– Торкильд? – его лицо вдруг застывает, прежде чем у него получается придать ему любезное выражение, но глаза не успевают за жестом. – Вот вы где! – Он кладет руку мне на плечо и затаскивает в квартиру. – Милла! – кричит он. – Можешь прекращать поиски! Вот он.

– Торкильд? – Милла появляется в коридоре с бокалом вина в одной руке и сигаретой в другой. Ее глаза поблескивают, и она, слегка пошатываясь, опирается о дверной проем. – Где ты был? Мы тебя ждали.

– В полицейском участке и в обезьяннике, – отвечаю я, стараясь вернуть контроль над дыханием. Тело кричит, требуя стимуляторов, а голова кипит. Я не планировал рассказывать им об Анн Мари. Пусть подождут. Пока все не закончится и пока я еще раз не поговорю с Гуннаром.

– Да, я слышал, тебя взяли таможенники в Гардермуэне, – посмеивается Кенни, плюхаясь на диван. Милла усаживается на подлокотник рядом с ним. В комнате спертый запах табачного дыма и алкоголя. Лампы приглушены, только луна светит в потолочных окнах.

– Вина? – спрашивает Милла, наливая мне бокал.

– И еще кое-чего, – киваю я.

Вновь затягиваясь, она показывает.

– На кухонном столе.

– Что с рукой? – спрашивает Кенни, пока я иду к кухонному островку и беру то, за чем пришел.

– Позже, – отвечаю я и глотаю таблетки Миллы. – Есть новости по Боргу?

– Ивер общается с русскими, – говорит Кенни. – Он нашел еще одно дело об исчезновении в Норвегии, которое может быть нам интересно.

– Женщина или пара? – Я втягиваю щеки, чтобы собрать достаточно слюны и проглотить таблетки.

– Ни то, ни другое. Улаф Лунд, ректор на пенсии, восемьдесят семь лет, ушел из дома престарелых в Свольвере 18 сентября прошлого года. Предполагают, что у него закружилась голова и он упал в море. Тело так и не нашли.

– Север Норвегии? – спрашиваю я и смотрю на Кенни. От одного только упоминания об этом месте начинают болеть грудь и рука.

– Верно. Что не так с севером Норвегии?

Я качаю головой, сжимая кулак и выдыхая через нос.

– Где тут связь?

– Телефон матери Борга, – объясняет Кенни. Похоже, что он был подключен к той же вышке тогда, когда исчез ректор. Когда ты собираешься рассказать нам о руке?

– Позже, – вяло отвечаю я. Я уже чувствую, как страх просачивается в уши, ноздри и глазницы. Страх, грозящий парализовать волю, если только я поддамся ему.

– Ладно, – кивает Милла. – Давайте на один вечер забудем обо всем и просто повеселимся.

– Давайте, – соглашаюсь я.

Я замечаю, что язык уже начинает заплетаться. Гул моего голоса напоминает звук двигателя машины, работающего летом на улице, или подвесного мотора на лодке, выплывающей ранним утром, чтобы расставить сети, пока не взошло солнце. В опьянении память наполняется ложными воспоминаниями о детстве, тихом голубом океане и пастбищах с животными, яркими звуками лета в Исландии. На трезвую голову тот пейзаж помнится пустынным, серым и охристым, с лавовыми камнями и темными бочагами, и лица тех, кого больше нет с нами, встают перед глазами.

Надо было и Ульфу рассказать об этом. Сказать, что травма головы уничтожила код доступа в память, и только идеально подобранное сочетание бензодиазепинов и опиатов может взломать его.

Время от времени перед глазами возникает лицо Анн Мари, иногда сливаясь с кем-то еще, иногда они с Фрей превращаются в совсем новое лицо с чертами их обеих. Бывает, Анн Мари так близко, что я чувствую, как дождь бьет по щекам, а ее дыхание холодным огнем обдувает мое лицо.

Милла что-то говорит Кенни, пока я сижу в кресле и смотрю на них полуоткрытыми глазами. Я не слышу ее слов, но вижу, как Кенни идет к кухонному уголку и начинает рыться в ящиках. Наконец он возвращается с сигаретой, зажигает ее, делает сильную и долгую затяжку и протягивает мне.

Я беру ее, смотрю на окна в потолке, затягиваюсь, кашляю и снова затягиваюсь. Если я только смогу задержать взгляд на потолке, сфокусироваться на одной незначительной лампочке, думаю я…

– Невинная затяжка, – говорит Кенни, когда снова наступает его очередь. – За это надо выпить, да? – Он затягивается и передает сигарету Милле.

– Да. Выпьем, – отвечаю я мечтательно. – За Франн-Мари.

– За кого?

– Фрей и Анн Мари. Франн-Мари.

– Боже мой, – всхлипывает Кенни. – Да, выпьем и за них.

– За Оливию, – шепчет Милла. Она все глубже тонет в диване, схватившись за плед, в который замоталась.

– За Роберта, – добавляю я и поднимаю руку к звездам.

– Да, выпьем за черт его побери Роберта Риверхольта, – поет Кенни, покачиваясь из стороны в сторону. – Лучшего из лучших.

Милла берет бутылку вина, которую Кенни держит между колен, и пьет прямо из нее.

– За Августа Мугабе. Я бы никогда не справилась без тебя, – говорит она и передает бутылку дальше.

Кенни берет бутылку и собирается поднести горлышко ко рту, но роняет ее, и вино разливается ему в пах.


– Нет, – гундосит он, наконец ухватив бутылку за горлышко и подняв ее. – За начальника полиции, – восклицает Кенни. – Выпьем за эту крысу. – Он засовывает в рот горлышко и пьет. Его тело накреняется вбок, и он падает на Миллу. Он вынимает бутылку изо рта и протягивает ее мне, пока Милла пытается поднять его.

– За Франн-Мари, – повторяю я.

– Ты уже пил за них, – бормочет Кенни.

– Я знаю, – отвечаю я и подношу бутылку ко рту.

– Нельзя пить дважды за одних людей. У нас не хватит вина на эту чепуху. – Он тянется к столу и берет одну из стоящих там бутылок. – За короля, – мычит он. Собирается выпить, но обнаруживает, что бутылка пуста. – Твою мать, – ворчит он, ставит бутылку обратно на стол и начинает поднимать и проверять все стоящие там бутылки.

– Я знаю, – шепчу я.

Кенни наклонятся вперед и толкает меня.

– За короля, черт возьми! – ликует он, когда наконец находит бутылку с содержимым. Там только осадок и окурки Миллы, которые он выливает себе в рот и на лицо, раскачиваясь из стороны в сторону.

Я начинаю смеяться в момент, когда Кенни поворачивается, плюется и кашляет. Я замечаю, что не могу остановиться, смеюсь и смеюсь, смех заполняет диафрагму с такой силой, что становится трудно дышать. Я так ржу, что глаза наполняются слезами, и кажется, я сейчас выкиплю. Свет за окном в потолке начинает мигать, луна качается на небесной глади, выныривает и снова погружается в темноту, словно там сидит кто-то с фонариком и пытается что-то мне сообщить.

– За кронпринца, – потешается Кенни, вытирая лицо пледом Миллы.

Я всхлипываю, пытаясь сконцентрироваться на световых сигналах вверху. Рот наполняется вязкой белой пеной, а судороги из живота поднимаются к груди и горлу. Вдруг я замечаю, что меня трясет, меня сотрясают спазмы, и я хватаюсь за ткань кресла в поисках чего-то, за что можно держаться.

– Ты в говно, мужик. – Кенни с трудом держится на ногах. – Кажется, тебе пора поспать. – Он встает и пытается за руку вытащить меня из кресла.

– Вы что, не видите? – говорю я, указывая на небо. – Вон там? Это же они?

– Кто – они? – спрашивает Милла, наклоняет голову и поднимает глаза в потолок.

– Они, – повторяю я. – Мертвые. Фрей, Анн Мари, Роберт или Оливия, я не знаю, не получается расшифровать их сигнал.

– Ладно, ладно. – Кенни сжимает мою руку и делает глубокий вдох. – Довольно, Торкильд. Хватит болтать ерунду.

– Нет, подожди, – говорю я, сопротивляясь хватке Кенни.

Он собирается с силами и наконец ему удается вытащить меня из кресла, после чего он отводит меня в одну из спален и опускает на кровать.

– Поспи, дружище, – бормочет он и хватается за дверную раму, чтобы не упасть по пути назад.





Глава 65




Я лежу в кровати, в которую уложил меня Кенни, и закрываю глаза в попытке восстановить световой сигнал в небе внутри себя. У меня не получается. Я решаю позвонить Гуннару, попросить у него прощения и рассказать о сигнале. Может быть, он поможет расшифровать его.

Пока я лежу и думаю об этом, у меня вдруг звонит мобильный. Как только я начинаю возиться под одеялом в поисках телефона, замечаю, что комната начинает пульсировать. Я опускаюсь на кровать, стараясь держаться крепче, но чем больше я напрягаюсь, тем труднее дышать. Наконец я нахожу телефон и подношу его близко к лицу. На дисплее неизвестный номер.

– Да? – говорю я в нос. – С кем я говорю?

На другом конце тишина, слышно только грохот автобуса и чье-то напряженное дыхание в трубке.

– Кто вы? – вдруг шепчет робкий голос, как только шум автобуса становится громче.

– Торкильд, – отвечаю я, пытаясь выбраться из одеяла. – Торкильд Аске. Вы не знаете, кому звоните?

– Вы хороший?

– Хороший? – Я замолкаю и делаю вдох. – Отнюдь, – смеюсь я. – Я хуже всех. Я бы вам не понравился.

Возникает долгая пауза, и я слышу, как хлопает дверь автобуса, а двигатель продолжает реветь. И снова дыхание в трубке.

– Прекратите, – говорит моя собеседница.

– Прекратить что? – спрашиваю я. Что-то есть в ее голосе, тоне и страхе, который они несут за собой, и я неподвижно лежу под одеялом и слушаю. Похоже, мобильный трется о какую-то ткань, пока фоном звучит мужской голос, за ним опять следует звук трения, и ее голос возвращается: – Перестаньте искать меня.

– Оливия? – в изумлении спрашиваю я из-под одеяла. – Но ты же мертва?

– Прекратите, – повторяет она.

– Что ты имеешь в виду?