Пять золотых колец в каменьях,
Шесть гусочек-несушек,
Семь славных лебедей,
Восемь веселух-доярок,
Девять молодчиков скачущих
И куропатку на ветвистой груше.
В десятый день Рождества
Мой милый подарил мне
Два славных белых голубка,
Три курочки-пеструшки,
Четыре птички говорливых,
Пять золотых колец в каменьях,
Шесть гусочек-несушек,
Семь славных лебедей,
Восемь веселух-доярок,
Девять молодчиков скачущих,
Десять молодух пляшущих
И куропатку на ветвистой груше.
В одиннадцатый день Рождества
Мой милый подарил мне
Два славных белых голубка,
Три курочки-пеструшки,
Четыре птички говорливых,
Пять золотых колец в каменьях,
Шесть гусочек-несушек,
Семь славных лебедей,
Восемь веселух-доярок,
Девять молодчиков скачущих,
Десять молодух пляшущих,
Одиннадцать трубачей трубящих
И куропатку на ветвистой груше.
В двенадцатый день Рождества
Мой милый подарил мне
Два славных белых голубка,
Три курочки-пеструшки,
Четыре птички говорливых,
Пять золотых колец в каменьях,
Шесть гусочек-несушек,
Семь славных лебедей,
Восемь веселух-доярок,
Девять молодчиков скачущих,
Десять молодух пляшущих,
Одиннадцать трубачей трубящих,
Двенадцать барабанщиков
И куропатку на ветвистой груше.
Стюарт О’Нэн
Земля пропавших
Перевод Марины Тогобецкой[72]
Она была обычной кассиршей в Бай-Ло. Брак ее давно и бесповоротно распался, а немного спустя и сыновья разлетелись из родительского гнезда, в качестве единственного компаньона оставив ей немецкую овчарку по имени Олли.
С самых первых репортажей она следила за этим происшествием, смотрела телевизор, читала газеты, без конца обсуждала его с коллегами и даже клиентами — пока менеджер не сделал замечание, и ей пришлось сдерживать себя. Тайна будоражила и возбуждала ее.
Поначалу она просто зашла на сайт и оставила сообщение в гостевой книге — как мать матери, пытаясь поддержать и обнадежить. Но когда Джеймс Уэйд признался, что закопал девочку к западу от Кингсвилля, она с сайта уже не уходила. По ночам, страдая от бессонницы, часами сидела в постели, обложившись расшифровками стенограмм и картами, убеждая себя, что это возможно. Не может такого быть, чтобы столь сильное и отчетливое ощущение, которое у нее возникло, оказалось ошибочным.
Она никому не говорила, чем занимается, — уж не настолько она глупа.
Сложнее всего было начать — она чувствовала себя странно и глупо. В гараже уложила в багажник лопату, совок, фонарь с новыми батарейками и пару перчаток для работы в саду. Открыла дверь — Олли вскочил на заднее сиденье и принялся метаться от окна к окну, не зная, куда девать энергию.
— Ладно-ладно, успокойся, — сказала она. — Сейчас не время для игры.
Ей пришлось идти дольше, чем она ожидала. По пути не встретилось ничего более зловещего, чем дохлая гниющая чайка, но разочарования не было: прогулка по безлюдным местам, далеко от платной трассы 302 маршрута, там, где и дорог-то не было, — это было приключением. Она испытала удовлетворение: путь пройден, можно вычеркнуть это место и двигаться к следующему.
Позже она добавила к своему снаряжению специальный нож и легкую трость из графита, которые рекомендовали профессионалы на своих сайтах — эти сайты она изучала, как Библию. Она отмечала и регистрировала абсолютно все, что они делали, внимательно просматривала видео с тех мест, где вели раскопки, изучала полевые записи, что появлялись сразу после возвращения с мест поисков.
Время шло, и она перестроила свой рабочий график таким образом, чтобы работать ночью, — тогда она могла использовать в своих поисках дневной свет. Через пару недель земля должна была замерзнуть — и тогда поиски пришлось бы отложить до весны. Как раз тогда она и почувствовала, что ей необходимо быть там — где этот забор, эта грунтовая дорога и эти сосны на заднем плане, на сырых стволах которых дети накалякали красной флуоресцентной краской свои имена.
Она вела Олли вдоль забора, пока он не остановился у свежего холмика, возбужденно нюхая и припадая на лапы. Она дважды уводила его оттуда — и оба раза он возвращался.
— Хороший мальчик, — сказала она и привязала его к дереву.
Потыкав холмик тростью, убедилась, что земля свежая и мягкая, в основном песок, и вернулась к машине за совком.
Вначале она рыла довольно глубокие ямки — через каждые три фута. Пот градом катился по лицу, она устала — приходилось склонять голову к плечу, чтобы смахнуть пот. Было прохладно, и, когда она остановилась выпить глоток воды — по шее прошла дрожь. К тому времени, как достигла середины забора, стало смеркаться. Зажегся и принялся трещать фонарь, отбрасывая странные тени и привлекая многочисленных жуков. Она проверила сотовый — было уже пять. Пора домой и собираться на работу.
Оставить тут все как было на ночь она не могла — и решила вызвать ФБР.
Ей сказали, что уже слишком поздно и что они пришлют кого-нибудь поговорить с ней завтра.
Она пожаловалась старшему сыну, и он спросил, сколько времени она этим занималась.
Агент, которого они прислали, задал ей тот же вопрос. Он посмотрел на ее записи и фотографию девочки, что стояла на каминной полке, на карту, что висела на кухне.
— Я просто пытаюсь помочь, — сказала она. — Если бы это был мой ребенок — мне хотелось бы, чтобы все вокруг занимались поисками.
— Да-да, конечно, мне тоже, — сказал он примирительно, будто в этом действительно был смысл.
На следующий день ее пригласили присутствовать при работах в том самом месте. Экскаватор копал, а агенты в ветровках и латексных перчатках просеивали землю на металлических экранах, а потом переложили ее на непромокаемый брезент — для собак. У нее это заняло бы не меньше трех месяцев, и она порадовалась, что позвонила в ФБР. Она представляла себе чувства матери, которая узнает новости. Вознаграждение ее не волновало. Ей было бы достаточно знать, что девочка вернулась домой…