Тим замер. Ответ невозможно было бы отменить. Стоит только ему прозвучать, как неожиданное совпадение обретет причины и последствия. Изменит все. И жизнь Данилевского, и странное существование Шифмана. И его, Тимову, жизнь. Но белый треугольник, расползавшийся по лицу старика, не оставлял вариантов.
— Возможно, мой друг окажется вашим сыном.
За окном тревожно сигналили машины, заполнявшие дороги в предвкушении вечерних пробок. Город снаружи размеренно двигался и гудел, а внутри квартиры повисла густая тишина. Только Данилевский сипло втягивал в себя воздух, и поскрипывала в пальцах Тима куртка.
— Вы говорите глупости, Тимур. Я прошу вас выбросить их из головы. — Данилевский оперся на диван и поднялся на ноги. — Мне нужно работать.
— Нет, подождите, все сходится! Здесь трое мужчин, да. Но такое совпадение не может быть случайным. Не может же?
Данилевский остановился напротив Тима.
— Дайте мне пройти.
— Посмотрите на эту женщину. Она могла родить от вас ребенка в девяносто первом?
Капилляры в глазах Данилевского налились кровью, пожелтели белки. Это был взгляд бесконечно уставшего человека. Ничего от прежнего Данилевского — болтливого, проницательного и интеллигентно мягкого, в нем не осталось.
— Нет, Тимур, эта женщина не могла родить от меня. Ни в девяносто первом. Ни в любом другом году.
Тим хотел было сказать что-то еще, уболтать, уговорить старика, но тот перебил его.
— А теперь я прошу вас уйти. Вы ведете себя непозволительно, и я не хочу вас видеть. Ключ оставьте на тумбочке. До свидания, Тимур.
И с неожиданной силой толкнул его в плечо, чтобы освободить себе дорогу. Пока Тим копался в прихожей, не попадая трясущимися руками в рукава куртки, старик успел доплестись до кабинета. Скрипнул стул. Раздался шелест бумаги. Это еще одна страница бесконечной статьи полетела на пол.
Тим вышел и беззвучно прикрыл за собой дверь. Он встал у подъезда, но решить, куда ему идти, не смог. Внутри едко ворочалась обида, помноженная на четкое осознание — он все испортил. Столько лет бережно подкладывал соломку под странную дружбу с Данилевским. Боялся, как бы не обидеть старика. Как бы не задеть профессорские чувства нечаянным панибратством. А потом взял и забрался в самое личное из возможных пространств. Отчего бы не поковыряться в интимной жизни университетского руководителя? Почему бы не разворошить его архив? От злости на себя хотелось срочно куда-то бежать, кому-то звонить, решать что-то. Вместо этого Тим набрал Ельцову.
— Я облажался.
— Какие неожиданные новости, Тимочка, — хохотнула она. — Никогда такого не было. И вот опять.
От пяти минут пустой болтовни стало легче.
— Ну, таких совпадений не бывает, конечно. Точно папаша его, зуб даю.
— И что мне с этим делать тогда?
— На Первый канал идти. Такую историю у тебя с руками оторвут.
С потемневшего неба начал сыпать мерзкий дождь. Ельцова щелкала клавиатурой.
— Ты в редакции?
— А где ж еще? Это у тебя вольные хлеба, а мы впахиваем.
Вдобавок к вине перед Данилевским на Тима ухнула позабытая ответственность за проект.
— Зуев меня не ищет?
— Пока нет. С планом все плотно и без твоего ненаглядного Шифмана. Но сам знаешь, в любой момент может и вспомнить. Ты б приехал, показался.
Тим оторвал телефон от уха, глянул на время. Половина пятого ощущалась как поздний вечер, почти ночь. Хотелось в душ и спать. Может, посидеть с бабушкой, послушать в ее пересказе, что там вещает федеральное телевидение. Но обе фотографии лежали в кармане куртки.
— Нет, надо с фотками разобраться.
Ельцова не стала спорить.
— Звони сыночку новоявленному. Пусть требует от матери объяснений.
Тим сбросил звонок и набрал Шифмана. Послушал нудные гудки. Попробовал еще раз. Гудки закончились, автоответчик не включился. Тим чертыхнулся, снова позвонил Ельцовой.
— Не поднимает, — пожаловался он. — Пишет, наверное.
— Муки, мать его, творчества. — Фыркнула она. — Слушай, ну я посмотрела уже, он прописан у черта на куличках. Такое дальнее Подмосковье, что уже не считается.
— Да, я знаю, у него там мама как раз. И Клязьма течет.
— Без понятия, что там течет. Но адрес могу тебе скинуть.
Тим поддел ботинком упавший с дерева листок, тот перевернулся и оголил успевшую прогнить сторону.
— Зачем мне адрес?
— Ну, не знаю. — Ельцова хмыкнула. — Ты же у нас Шерлок, поезжай к виновнице торжества, разведай, кто там от кого родил. — Она явно издевалась. — Очную ставку проведи. Вдруг воссоединишь два престарелых сердца.
— Иди к черту, а.
— Не черти. — Хохотнула, замолчала, что-то допечатывая. — Ладно, некогда мне с тобой. Адрес кидать?
Тим аккуратно перевернул листок обратно, но желтая его сторона успела вымазаться в грязи.
— Кидай.
Тим поехал на электричке. Долго мучал карту транспорта, чтобы выстроить маршрут, потом трясся в метро и метался по вокзалу, пытаясь разобраться в платформах.
— Не подскажете, где шестой путь? — спросил он скучающего охранника.
Тот зыркнул настороженно.
— А чего там?
Вокруг метался в вечерней суете огромный вокзал, полный пассажиров, поездов и вагонов. Охранник смотрел на Тима осоловелыми глазами. То ли пьяными, то ли отупевшими от каждодневного мельтешения.
— Извините, — пробормотал Тим и устремился за толпой.
Чутье не подвело. Спрессованные в один усталый комок люди дружно протиснулись через ситечко турникетов и высыпали на шестой путь. Тим рванул к поезду, толпа снова подхватила его и внесла в вагон, надежно прижав к боковой стенке тамбура. Пробиваться внутрь Тим не стал, высвободил руку с телефоном, немного откинулся на сурового бородача в наушниках и постарался расслабиться. Приложение обещало ему пятьдесят незабываемых минут в пути.
Поезд ухнул всем своим бездонным телом, перрон за окном медленно пополз, сменился постройками промзоны. Шифман не отвечал. Тим прослушал длинные гудки, набрал еще одно сообщение: «Перезвони. Это срочно».
Но ответа не получил. Знай Ельцова о нелепом поцелуе, завершившем рабочую встречу в подъезде Данилевского, точно бы не поверила в творческие муки, заставившие Шифмана удариться в молчание. Пока поезд тормозил у каждого столба, Тим крутил в голове возможные варианты. Обиделся. Сам от себя не ожидал. Ожидал, но большего. Смутился. Оскорбился. Думал, что к этому все и шло. Не думал, что это возможно. Вырос в маминых колготках, потому не приемлет такого и винит теперь Тима во всех грехах. Вырос в маминых колготках, потому был настроен решительно, а Тим замялся и решительных ожиданий не оправдал.
«Да ответь ты уже!»
«Миш, я серьезно, надо поговорить».
«Надо поговорить про твоего отца. — Набрал и стер. — Надо поговорить про твоих родителей. — Снова стер. — Я еду к твоей матери! — Стер. — Перезвони. Срочно».
Ленка была в сети. Тим отправил ей стикер с кричащим опоссумом. Ленка любила опоссумов за их розовые носы, даже мечтала завести себе такого, но это убило бы бабушку, да и сами опоссумы, похожие на гигантских крыс, жили преступно мало, так что привязчивая Ленка от этой идеи отказалась. Сообщение она посмотрела, отвечать не стала.
«Разгребу дела и устрою бабушке день пересадки фикусов, договорились?»
«Как хочешь».
«И с мамой схожу в Аптекарский огород».
«Как хочешь».
«А тебе куплю билеты в Гоголь-центр».
«Ок. Но съезжать тебе все равно пора. Сепарируйся или сдохни».
Стало полегче. Тим расстегнул куртку, прислонился затылком к стеклу заблокированной двери и закрыл глаза. Поезд покачивался и гудел, как метро, только медленно режущее не тьму перегона, а бесконечную серость подмосковных городишек. На нужной станции Тима вынесло из вагона другими пассажирами. Часть вернулась в тамбур, а оставшаяся бросилась к турникетам на выход. Пока толкался в очереди, Тим посмотрел, насколько приблизилась к нему финальная точка маршрута. Оказалось, что не так сильно, как он рассчитывал. Пришлось втискиваться в маршрутку, передавать за проезд и толкаться по пробкам.
— Чего народу так много-то? — недовольно спросил водитель.
— Так быстрая электричка была! — ответил ему бойкий дедок в каракулевой шапке.
Что электрички умеют ехать еще медленнее, Тим не знал. А городок — тесный и блеклый в окончательно сгустившихся сумерках — легко оправдывал тоску, что была в текстах Шифмана. Писать весело о таком месте не получилось бы и у конченого оптимиста.
— Мне на Школьной, пожалуйста, — попросил Тим, когда на экране вспыхнуло название нужной остановки.
— Так выходи, — откликнулся водитель. Дверь поехала в сторону.
Тим вывалился наружу. Времени набежало половина девятого. Поздно для нежданного визита, но деваться было некуда. Тим огляделся, сверился с картой, выискал среди однотипных домов нужный и зашагал к нему. Дверь в подъезд не запиралась. Внутри пахло старостью и стоялой водой. Исписанные стены замазали зеленой краской, потом снова исписали и опять замазали. Тим пригляделся, но надписей: «Тетерин — пидор!» не сохранилось.
Звонок прохрипел, приглушенный тяжелой дверью. Тим подождал немного, вдавил кнопку опять. Второй промежуток тишины нехотя наполнился шарканьями — кто-то медленно шел к двери, будто бы полз даже. Сверкнуло отверстие глазка. Тим подобрался, словно это могло помочь.
— Кто? — спросили с той стороны.
— Коллега вашего сына, откройте, пожалуйста.
За дверью замешкались.
— Кто? Не слышу. Кто там?
— Коллега! Михаила! Сына вашего! Коллега! — громко и разборчиво повторил Тим. — Откройте, пожалуйста.
— Нет никого, — ответили из-за двери и замолчали, глазок потух.
— Возможно, мой друг окажется вашим сыном.
За окном тревожно сигналили машины, заполнявшие дороги в предвкушении вечерних пробок. Город снаружи размеренно двигался и гудел, а внутри квартиры повисла густая тишина. Только Данилевский сипло втягивал в себя воздух, и поскрипывала в пальцах Тима куртка.
— Вы говорите глупости, Тимур. Я прошу вас выбросить их из головы. — Данилевский оперся на диван и поднялся на ноги. — Мне нужно работать.
— Нет, подождите, все сходится! Здесь трое мужчин, да. Но такое совпадение не может быть случайным. Не может же?
Данилевский остановился напротив Тима.
— Дайте мне пройти.
— Посмотрите на эту женщину. Она могла родить от вас ребенка в девяносто первом?
Капилляры в глазах Данилевского налились кровью, пожелтели белки. Это был взгляд бесконечно уставшего человека. Ничего от прежнего Данилевского — болтливого, проницательного и интеллигентно мягкого, в нем не осталось.
— Нет, Тимур, эта женщина не могла родить от меня. Ни в девяносто первом. Ни в любом другом году.
Тим хотел было сказать что-то еще, уболтать, уговорить старика, но тот перебил его.
— А теперь я прошу вас уйти. Вы ведете себя непозволительно, и я не хочу вас видеть. Ключ оставьте на тумбочке. До свидания, Тимур.
И с неожиданной силой толкнул его в плечо, чтобы освободить себе дорогу. Пока Тим копался в прихожей, не попадая трясущимися руками в рукава куртки, старик успел доплестись до кабинета. Скрипнул стул. Раздался шелест бумаги. Это еще одна страница бесконечной статьи полетела на пол.
Тим вышел и беззвучно прикрыл за собой дверь. Он встал у подъезда, но решить, куда ему идти, не смог. Внутри едко ворочалась обида, помноженная на четкое осознание — он все испортил. Столько лет бережно подкладывал соломку под странную дружбу с Данилевским. Боялся, как бы не обидеть старика. Как бы не задеть профессорские чувства нечаянным панибратством. А потом взял и забрался в самое личное из возможных пространств. Отчего бы не поковыряться в интимной жизни университетского руководителя? Почему бы не разворошить его архив? От злости на себя хотелось срочно куда-то бежать, кому-то звонить, решать что-то. Вместо этого Тим набрал Ельцову.
— Я облажался.
— Какие неожиданные новости, Тимочка, — хохотнула она. — Никогда такого не было. И вот опять.
От пяти минут пустой болтовни стало легче.
— Ну, таких совпадений не бывает, конечно. Точно папаша его, зуб даю.
— И что мне с этим делать тогда?
— На Первый канал идти. Такую историю у тебя с руками оторвут.
С потемневшего неба начал сыпать мерзкий дождь. Ельцова щелкала клавиатурой.
— Ты в редакции?
— А где ж еще? Это у тебя вольные хлеба, а мы впахиваем.
Вдобавок к вине перед Данилевским на Тима ухнула позабытая ответственность за проект.
— Зуев меня не ищет?
— Пока нет. С планом все плотно и без твоего ненаглядного Шифмана. Но сам знаешь, в любой момент может и вспомнить. Ты б приехал, показался.
Тим оторвал телефон от уха, глянул на время. Половина пятого ощущалась как поздний вечер, почти ночь. Хотелось в душ и спать. Может, посидеть с бабушкой, послушать в ее пересказе, что там вещает федеральное телевидение. Но обе фотографии лежали в кармане куртки.
— Нет, надо с фотками разобраться.
Ельцова не стала спорить.
— Звони сыночку новоявленному. Пусть требует от матери объяснений.
Тим сбросил звонок и набрал Шифмана. Послушал нудные гудки. Попробовал еще раз. Гудки закончились, автоответчик не включился. Тим чертыхнулся, снова позвонил Ельцовой.
— Не поднимает, — пожаловался он. — Пишет, наверное.
— Муки, мать его, творчества. — Фыркнула она. — Слушай, ну я посмотрела уже, он прописан у черта на куличках. Такое дальнее Подмосковье, что уже не считается.
— Да, я знаю, у него там мама как раз. И Клязьма течет.
— Без понятия, что там течет. Но адрес могу тебе скинуть.
Тим поддел ботинком упавший с дерева листок, тот перевернулся и оголил успевшую прогнить сторону.
— Зачем мне адрес?
— Ну, не знаю. — Ельцова хмыкнула. — Ты же у нас Шерлок, поезжай к виновнице торжества, разведай, кто там от кого родил. — Она явно издевалась. — Очную ставку проведи. Вдруг воссоединишь два престарелых сердца.
— Иди к черту, а.
— Не черти. — Хохотнула, замолчала, что-то допечатывая. — Ладно, некогда мне с тобой. Адрес кидать?
Тим аккуратно перевернул листок обратно, но желтая его сторона успела вымазаться в грязи.
— Кидай.
Тим поехал на электричке. Долго мучал карту транспорта, чтобы выстроить маршрут, потом трясся в метро и метался по вокзалу, пытаясь разобраться в платформах.
— Не подскажете, где шестой путь? — спросил он скучающего охранника.
Тот зыркнул настороженно.
— А чего там?
Вокруг метался в вечерней суете огромный вокзал, полный пассажиров, поездов и вагонов. Охранник смотрел на Тима осоловелыми глазами. То ли пьяными, то ли отупевшими от каждодневного мельтешения.
— Извините, — пробормотал Тим и устремился за толпой.
Чутье не подвело. Спрессованные в один усталый комок люди дружно протиснулись через ситечко турникетов и высыпали на шестой путь. Тим рванул к поезду, толпа снова подхватила его и внесла в вагон, надежно прижав к боковой стенке тамбура. Пробиваться внутрь Тим не стал, высвободил руку с телефоном, немного откинулся на сурового бородача в наушниках и постарался расслабиться. Приложение обещало ему пятьдесят незабываемых минут в пути.
Поезд ухнул всем своим бездонным телом, перрон за окном медленно пополз, сменился постройками промзоны. Шифман не отвечал. Тим прослушал длинные гудки, набрал еще одно сообщение: «Перезвони. Это срочно».
Но ответа не получил. Знай Ельцова о нелепом поцелуе, завершившем рабочую встречу в подъезде Данилевского, точно бы не поверила в творческие муки, заставившие Шифмана удариться в молчание. Пока поезд тормозил у каждого столба, Тим крутил в голове возможные варианты. Обиделся. Сам от себя не ожидал. Ожидал, но большего. Смутился. Оскорбился. Думал, что к этому все и шло. Не думал, что это возможно. Вырос в маминых колготках, потому не приемлет такого и винит теперь Тима во всех грехах. Вырос в маминых колготках, потому был настроен решительно, а Тим замялся и решительных ожиданий не оправдал.
«Да ответь ты уже!»
«Миш, я серьезно, надо поговорить».
«Надо поговорить про твоего отца. — Набрал и стер. — Надо поговорить про твоих родителей. — Снова стер. — Я еду к твоей матери! — Стер. — Перезвони. Срочно».
Ленка была в сети. Тим отправил ей стикер с кричащим опоссумом. Ленка любила опоссумов за их розовые носы, даже мечтала завести себе такого, но это убило бы бабушку, да и сами опоссумы, похожие на гигантских крыс, жили преступно мало, так что привязчивая Ленка от этой идеи отказалась. Сообщение она посмотрела, отвечать не стала.
«Разгребу дела и устрою бабушке день пересадки фикусов, договорились?»
«Как хочешь».
«И с мамой схожу в Аптекарский огород».
«Как хочешь».
«А тебе куплю билеты в Гоголь-центр».
«Ок. Но съезжать тебе все равно пора. Сепарируйся или сдохни».
Стало полегче. Тим расстегнул куртку, прислонился затылком к стеклу заблокированной двери и закрыл глаза. Поезд покачивался и гудел, как метро, только медленно режущее не тьму перегона, а бесконечную серость подмосковных городишек. На нужной станции Тима вынесло из вагона другими пассажирами. Часть вернулась в тамбур, а оставшаяся бросилась к турникетам на выход. Пока толкался в очереди, Тим посмотрел, насколько приблизилась к нему финальная точка маршрута. Оказалось, что не так сильно, как он рассчитывал. Пришлось втискиваться в маршрутку, передавать за проезд и толкаться по пробкам.
— Чего народу так много-то? — недовольно спросил водитель.
— Так быстрая электричка была! — ответил ему бойкий дедок в каракулевой шапке.
Что электрички умеют ехать еще медленнее, Тим не знал. А городок — тесный и блеклый в окончательно сгустившихся сумерках — легко оправдывал тоску, что была в текстах Шифмана. Писать весело о таком месте не получилось бы и у конченого оптимиста.
— Мне на Школьной, пожалуйста, — попросил Тим, когда на экране вспыхнуло название нужной остановки.
— Так выходи, — откликнулся водитель. Дверь поехала в сторону.
Тим вывалился наружу. Времени набежало половина девятого. Поздно для нежданного визита, но деваться было некуда. Тим огляделся, сверился с картой, выискал среди однотипных домов нужный и зашагал к нему. Дверь в подъезд не запиралась. Внутри пахло старостью и стоялой водой. Исписанные стены замазали зеленой краской, потом снова исписали и опять замазали. Тим пригляделся, но надписей: «Тетерин — пидор!» не сохранилось.
Звонок прохрипел, приглушенный тяжелой дверью. Тим подождал немного, вдавил кнопку опять. Второй промежуток тишины нехотя наполнился шарканьями — кто-то медленно шел к двери, будто бы полз даже. Сверкнуло отверстие глазка. Тим подобрался, словно это могло помочь.
— Кто? — спросили с той стороны.
— Коллега вашего сына, откройте, пожалуйста.
За дверью замешкались.
— Кто? Не слышу. Кто там?
— Коллега! Михаила! Сына вашего! Коллега! — громко и разборчиво повторил Тим. — Откройте, пожалуйста.
— Нет никого, — ответили из-за двери и замолчали, глазок потух.