– Тогда зачем пришли? – удивилась Садовская. Старалась говорить насмешливо и уверенно, но голос дрогнул-таки. Она так и стояла в дверном проеме, темный силуэт на темном фоне, Денис отвернулся.

– Костя заплатит, не сомневайтесь.

Глупо прозвучало, неуместно, в виски сильно ударила кровь, зашумела в ушах. От стыда и злости мысли путались, язык заплетался, точно у пьяного.

– Купит мне новую жизнь взамен сломанной? – бросила Садовская, – у него денег не хватит. Не забудьте передать ему мое пожелание скорее подохнуть. Впрочем, плевать, есть покупатель на мою квартиру, через несколько дней сделка. Я продам ее и уеду, буду жить в Нормандии, там даже зимой и в дождь не так мерзко, как у нас.

– Заплатит, – кое-как проговорил Денис, вышел на площадку и зажмурился от слишком яркого света. – Не уезжайте пока из города, он вернет вам все, что должен. Всего доброго.

Дверь захлопнулась, загремел замок. Денис сошел на пролет ниже, постоял немного, пока успокоилась боль. Спустился, вышел на улицу и еще минут десять наматывал круги вокруг бывшего детского сада, смотрел то на рябины в сугробах, то на звездное небо. Потом вытер раскрасневшееся лицо снегом, проглотил чуть-чуть, как в детстве, и от ледяной талой воды окончательно пришел в себя. Сделал еще круг и двинул к магазину, где всегда поджидали пассажиров таксисты. И реально боялся ночи, что уже давно накрыла и город, и дорогу к дому, и лес, и сам дом, боялся остаться один, наедине с адом прошлых и нынешних лет. Но боль спасла, Денис заснул, едва лег на неудобный диван, а очнулся от грохота: Пашка долбил в дверь со всей дури.

– Ну ты даешь, – крикнул он заспанному Денису, когда тот сообразил, что уже утро и кто-то ломится в гости, – десятый час! Костя тебя ждет, два раза с утра спрашивал!

У ворот стоял чистенький «форд», сиял черными лаковыми боками. Пашка закурил, выдохнул дым и огляделся:

– Зверье отвалило, смотрю. Не навещали тебя больше.

На снегу вокруг не было ни единого следа, точно скатерть свежую ночью расстелили.

– Тут скоро ничего не останется, – сказал Денис, – вернее, будет мусорный завод, весной строить начнут. Пропали твои деньги.

Пашка так и застыл с сигаретой в зубах, поперхнулся дымом, закашлялся.

– Вот зараза, – проговорил он и бросил недокуренную сигарету, растоптал ее в прах. – И что теперь, снова снимать?

– А Костя заработает, хорошо заработает, – Денис пропустил расстроенного Пашку в дом и вошел следом. В холле было пусто и гулко, слова и шаги точно рикошетили от бетонных стен и отдавались эхом.

– Кстати, все Садовская организовала. Помнишь такую?

Пашка обернулся на ходу, наморщил лоб.

– Садовская? Это не та нервная дылда вот с такими волосами? – он рубанул себя по локтю ребром ладони. Денис кивнул и поежился от холода, хотелось скорее одеться и вернуться в нормальную квартиру. А вот Пашка снова в пролете: дом у него выкупят, ясное дело, но за копейки, на них ничего приличного не найти.

– Она, – подтвердил Денис. – Это дочь одного бизнесмена местного, ее Костя с дружками выкрал, за выкуп. И все получил. Давно было, я только-только школу закончил и в училище поступать готовился.

Обошел застывшего на площадке Пашку, толкнул дверь в теплую кухню. Чайник давно остыл, Денис включил газ, но сразу вырубил: есть не хотелось, хотелось поскорее покончить с кошмаром последних дней и решить, как быть дальше. От Грачева придется уйти, это не обсуждается, хоть тот, при всех своих тараканах в башке, платит очень даже неплохо. «Не заткнешься – я тебе кишки размотаю». Гончаров знал, интересно?

– Может, она врет? – на пороге появился озадаченный Пашка. Две новости одна круче другой подкосили, он потрогал чайник и тоже щелкнул пару раз кнопкой зажигалки на плите.

– Нет, она хорошо помнит Костю, сразу его узнала. И следователя, что тогда вел дело, тоже. Сам читай, – Денис показал на листки, что со вчерашнего дня так и лежали на подоконнике. Пашка глянул недоверчиво, осторожно взял бумаги и принялся читать. Денис оделся и вышел в коридор, принялся перекладывать старые газеты. «Калаш» лежал под толстой стопкой макулатуры, от нее едва уловимо пахло порохом. Представил, как ввалит к Косте, предъявит тому прошлые грехи, а дальше приедут менты, и все закончится совсем не так, как должно закончиться. Со вчерашнего дня и до сей минуты не было ни единой мысли, как предъявить Косте за его минувшие прегрешения, вообще ничего придумать не мог, как ни старался. Решил просто выложить бумаги перед ним и ждать реакции. А «укорот» лучше утопить или выкинуть по частям в сугробы.

– Обалдеть, – из кухни появился Пашка с бумагами в руках. – Костя крупно влетел, ему вовек не отмыться. А где остальное, тут куча бумаг была, на всю местную шушеру?

– Сжег, – Денис оделся и вытащил из шкафа автомат. Пашка мельком глянул на «калаш», непонимающе уставился на Дениса.

– В смысле…

– В прямом. Сжег, как договорились с Тарновским. Поехали в офис.

Забрал у Пашки бумаги, убрал их в карман, перехватил автомат за ремень. Пашка огляделся.

– Сжег? Весь компромат? – он беспомощно оглядывался, точно искал хоть какие-то остатки, побрел зачем-то к окну, приоткрыл его и выглянул вниз.

– Да, да, – подтвердил Денис, – поехали, пока Костя на месте.

– Ты его пристрелить собрался? – Пашка кривовато улыбнулся, а сам вцепился в ручку окна и все никак не мог закрыть его. Раздавался тошный треск, что-то мерзко хрустело.

– Еще чего, – Денис пошел к лестнице, – документы ему отдам, посмотрю, что скажет. Поймет, надеюсь, что Садовская может с ним сделать. Поехали.

Пашка точно не слышал ничего, бился с окном: то плечом навалится, то пнет его, и все без толку. По коридору несло холодом, летали мелкие снежинки, от дыхания поднимался пар.

– Помоги, командир, – выдохнул взмокший от усилий Пашка, – хрень какая-то, не пойму.

Денис вернулся, Пашка распахнул окно настежь и отошел вбок.

– Вон там, не вижу, застряло что-то, – он прищурился, вытянул шею. Денис пригнулся, высунулся наружу, ступил на подоконник. Нога скользнула по гладкому откосу, Денис повернулся, ища опору, и тут Пашка захлопнул створку. Пальцы скользнули по стеклу и пластику, Денис потерял равновесие и полетел вниз. Мелькнули серые стены, окно первого этажа, все заляпанное раствором, краешек неба и мир разнесло на осколки. Точно лавой плеснуло из недр земных, только ледяной, осколки резали бритвой и слепили глаза. Они сыпались, падали сверху на лицо, на одежду, и каждый весил чуть ли не тонну, дышать стало нечем. Денис шевельнулся, и вспышка повторилась, в вихре искр исчезли небеса: показалось, что дом рухнул и завалил обломками. Но морок рассеялся, над головой обнаружились вполне себе целая крыша, стена без единой трещины и Пашка. Он пристально смотрел на Дениса и, кажется, что-то говорил, но слова уносил ветер. Денис хотел встать, но не смог и пальцем шевельнуть, сказать что-то или крикнуть тоже не получилось, а холод уже подбирался к сердцу. Небо тяжко качнулось, крыша и стена уехали вбок, стало темно, а когда морок унесло, перед глазами оказалась плита, усеянная мелкими сосульками, и поросший мхом соединительный шов. Снова появился Пашка, он наклонился и расстегнул на Денисе куртку, принялся обшаривать карманы. Поправил ремень автомата на плече, вытащил бумаги на Грачева, телефон, рассовал себе по карманам. Присел на корточки, щелкнул пальцами у Дениса перед глазами.

– Живой, это хорошо, – он бесстрастно смотрел ему в лицо, – это правильно. Я тут вспомнил старую историю, давно дело было. – Пашка спокойно читал бумаги, точно впервые их видел, добрался до фото, скривил губы. – Я ж детдомовский, ничей, считай. У меня в школе любовь была, до гроба, как я думал. Девка на Садовскую похожа, тоже с темными волосами и такая же… наглая. На меня плевать хотела, я уж повеситься собирался.

Пашка запахнул куртку, прижал пальцы к шее Дениса. У того мир плыл перед глазами, не хватало воздуха, холод опутывал его, как трава корнями, тянул вниз. И не было сил противиться этому, и стало понятно, что все, это точно все, осталось немного.

– Дыши, командир, дыши пока, – Пашка не улыбался, – ты себе хребет сломал и башку пробил. Не видишь, но кровищи реально ведро, скоро заснешь. А Косте я все передам, не сомневайся. – Он аккуратно убрал документы, положил «калаш» себе на колени и закурил. – Так вот, та девка, даже не помню сейчас, как звали, другого любила, из параллельного класса, до одури просто, так ее подружки сказали, а он на нее тоже плевать хотел. И сидели мы как-то на балконе высотки, то ли десятый этаж, то ли тринадцатый, не помню, гуляли, типа, курили, ну и девка эта тоже. Дружок ей что-то сказал такое, злое, – Пашка листал телефонную книгу в мобильнике Дениса и говорил чуть рассеянно, – она отошла, села на перила рядом со мной, потом ноги наружу перекинула и грохнулась вниз. Я ее поймать хотел, за руки хватал, за одежду, помню, шарф у нее был зеленый, в кулаке у меня остался. А ее потом около дома нашли, на себя не похожа, в закрытом гробу хоронили. С той поры меня от высоты тошнило, пока ты не вписался. И все прошло. Весной тебя похоронят, если найдут, а если нет, то не обессудь.


Все прошло, мир исчез, остался белый кокон из мутного льда, он таял от дыхания, на лицо падали капли, и каждая ранила до крови. И тут кокон раскололся, ударил ледяной ветер, стены и потолок окрасились серо-зеленым, краски проступали все ярче и ярче, точно где-то недалеко зажегся исполинский светильник. Денис хотел обернуться, но холод держал намертво, не давал ни шевельнуться, ни даже закричать, ветер и снег забивались в глотку. Послышался еле уловимый хруст снега, шорохи, потом тяжкое дыхание, потом из мрака медленно проступили два янтарных огонька, сначала маленькие, потом все больше и больше, потом замерли, появились еще два. И в темноте, черные на зеленом, проявились силуэты волков, крупного и помельче, изящнее и злее. Волчица подошла вплотную, втянула в себя воздух, вытянула узкую морду, и перед глазами появились ее клыки, блестящие, белые, точно из итальянского мрамора.





⁂


В офисе было весело и шумно, как и всегда бывает перед Новым годом: работать уже глупо, но на работу ходить еще неделю. Народ развлекал себя как мог: кто слонялся по кабинетам, кто тупил в гаджеты, половина женского состава откровенно разбежалась по магазинам. Но не Костина секретарша, совсем молоденькая, только после школы, девочка, тоненькая, темноволосая – она работала тут всего ничего, вся кутерьма последних дней обрушилась на нее лавиной, и девочка чуть ли не шарахалась от каждого входящего в приемную, да и от телефонного звонка тоже. И сейчас вжала голову в плечи и опасливо глянула из-за монитора. Павел улыбнулся ей, показал на дверь:

– У себя?

Девочка кивнула и потянулась к зазвонившему телефону, Павел принялся откровенно разглядывать ее. Очень даже ничего, надо будет познакомиться с ней поближе, но потом. Он вошел в кабинет. Костя восседал во главе стола, улыбался и пялился в смартфон, что-то мурлыча себе под нос. Увидел Павла, глянул с недоумением, свел брови к переносице.

– Чего тебе? Начальник твой где шляется, боится что ли? Передай ему, что разговор есть. И не ври, что не знаешь, где он.

Павел положил перед Костей листки с фото, прикрыл поплотнее дверь, встал к ней спиной.

– Это что? – Костя смотрел на Павла, точно не замечая бумаг. – Денис где, спрашиваю? Он мне нужен.

– Читай, Савонарола.

Грачев выпрямился, отложил смартфон и вперился в Пашку взглядом. Посидел так недолго, подвинул к себе бумаги, наскоро перебрал их, чуть дольше разглядывал фото. Отложил, потом перевернул, потом смахнул в ящик стола. Пашка сел напротив Грачева, положил ладони на гладкую столешницу. Зазвонил большой телефон на столе, послышался мягкий чуть испуганный голос:

– Константин Всеволодович, вас спрашивает…

– Нет меня, – Костя не сразу попал в кнопку «отбой», исподлобья глянул на Пашку.

– Копии сделал, полагаю?

Пашка кивнул.

– Само собой. Только они не при мне, сам понимаешь.

– Понимаю. Денис где?

– Уехал.

Грачев откинулся на спинку кресла, проехался от стола к подоконнику и обратно. Взял авторучку, принялся крутить ее в пальцах, потом надавил, и ручка хрустнула, обломки полетели в корзину под столом.

– Это все у тебя откуда? – Костя крутил в пальцах остро заточенный карандаш. Фиг знает зачем, но их у него на столе всегда водилось огромное количество, вот для таких случаев, надо полагать.

– Я решил твой вопрос, – сказал Пашка, – позвонил сведущему в таких делах человеку, поговорил и убедил вернуть деньги. Надо верить людям, Костя, и люди поверят тебе. Все же очень просто.

Улыбался и следил, как щепки от карандаша летят следом за ручкой. Грачев барабанил пальцами по столу и старался не смотреть на Пашку.

– Денис далеко уехал, надолго?

– Без понятия, он мне не сказал. Просто смылся втихую, еще неделю назад, я все сам сделал. А почему Савонарола?

– История в школе нравилась, читал много, – Грачев выглядел чуть растерянным, а сам смотрел в одну точку, как делал всегда, перебирая варианты.

– Кто это вообще?

– В интернете посмотри, – отрезал Грачев.

Уже посмотрел, так что весьма наслышан о житии флорентийского монаха-фанатика и тирана. Брат Джироламо пытался переделать мир и людей в нем, вещал о несправедливости, о непосильных налогах, нищете и развращенности церковников, грозил Апокалипсисом, призывая к воздержанию, смирению и покаянию. По делу говорил, но где он теперь, а где несправедливость и разврат? А тебя, Костя, в нем что так привлекло по молодости, в учении великого проповедника: вера до фанатизма, чувство собственной избранности, власть до беспредела, миссия по спасению мира?

Грачев заметил, что Пашка улыбается, подобрался, положил на стол кулаки.

– Должность Дениса твоя, процент за то, что деньги вернул, получишь. Чего еще хочешь?

Пашка прислушивался к голосам из приемной: там щебетала красотка и кто-то еще, судя по всему, главный инженер. Определенно, с этой девушкой надо познакомиться поближе уже сегодня, ждать дольше он не готов. Но есть одно «но».

– Проблемы тебе устроила дочь Садовского.

Костя не шелохнулся, смотрел на Пашку через стол, только сжатые пальцы побелели.

– Она в городе, и она хочет крови. Твоей крови, Костя. Она все очень хорошо помнит, причем не только тебя. И ей нужны не деньги.

Грачев отодвинул ящик стола, задвинул с грохотом, поднялся. Пашка остался на месте, следил, как Костя прохаживается от стены к стене, потом пялится в окно, уперевшись ладонями в подоконник.

– Можешь решить вопрос? – донеслось чуть слышно от окна. – Половина суммы твоя.