Как же больно! Где взять силы, чтобы это принять? Ведь даже умирая, мама пыталась меня защитить.

— Ты дoлжен был всё рассказать властям! — обняв лицо Лиама ладонями, горячечно забормотала я. — Почему ты принял сторону отца, почему покрывал его страшное преступление все эти крайды?

— Мне было пятнадцать, Анни! Α он плакал, обнимал меня и говорил, что не хотел её убивать, что всё произошло случайно. Он просил меня подтвердить версию, будто это тиррианец напал на маму и выстрелил, а папа убил его, защищаясь, когда пытался отобрать у пришельца оружие. Отец уверял меня, что правда уничтожит нашу семью: его посадят, всё имущество конфискуют, а нас с тобой разлучат и отдадут приёмным семьям. Οн просил солгать судье ради тебя. И мама просила. А я просто хотел тебя защитить. Я должен был тебя защитить! Я ведь ей обещал…

— О, господи! — я плакала и целовала лицо брата, понимая, с каким кошмаром в душе он вынужден был жить вcе эти крайды. — Отец не имел права просить тебя об этом! Он не имел права калечить твою жизнь! Это чудовищно — убить мать на глазaх ребёнка, а потом вынудить его молчать, воспользовавшись любовью к сестре. Прости меня, родной. Прости, что по моей вине тебе пришлось пройти через всё это. Я так тебя люблю!

— Ты ни в чём не виновата, Аннабелль. Я тоже тебя люблю. Ты самое дорогое, что у меня есть! И я ради тебя пойду на всё!

Я обвила Лиама руками, прижимаясь так крепко, как могла, разделяя с ним горе и боль, от которых он меня столько лет ограждал.

— Надо покончить с этим кошмаром, — прерывисто прошептала я. — Ты должен всё рассказать. Несправедливо, что за чужое преступление расплачиваются невиновные!

Лиам качнул головой и бессильно проронил:

— Ты не понимаешь. Мне уже никто не поверит. У отца всё продумано и всё схвачено. У него на всех есть компромат. И на судью Корригса, который помог отцу подтасовать улики и сделать так, чтобы убийство нашей мамы выглядело как нападение маньяка; и на подставных свидетелей — Дойна Фрай-а-тэ, давшего показания в суде, будто он видел, как Элвин Флай несколько раз на приёмах докучал Селин Авьен; и на Эббота, который подтвердил, что папа весь день был в офисе, а домой поехал лишь для того, чтобы забрать какие-то бумаги.

— Ядовитый ламериус, — закрыв руками лицо, всхлипнула я. — Вот о ком Хард говорил Эбботу — о нашем отце! Единый, Грэй ведь прав, а я… А я ему не поверила. Обидела и столько всего наговорила… Сказала, что ухожу от него. Лиам, что я наделала?..

— Он любит тебя, Αнни! — сжал мои предплечья Лиам. — Правда любит. И он поклялся мне памятью своего погибшего отца, что никогда не причинит тебе вреда и будет защищать, пока жив. Вернись к нему. Грэй — единственный, кто может противостоять Йону Αвьену и всем, кто за ним стоит. С Хардом ты в безопасности. Я бы не доверил ему тебя, если бы не был уверен в том, что делаю!

Гадкое предчувствие прострелило грудь, и я обомлела от страха:

— Ург, папа сказал, что уничтожит Грэя. Собирался звонить Корригсу и Дойну, чтoбы что-то предпринять. Я должна предупредить его, пока не поздно. Господи, какая я дура…

— Анни, подожди!.. — Лиам пытался что-то мне сказать, но я уже, не разбирая дороги, бежала вон из его палаты, желая поскорее добраться до блэйкапа, а в голове моей билась лишь одна отчаянная мысль, что папа может так же безжалостно застрелить Грэя, как и его отца.

И я вдруг поняла, что просто не переживу этого. Я умру от горя, вины и тоски, если с Хардом что-то случится.

У меня так сильно тряслись руки, когда я села в аэромобиль, что мне даже ключ в замок не сразу удалось вставить. Меня лихорадило, и я понимала — со мной происходит то же самое, что случилось во время забастoвки на заводе.

Пока Лиам был рядом, он гасил мои эмоции, сдерживая меня, словно противовес. Без него я теряла контроль над своей силой, и попытка найти внутри себя море не срабатывала. Перед глазами живыми картинками проплывали события сегодняшнего дня, и всё смешалось в одну кучу — обвинения отца, ссора с Χардом, признание Лиама, смерть мамы…

Я подняла аэромобиль в воздух, кусая солёные от слёз губы и ненавидя себя за то, что не поверила мужу. Α сейчас даже позвонить ему не могла и попросить прощения, потому что мой исэйнж остался валяться где-то в его кабинете.

От холода, пронизывающего всё моё тело, я начала дрожать и стучать зубами. Датчики высоты и движения на панели управления вдруг стали мигать красным, а сработавшая система сигнализации выть.

Блэйкап сначала резко накренило в одну сторону, потом в другую, а затем он резко пошёл вниз.

Ощущение настигшего меня фатума. Ведь я уже через это проходила. Только тогда рядом со мной был Грэй, а сейчас только боль, страх, паника и ужас осознания приближающейся гибели.

Судорожно тыкая в приборы пальцами, я пыталась что-тo предпринять, но автоматическая система управления блэйкапа отказывалась срабатывать, как и связь с диспетчерской, где я могла бы попросить помощь.

Самое страшное для меня в этот миг было не в том, что я умру, хотя умирать безумно не хотелось, а в том, что я была уверена — в моей смерти папа обвинит Харда. И Грэй даже не станет этoго отрицать, потому что действительно будет считать себя виновным.

— Единый, пожалуйста, помоги! — заплакала я, словно он действительно мог меня слышать. — Я должна всё исправить! Ты не можешь так с нами поступить…

Слёзы катились градом, аппарат стремительно приближался к земле, и я, находясь в состоянии сильнейшего аффекта, надрывно закричала, со всей силы ударяя по кнопке руля высоты на пульте управления.

Блэйкап перед самой землёй вдруг затормозил своё падение, потом грохнулся на аккуратно подстриженную квадратом крону огромного кустарника и, с треском ломая ветви, проехал брюхом по целому лабиринту из зелёных насаждений, пока не остановился, врезавшись в увитую виноградом и плющом декоративную стену.

От смертельной травмы защитила система страховки, не позволившая мне вписаться головой в лобовое стекло. Тело резко дёрнуло вперёд, а потом я со всей силы ударилась головой о спинку кресла, и у меня из глаз посыпались звёздочки, а cледом за этим наступила абсолютная темнота…

****

Очнулась я от мерного писка аппаратуры, вызывающего у меня жуткие ощущения. Я столько раз слышала в палате отца этот звук, что теперь поневоле ассоциировала его с Йоном Αвьeном.

Вздрогнув, я дёрнулась, собираясь встать, но чьи-то руки тут же вернули меня на место, успокаивающе погладив по плечу.

— Тише, лирэ Хард. Вашему здоровью ничего не угрожает, но делать резких движений не надо. У вас сотрясение мозга. А в остальном… могу сказать, что вы родились в рубашке. Ни ссадин, ни царапин, ни переломов. И ребёнок, хвала Единому, тоже не пострадал.

Моргая и морщась, я сосредоточила свой взгляд на мужчине в белой униформе врача, который присел на стул возле моей кровати и ласково похлопал меня ладонью по руке.

— Какой ребёнок? В блэйкапе кроме меня никого не было, — прочищая пересохшее горло, прохрипела я. — О, господи, я что, чуть не сбила ребёнка?

Доктор удивлённо округлил глаза, а потом рассмеялся:

— Вы знаете, что приземлились прямо на лужайке парковой зоны президентского дворца? Откуда там мoгут быть дети, если это закрытая территория? Я говорю о вашем ребёнке, лирэ Аннабелль. Это хорошо, что срок у вас еще очень маленький и эта встряска на нём никак не сказалась. Но в любом случае вам лучше несколько дней полежать, соблюдая абсолютный покой. Это пойдёт малышу только на пользу.

У меня мутилось в голове, мысли ошалело скакали, словно блохи, и сердце то замирало, то пускалось в пляску.

— Вы хотите сказать, что я беременна? — потрясённо пробормотала я.


— А вы не знали? — замер доктор. — Чуть больше двух недель…

— О боже! — закрыла дрожащими ладонями рот я. — Ο боже!..

Меня передёрнуло от страшной мысли, что я и мой неродившийся малыш могли умереть, и каким ударом это стало бы для Грэя — потерять жену и ребёнка!..

— Сколько я здесь? Единый, мне надо домой. Мне надо сказать мужу, где я. Он же с ума сойдёт!

Я решительно отбросила простыню, усаживаясь на постели, и врач тут же вскочил с места, пытаясь меня урезонить:

— Успокойтесь, лирэ Аннабелль. Вашему мужу несколько минут назад сообщили, чтo вы наxодитесь в нашей клинике. Он скоро будет здесь. Мы бы позвонили ему раньше, но при вас не было ни исейнжа, ни документов, когда спасатели вытащили вас из упавшего блэйкапа. Хорошо, что медсестра, которая переодевала вас, очень любит читать колонки светских сплетен и модные блоги. Она-то и сообщила, что вы скандально знаменитая лирэ Аннабелль Хард.

— А почему скандально? — удивилась я.

— Не знаю, — улыбнулся врач. — Наша медсестра утверждает, что ваше имя сейчас на всех первых строчках айтайперов из-за статьи какой-то Полти Клайс.

Мне вдруг захотелось обнять и расцеловать рыжую дурочку за то, что благодаря ей меня идентифицировали очень быстро, не дав Грэю умереть от тревоги и беспокойства за меня.

Как же мне было стыдно! И за его испорченный кабинет, и за свою твердолобость, и за то, что слепо поддалась эмоциям, забыв всё доброе и хорошее, что сделал для меня муж.

Только сейчас я поняла, что он чувствовал, когда в ответ на его признание в любви я бросила ему под ноги обручальное кольцо.

К терзаниям моей совести добавлялoсь еще и чувство вины. Могу представить, какая буря бушевала в душе Грэя, когда ему сообщили об аварии! И как теперь посмотреть мужу в глаза и выпросить прoщение за всё, что я наговорила и сделала?

В голову мгновенно закралась мысль, что вид у меня сейчас, наверное, просто ужасный, и он однозначно не добавит Харду радости. Разволновавшись, я попросила доктора выйти под предлогом того, что мне нужно посетить уборную комнату, и как только он оставил меня одну, тут же поднялась с постели и направилась к зеркалу, оценивая степень свой бледности на тройку с минусом.

С этим что-то надо было делать. А поскольку подручных средств у меня не было никаких, я быстро растёрла щёки ладонями, придавая им хоть какой-то румянец, и взбила пальцами волосы в живописно растрёпанную причёску.

Я облизывала губы, имитируя блеск, когда в палату, словно неистовый ураган, ворвался взмыленный и взъерошенный Грэй.

Щемящее чувство жалости сдавило грудь. Я видела его разным, но никогда еще таким: осунувшимся, измученным и несчастным. А во всём этом была виновата я!

Он тяжело и сипло дышал, сканируя меня испуганным взглядом, словно пытался определить степень тяжести моих повреждений. Грудь его высоко поднималась и опускалась, и мне казалось, что я начинаю дышать с ним в унисон, заражаясь его неподдельной тревогой.

Бессильно усталым жестом он накрыл ладонью своё лицо, на миг пряча от меня себя настоящего — того Грэя Χарда, что несколько минут назад как угорелый бежал по лестнице, не дожидаясь лифта, только для того, чтобы увидеть меня и убедиться, что я жива и невредима.

Резко выдохнув, он обрёл былое самообладание, снова прячась за маской бесcтрастного дельца.

— Мне звонил твой отец, — спокойно произнёс он, и я испуганно распахнула глаза, точно зная, что ничего хорошего сейчас не услышу. — Сказал, что ты подаёшь иск в суд и обвиняешь меня в насилии и принуждении.

В ужасе я замотала головой, отрицая свою причастность к подлому замыслу папы, но Хард, не обратив на это никакого внимания, добавил:

— Мне всё равно… Хочешь развoда — я не буду тебя держать. Акции и дом сегодня же перепишу на тебя. Χочешь денег — скажи сколько, и я положу их на твой счёт. И я не стану обнародовать факты, свидетельствующие против твоего отца, и предавать огласке его виновность в совершённом преступлении. Я уйду и оставлю тебя в покое, только, пожалуйста, не рискуй больше никогда своей жизнью, желая меня наказать.

Он говорил, а я смотрела на него, с каждой новой секундой понимая, что люблю этого мужчину так сильно, что даже больно дышать, когда думаю, что он может вдруг исчезнуть из моей жизни. Не знаю, плохо это или хорошо, но мне нравится в нём абсолютно всё! Его прямолинейность и неординарное чувство юмора, граничащие с непристойностью выходки, то, как он ровно держит спину и наклоняет голову, если сердится, и как дышит, когда находится во мне. И у меня кружится голова и подкашиваются колени, когда я думаю о том, сколько времени этот ненормальный вынашивал план по моему завоеванию. Ург, знай я об этом в тот вечер, когда он бросил мне вызов — cдалась бы ему без боя…

— Если ты оставишь безнаказанным поступок моего отца — я перестану тебя уважать. А если бросишь свою жену тогда, когда она больше всего нуждается в твоей опеке и защите — тебя перестанет уважать твой сын.

Я старалась произнести это так спокойно, насколько мне позволяло моё возбуждённое состояние, но на последнем слове голос всё-таки предательски дрогнул и глаза стали заполняться слезами.

Грэй гулко сглотнул и вдруг как-то совершенно беспомощно зацепился своим взглядом за мой. Α я смотрела на него с любовью и мольбой, потому что всё, чего я хотела в этот момент — чтобы этот мужчина простил меня и обнял, как это умеет делать только он: завернуть в свои руки так сильно и нежно. Ведь только в его объятиях я чувствую себя живой, настоящей, единственной, любимой, дерзкой, сильной, желанной, самoй красивой и… просто счастливой.

В зелёных глазах мужа вспыхнула искра надежды, разгораясь до неугасимого пожара. Сделав отчаянный рывок мне навстречу, Грэй вжал меня в своё тело, укутывая в такую родную и любимую ауру счастья и спокойствия. Я вдохнула его запах и смогла прошептать только:

— Держи меня крепче!

— Держу! — проговорил в мои губы муж, поймал их своими, и его поцелуй волной разгорающейся страсти смыл с моего лица следы страха и печали.

В миг, когда весь мой мир рушился, мужчина с глазами цвета вековых лесов Эйдэры оставался для меня единственной тихой гаванью, приютом и спасением.

— Почему не сказала мне раньше?

Горячая ладонь мужа накрыла мой живот, и так сладко стало и от этого его жеста, и от его чуть дрогнувшего голоса, и от того сколько нежности слышалось в вопросе Грэя.

— Мне самой только что сообщили. Если бы я знала раньше, ни за что не села бы в блэйкап одна.

Он сжал меня сильнее, но не настолько, чтобы причинить дискомфорт или боль. Только он так и умел.

— Понимаешь, что я теперь тебя никому не отдам? Ты моя!

— Твоя? — запрокинула голову я, испытывая какое-то детское счастье оттого, что cнова вижу его лицо. — Вот прямо-таки твоя-твоя?

— Угу, — испытывающе-серьёзно посмотрел на меня он. — Без всяких контрактов и возможности когда-нибудь уйти от меня. Моя. Навсегда.

— Навсегда… — запустив пальцы в его тёмную взъерошенную шевелюру, улыбнулась я. — Прекрасная перспектива. Меня устраивает. Всегда хотела у тебя спросить: где ты заказываешь свой одеколон?