ




Глава первая,

где происходят разнообразные события, которые никогда не должны были произойти




Холод — очень занятная штука. Даже когда ты сбит с толку, ничего не соображаешь и отказываешься думать, холод все равно легко пробирается сквозь твое равнодушие и спокойно тебя леденит.

Пальцы почти не сгибались. Нужно встать, попрыгать, подвигаться, чтобы согреться, но я сижу на месте. Куртка встала комом, шарф торчит сосульками вбок — примерз, как примялся, пока я рыдала, зубы стучат. Не может быть, чтобы я… чтобы я оказалась где-то в другом месте. Это шутка? Скоро придет Надька, и все будет хорошо?

Или я сплю? Да, это может быть: сны мне всегда снились яркие, цветные, такие увлекательные, что не хотелось просыпаться.

Но как же тогда объяснить этот лютый мороз? Во сне не бывает холодно, а тут все минус двадцать. А если предположить… что я действительно попала в портал и оказалась в другом мире? Как сквозь землю провалилась? Разве это не значит, что по эту сторону меня должны встречать живые и разумные существа?

Но вокруг никого…

Этого всего не может быть! Я сижу в луже мокрого снега, поверху уже скованного льдом. Одежда задубела, тело замерзло, и холод почти добрался до сердца. Негде высушиться, некуда идти… Кроме смутных очертаний окружающего леса, ничего не видно, но огней нет. Значит, нет жилья.

Сколько я протяну на морозе? Еще немного, и я замерзну до смерти. Надо отложить все домыслы на потом, а пока просто согреться. Встать и прыгать. Нельзя же просто лечь и умереть?

Но ноги больше не подчиняются. Я их уже не чувствую. Зубы, которые еще недавно стучали с огромной скоростью, теперь еле смыкаются.

Луна пропала, и вокруг снова темно. Теплое только сердце, еще стучит, и голова.

Так вот она какая — нора Жучиного короля, откуда никто не возвращался. Наверное, потому что там они нашли свою смерть.

Закрою глаза, все равно ничего не видно. Говорят, когда замерзаешь, становится тепло. Значит, скоро будет тепло? Через минутку… или еще через несколько секунд… совсем скоро. Скорей бы.

Не помню, было ли мне тепло. Ничего не помню. Затем в руки, в ноги, в спину и живот словно воткнули коврики для йогов. Такие, из гвоздей. А потом по ним попрыгали.

Я, наверное, никогда так громко не вопила.


Глаза резанул яркий свет. Комната вокруг была незнакомой, с высоким светлым потолком и бревенчатыми стенами. Пахло костром и сеном. Из большого окна, занавешенного белой занавеской с вышитым зеленым узором, слабо светило солнце.

Рядом сидела женщина с покрытой ярким платком головой, в льняном сарафане, надетом на такую же льняную рубаху. У нее были загорелое лицо в тонких морщинках и спокойные голубые глаза.

— О, очнулась, — обрадовалась она. — Ну наконец-то!

Она приветливо улыбалась, хотя мы были незнакомы. Где я?

— Ну не суетись, успокойся.

Женщина легко толкнула меня, уложила обратно на подушки. Узкая и очень мягкая кровать стоит в самом углу большой комнаты, рядом — стол с грудой глиняных горшочков и стеклянных бутылочек. Пол тоже деревянный.

— Не враг я тебе, не бойся. Лекарка местная, на ноги тебя поставить хочу. Тетка Маруся я. Видишь, ты уже и в себя пришла. — Она пощупала мой лоб. — Хорошо как. А то мне тебя полуживую принесли. Думала все, хоронить придется. А ты, гляди-ка, радость какая, очнулась. Ну, теперь все с тобой хорошо будет. Благодари своего спасителя.

— Какого? — прохрипела я.

— Да не знаю я, милая. Никто не видел, — хохотнула женщина. — Только когда тебя дружинный патруль нашел, ты была колдовским колпаком закрыта. Без него давно бы замерзла.

— А…

Даже не знаю, о чем лучше первым делом спросить. Боль постепенно отступала, и уже легко шевелились руки и ноги, только слабость во всем теле была дикой.

— Ничего, ничего. — Она шагнула к столу, застучала горшочками, ссыпала в один травки и подошла к изголовью, где, должным образом изогнувшись, я разглядела печь. На печи стоял большой чугунный чайник, закопченный до черноты. — Сейчас настою сделаю тебе укрепляющего, с медом да брусникой, и будешь как новенькая. И все спросишь, и узнаешь, сил-то узнавать такое много нужно!

Она покачала головой, потом подхватила огромной рукавицей чайник за ручку, налила из него кипящей воды в горшок с травой. Тут же приятно запахло ягодным чаем.

— Где я?

Вопросов много, но лучше начинать с очевидного. Меня вчера что, Надька напоила и бросила на улице? Нет, не поверю! Сестрица не могла такого отчудить. При наших-то морозах это верная гибель. Она меня любит.

А что тогда произошло? Что это такое — колпак колдовской?

— Ты-то? В мире нашем, в стране, которая Земля Великих Лесов называется. В лесу мы, у самой столицы, Гораславля. А пока пей. Все узнаешь, все расспросишь, радетеля тебе уже назначили, опекуна то есть, он все и объяснит. На, пей.

Она поднесла к губам горшочек, придерживая мою голову, и пришлось открыть рот, чтобы чай не вытек на лицо. Кстати, он оказался совсем не горячим и вкусным. Привычный родной вкус — мед и ягоды.

— Да, непросто таким, как ты, — тяжело вздохнув, покачала головой тетка Маруся, — но что поделать. Попривыкнешь со временем. Учиться новому на новом месте всяко лучше, чем какой болезнью страшной заболеть и помирать без надежды. Тут хоть надежда есть, а человек, он ко всему привыкает. И ты привыкнешь.

— К чему привыкну? — во рту пересохло, будто и не пила только что.

— К миру к нашему.

— Я что… не в своем мире? — аккуратно спросила я. Еще примет за полоумную, и совсем плохо будет. Однако пусть объяснит, на что намекает!

— Получается так, — тоскливо вздохнула лекарка. — То есть для меня мир родной, тут я родилась, тут живу и помру тоже тут. А тебе-то совсем чужой. Хотя близкие у тебя тоже имеются, раз завлекли, — она хмыкнула. — Ну, спи пока, спи, иномирянка.

— Я иномирянка? — шептать я не привыкла, но как иначе произнести это страшное слово? — Я — иномирянка?!

— Ну так с кем не бывает? — Она жалостливо уложила меня обратно на подушку, подоткнула одеяло. — Спи пока. Глядишь, проснешься, лучше будет.

Что? Что может стать лучше?!

Глаза, однако, слипались, и я моментально заснула. Непростые травки она мне дала, ой непростые.

Проснувшись в следующий раз, я снова увидала перед собой ее любопытное лицо.

— Вот и хорошо, — привычно запела лекарка. — Вот и ладненько. Теперь вставай, умывайся, одевайся. Утро уже позднее. Позавтракаешь да поедешь, заждался тебя радетель-то.

— Как поедешь? — удивилась я.

А как же выздороветь, набраться сил, прийти в себя, в конце концов? Я чуть от переохлаждения не умерла, значит, простудилась, хорошо если без пневмонии, но ведь нужно же время, хотя бы несколько дней, чтобы отлежаться и подлечиться.

— Да так, в повозке крытой поедешь, прислали за тобой.

— Уже? Но я же болею.

— Да где там? — она отмахнулась от моих страхов. — Где там. Уже здорова ты.

— Да? Так быстро?

— Да. Вставай.

Она потянула меня за руку, пришлось сесть. Кстати, нигде ничего не болело: я специально постучала себя кулаком по груди, чтобы проверить. Когда я простужена, сразу от такого кашлять начинаю, а сейчас хоть бы хны. А если встать? Голова не кружится, ноги держат. Странно даже, что все обошлось. Уровень их медицины показался мне, мягко говоря, сомнительным.