Николас Корнелиус
Полагаю, что в период между предыдущей битвой и той, что я смогла вспомнить, прошла не одна тысяча лет. Но этот период пока для меня закрыт. И я полагаю, что это связано с грандиозной битвой, в которой мне пришлось участвовать. Меня звали Николас Корнелиус. Я был Магом. Когда стало ясно, что Земле не выдержать натиск Инь-области, группа Магов, в том числе и я, объединились для уничтожения Инь-канала. Мы знали, что не выживем. Было мало надежды и на инкарнацию. Душа могла также погибнуть безвозвратно. Простившись со своими учениками, я присоединился к остальным. Мы встали в круг.
Я не буду сейчас описывать, как все происходило. Я пыталась, но как-то не находились нужные слова. Я только помню, что битва на Земле была ужасной. Кровь лилась рекой. Мы же работали на тонком уровне. Тела наши были спрятаны в пещере в горах, и когда нам уже казалось, что канал почти закрыт, мы поняли, что пещера обнаружена. Охрана была перебита. Но мы не стали останавливаться. Последний удар после закрытия канала пришелся по нам…
Васелина
Однажды Мастер принес мне берестяную грамоту. Развернув ее, я долго рассматривала каракули, похожие на детские. Мне они ни о чем не говорили, как я ни старалась проникнуться ими. Среди непонятных значков угадывался только один – стилизованная фигурка медведя. Я честно пыталась почувствовать в себе какой-то отклик на это письмо, но тщетно. Тогда, свернув грамоту, я вернула ее Мастеру. Тот вздохнул и, покачав головой, подал другой лист. На этот раз это была распечатка на русском языке. Я сразу сообразила, что это перевод. Начав читать, я поняла, что это жизнеописание. Мое. По мере того как я вчитывалась в письмо, перед моим внутренним взором начинали разворачиваться картины, постепенно унося меня в очередное воспоминание.
Грамота эта относилась к XI веку. На этот раз я родилась в семье вождя клана язычников, поклоняющихся Богу-Медведю. Мать моя умерла вскоре после моего рождения, и моим воспитанием занимался отец. Поскольку у отца не было других детей, он готовил меня как свою преемницу. У клана была своя письменность – на бересте, свое боевое искусство – сейчас бы сказали «стиль медведя», свои обычаи. С детства мне приходилось постигать искусство ведения боя, ритуалы и обряды, письменность клана. Люди-медведи жили в лесу, в гармонии с окружающей природой, заимствуя знания у самой Природы, владели в совершенстве искусством выживания. При этом они вели скрытный образ жизни, и крестьяне, живущие неподалеку, мало что знали об этих лесных воинах. И когда кто-нибудь натыкался в лесу на ритуальный столб с вырезанной медвежьей головой и облитый жертвенной кровью животных, в ужасе бежал от того места, а потом пугал своих односельчан жуткими историями о человеческих жертвоприношениях, похищении и поедании детей, о людях с медвежьими головами.
Христианство тогда только начинало приживаться на Руси, и язычники попали в немилость. Клану приходилось постоянно мигрировать, скрываясь от солдат. Усугублялось положение еще и тем, что наш клан преследовала недобрая молва, которая основывалась на страшных историях о зверствах людей-медведей. Это способствовало тому, что крестьяне, случайно наткнувшись на стоянку клана, охотно выдавали ее местоположение солдатам.
Клан с боями отступал на северо-запад, неся большие потери. В восемнадцать мне пришлось заменить погибшего отца. Оставаясь верными своим традициям, люди-медведи, были оттеснены на север Европы. В одном из боев я погибла.
А самое обидное, что и по сей день остались зловещие легенды о диких племенах людей-медведей…
Ричард Второй
Я не очень-то интересовалась историей Средних веков, но когда выяснила, что мне пришлось побывать Ричардом Вторым, я стала листать всевозможные энциклопедии в поисках хоть какой-то информации об этом человеке. Поскольку мне до этого удавалось не сохранять свои следы в истории человечества, я искренне надеялась, что не обязательно, что именно я побывала в шкуре исторического лица. Возможно, тот Ричард, кем довелось мне побывать, был просто второй в своем роду, а не какой-нибудь царской особой…
Но в исторических справочниках значились только Ричард Первый и Ричард Третий. Второго как будто и не было. Перелистывая очередную энциклопедию, я спросила у своего ребенка: «Почему меня здесь нет?» На что мой внутренний ребенок философски ответил: «Потому что ты здесь».
Я не оставила своих попыток и, в конце концов, нашла-таки информацию о том самом, «историческом» Ричарде Втором. И стало понятно, почему его так невзлюбили. А еще стало ясно, что это действительно не я. Я отчетливо помню свою смерть, и она не похожа на ту, что описана в книге. Тому Ричарду отрубили голову. Но, вчитываясь в текст, я ощутила какое-то смешанное чувство. Возможно, это просто сочувствие «тезке», а возможно, предчувствие, что историю в очередной раз исказили.
Воспоминания об этом периоде жизни, который относится примерно к XIII веку, пришли ко мне во время одного из полетов вне тела. Пролетая над территорией Франции, над провинцией Бордо, я увидела старинный замок. Он стоял на холме, окруженный рвом. Местность вокруг выглядела заброшенной. Я подлетела поближе, с интересом все осматривая. К замку вела пара мостов, переброшенных через ров. Один мост был значительно длиннее другого из-за пологого склона близлежащего холма. Почему-то меня этот мост заинтересовал, и я подлетела поближе. Оказавшись под мостом, я стала с этого места рассматривать замок. Я испытывала нарастающее непонятное чувство – что-то было в этом замке. И вдруг я поняла: это же мой замок! Меня охватило волнение – как будто вернулась домой после долгого отсутствия. С горечью осматривала я когда-то свои владения. Я вспомнила, что 700 лет назад эти склоны покрывали виноградники, теперь же здесь не было ничего…
Восстанавливая в памяти образ своего поместья, я не сразу заметила, как меня втянуло в прошлое. Я – Ричард Второй. Устав от сражений и военных походов, я решил на старости лет пожить спокойно и поселился в этом тихом уголке Франции, разводя виноградники и занимаясь виноделием. Но однажды мое спокойствие было нарушено. Утром прибежал слуга и сообщил, что с моря идут корабли.
Замок располагался недалеко от побережья, и со стороны Атлантического океана в глубь материка вдавались длинные широкие заливы, в которые впадали реки. Так что на кораблях можно было подойти довольно близко к замку.
Моя немногочисленная армия была поднята по тревоге. Крестьяне укрылись за стенами замка. Мы готовились к обороне. Хотя было понятно, что нам не устоять. Здесь мы никак не ожидали нападения разбойников, тем более с моря, и не ожидали, что придется вести боевые действия. С топорами да вилами устоять против армии до зубов вооруженных головорезов шансов не было. Я со своей верной охраной, закованной в латы и вооруженной мечами, с башни наблюдал за тем, как к замку подступают враги. Я знал, кто ведет войско. Это был мой старый заклятый враг, который опустился до битвы на суше, чтобы окончательно уничтожить меня.
Битва была недолгой. Пираты вскоре вступили в город, громя все на своем пути. Я встал перед выбором. Можно было погибнуть, а можно было отсидеться в подземелье, вход в которое был известен только членам моей семьи, а затем незаметно выбраться из замка и привести сюда подмогу. Второй вариант мне показался разумным. Уже спускаясь с башни, я обернулся – а правильно ли я поступаю по отношению к своим друзьям? Не будет ли это предательством? Но голос совести был заглушен голосом разума: я вернусь. Я вернусь с войском и буду мстить. Это разумно. Только оставшись в живых, я смогу что-то сделать.
Я проник в подземелье через потайной ход и стал дожидаться ночи. Вышагивая в слабом освещении факелов, я старался не думать о тех, кого я оставил погибать. Эти мысли я старался вытеснить мыслями о мести. О скорой мести.
Как я и предполагал, ворвавшись в город и одержав легкую победу, разбойники добрались до винных погребов и от всей души отметили победу. Так что, когда я выбрался с наступлением темноты, не составляло особого труда пройти мимо мертвецки пьяных пиратов. Крадясь через площадь, я увидел девушку – одну из крестьянок, – она, истерзанная, была привязана к столбу. Вероятно, ее пытали, чтобы выяснить, где прячется ее хозяин. Я не смог пройти мимо.
Девушка была без сознания, но когда я стал ее развязывать, она слабо застонала, приходя в себя. Я попросил ее сохранять тишину, пообещав спасти. Она кивнула. Я понимал, что выйти самому и вывести девушку не составит труда. Затем вывести из конюшни пару лошадей…
Подхватив девицу так, чтобы она могла опираться на меня, я направился к воротам. У ворот валялись пьяные пираты – вероятно, предводитель оставил их здесь, чтобы не позволить мне улизнуть. Мы уже были почти на свободе, мы уже миновали стражников, как вдруг девица истошно заголосила. От неожиданности я отпустил ее, а она, злобно глядя на меня, кричала пиратам:
– Он здесь! Хватайте его!
Я был настолько ошарашен ее поступком, что просто позволил себя схватить протрезвевшим разбойникам, не оказав сопротивления. Меня привели к предводителю, который сейчас чувствовал себя в моем замке хозяином. Размахивая кубком и расплескивая вино, мой заклятый враг издевательским тоном произнес речь, вся суть которой сводилась к тому, что он таки победил. Я не очень-то вслушивался в его речь. Я пребывал в шоке. В голове крутился только один вопрос: почему? В конце своей пламенной речи пират, взмахнув в очередной раз кубком, объявил, что меня казнят на рассвете. И велел запереть под замок.
Сидя в темнице, я не переставал думать: почему? За что? Я ведь пытался ее спасти! Это никак не укладывалось в моей голове. Меня переполняла горечь поражения, но это было не поражение врагу. Это было крушение всех моих представлений о добре и зле. Все рухнуло. Мир перевернулся. И теперь я не видел смысла жить дальше, бороться за свою жизнь. Какой смысл жить в этом мире, где добродетель наказывается смертью?
Когда за мной пришли, я все еще пребывал в прострации. Меня вывели на площадь. Здесь уже соорудили помост с виселицей и согнали всех крестьян. Поднявшись на помост, я осмотрелся. Среди тех, кто здесь присутствовал, не было моих верных воинов. Вероятно, они все погибли. И остались неотомщенными… Предводитель пиратов, взобравшись на помост, обратился с речью к собравшимся. Он был очень доволен собой и праздновал победу над своим заклятым врагом. А я все так же безучастно смотрел в толпу, не слушая его. Когда мне на шею набросили петлю, я увидел в толпе лицо той самой девушки.
И тут словно озарение вспыхнуло во мне. Я все понял. Я понял, почему она так поступила. Ей пришлось пережить много боли, страдания и унижения, и виной тому был я. За то время, что ее пытали, она успела возненавидеть меня. Возненавидеть настолько, что она не смогла заставить себя сдержаться, чтобы не отомстить мне за все, что ей пришлось пережить. Кто я был для нее в тот момент? Не избавитель, нет. Я был для нее источником ее страданий.
Незнакомое доселе чувство заполнило меня. Это было чувство всепрощения и Вселенской любви.
– Я прощаю тебя! – крикнул я ей, прежде чем петля затянулась на моей шее.
Мадлен
У меня до этого случая как-то стабильно в череде воплощений шло чередование: мужчина – женщина. Да и места расположения инкарнаций не отличались большим разбросом: Европа. Правда, на этот раз, в XV веке, мне пришлось родиться в очень бедной семье. Наверное, за все прегрешения, за все крестовые походы в прошлой жизни. Хотя не исключено, что у провидения были свои планы.
На этот раз моим духовным воспитанием занимался один из монахов местного монастыря. Но душа моя пробуждалась медленно. Монах, в котором я спустя 500 лет узнала своего ученика, проявил терпение и внимательность, вызвав в моей душе целую симфонию чувств. Испытав ощущение Вселенской любви, я разрывалась между Божественным и человеческим. С одной стороны, я всей душой полюбила этого человека, а с другой – между нами была непреодолимая преграда – церковь. Из-за невозможности быть рядом с любимым человеком я испытывала страдание. Но со временем монаху все же удалось что-то пробудить в моей душе. Я увидела мир другими глазами. Я поняла, что такое гармония. Но полностью пробудиться не успела. Вмешалась Великая Инквизиция. Я не испытывала страха перед костром. Я уже видела, что там, за жизнью, что-то есть. Я улыбалась с помоста своей матери, которая, заламывая руки, взывала к милосердию палачей. Хотя не могу сказать, что гореть заживо – такая уж приятная процедура…
Карл Л.
По всей вероятности, пробуждение, хоть и частичное, привело все же к тому, что в следующей жизни я достигла определенных успехов в познании мира. Родившись на этот раз в XVII веке в Германии мужчиной, я умудрилась оставить свой след в истории. Именно поэтому я не указываю здесь своей фамилии. Тогда же я вступила в некий мистический орден, к которому, возможно, имела отношение еще в стародавние времена (предположительно со времен Атлантиды) и с эгрегором которого я по сей день сотрудничаю.
Мефодий
На этот раз меня занесло в Россию, где я родилась мальчиком в XIX веке в мещанской семье. Детство мое было беспечным до тех пор, пока меня не отдали в гимназию-пансион. Здесь я проявил все свои бунтарские наклонности, протестуя против ограничения свободы, и, в конце концов, в возрасте восемнадцати лет бежал. Раздобыв где-то пару кремниевых пистолетов, я, играя, по всей вероятности, в Дубровского, разбойничал на лесных дорогах. Мне нравилось ощущение свободы, я им упивался.
Как-то в июле, в сенокосную пору, я набрел на усадьбу какого-то помещика. Выяснив, что все мужики на покосе, а хозяева уехали в город и из обитателей усадьбы остались только пятнадцатилетняя дочь хозяев и ее бабушка, я проник в усадьбу. Размахивая пистолетами и видя перепуганные лица девочки, а затем и старушки, я просто упивался ощущением власти. Изнасиловав обеих, я не успел бежать. Вернувшиеся мужики, услышав вопли старухи, ворвались в усадьбу, быстро разоружили меня, наподдавали хорошо и потащили в лес, к ближайшему дереву. Когда мне набрасывали петлю на шею, я подумал: «Все правильно, все так и должно было быть. Я заслужил это…» И спокойно принял смерть.
Несмотря на то что я прожил в этой жизни мало и не успел пробудиться, все же перед смертью я испытал некое озарение, чувство раскаяния и осознания.
Алексей
Возможно, я вспомнила не все свои воплощения за последнее тысячелетие. И возможно, именно этим объясняется то, что интервал между инкарнациями становился все меньше. Или же это имеет другое объяснение, пока недоступное мне. Так или иначе, но рождение на этот раз состоялось в 20-х годах XX века где-то на юге России. Я помню Черное море, катакомбы, которые я хорошо изучил. Это знание помогло мне, когда началась война. Я ушел в партизанский отряд, где получил кличку Алекс и заслужил расположение партизан за удачные операции. Я был хорошим артистом, что позволяло мне проникать к врагу, не вызывая подозрений. После выполнения очередного задания меня вызвали к командиру. Зайдя к нему, я увидел человека в незнакомой форме. Командир попросил провести этого человека через катакомбы. В темноте я видел как кошка да и места знал хорошо, так что шел я быстро и уверенно. По дороге я пытался завести разговор с незнакомцем – спросил, что это за птица изображена на его значке. Тот ответил: Феникс. Я о такой никогда не слышал и продолжил расспросы. Человек ответил, что эта птица возрождается из пепла. В моей голове промелькнула мысль: «Бессмертная, что ли?» Когда забрезжил свет, я хотел обернуться, чтобы сообщить, что мы добрались, и еще расспросить про эту чудную птицу, как вдруг ощутил острую боль под левой лопаткой. Что-то – то ли нож, то ли пуля – вошло мне прямо в сердце. Перед смертью я испытал недоумение – ведь сзади шли свои, и промелькнула мысль: «Больше никому не позволю находиться за моей спиной».
К своему удивлению, я довольно легко освободился от тела и, еще сохраняя сознание, летал над горящей страной, видя все зверства, что творили фашисты. Летая, я прислушивался к своим ощущениям. Я удивлялся, что не испытываю ненависти к тому, кто меня убил, и не горю желанием отомстить. Но мне ужасно хотелось помочь этим людям. Только я не знал как. Рядом со мной летело еще какое-то светящееся существо. Я знал, кто это был, но это знание было без слов. Я так и не смог подобрать ему название – может, ангел, может, еще кто. Он был моим проводником. И пока он разрешал мне побыть на Земле. Пролетая над одной почти дотла сгоревшей деревней, я увидел, как немцы ведут на виселицу двоих: девочку и старика.
– Давай спасем их, – попросил я светящееся существо.
– Давай, – согласился тот и добавил: – Но спасти мы их сможем только после того, как их повесят.
Я понял его. У меня сейчас было совершенно другое понимание.
Мы подлетели к старику и девочке, которым уже набросили на шеи петли. На груди у них висели какие-то таблички с надписью. Мы взяли их за руки и, как только петли затянулись, выдернули их из тел. Мы плыли какое-то время вчетвером, затем старик и девочка улетели вверх. А я со своим проводником остался. Я жил, невидимый, среди людей до конца войны, помогая, насколько это было возможно. И только после победы спокойно ушел по открывшемуся тоннелю, чтобы возродиться вновь.
Сегодня
Видения последней войны долго преследовали меня во снах. Я удивлялась, откуда они у меня. И еще я испытывала недоумение: почему я родилась девочкой? Во снах я оставалась мужчиной. Но постепенно к этим видениям добавлялись другие. Уже в пятилетнем возрасте я задумывалась о смысле жизни. К четырнадцати я знала о существовании проводников (ангелов?). В восемнадцать я пережила символическую смерть, готовясь к новой жизни. В двадцать четыре познала Вселенскую любовь и обрела спокойствие. В тридцать овладела искусством осознанных сновидений. Путь продолжается!
Полагаю, что в период между предыдущей битвой и той, что я смогла вспомнить, прошла не одна тысяча лет. Но этот период пока для меня закрыт. И я полагаю, что это связано с грандиозной битвой, в которой мне пришлось участвовать. Меня звали Николас Корнелиус. Я был Магом. Когда стало ясно, что Земле не выдержать натиск Инь-области, группа Магов, в том числе и я, объединились для уничтожения Инь-канала. Мы знали, что не выживем. Было мало надежды и на инкарнацию. Душа могла также погибнуть безвозвратно. Простившись со своими учениками, я присоединился к остальным. Мы встали в круг.
Я не буду сейчас описывать, как все происходило. Я пыталась, но как-то не находились нужные слова. Я только помню, что битва на Земле была ужасной. Кровь лилась рекой. Мы же работали на тонком уровне. Тела наши были спрятаны в пещере в горах, и когда нам уже казалось, что канал почти закрыт, мы поняли, что пещера обнаружена. Охрана была перебита. Но мы не стали останавливаться. Последний удар после закрытия канала пришелся по нам…
Васелина
Однажды Мастер принес мне берестяную грамоту. Развернув ее, я долго рассматривала каракули, похожие на детские. Мне они ни о чем не говорили, как я ни старалась проникнуться ими. Среди непонятных значков угадывался только один – стилизованная фигурка медведя. Я честно пыталась почувствовать в себе какой-то отклик на это письмо, но тщетно. Тогда, свернув грамоту, я вернула ее Мастеру. Тот вздохнул и, покачав головой, подал другой лист. На этот раз это была распечатка на русском языке. Я сразу сообразила, что это перевод. Начав читать, я поняла, что это жизнеописание. Мое. По мере того как я вчитывалась в письмо, перед моим внутренним взором начинали разворачиваться картины, постепенно унося меня в очередное воспоминание.
Грамота эта относилась к XI веку. На этот раз я родилась в семье вождя клана язычников, поклоняющихся Богу-Медведю. Мать моя умерла вскоре после моего рождения, и моим воспитанием занимался отец. Поскольку у отца не было других детей, он готовил меня как свою преемницу. У клана была своя письменность – на бересте, свое боевое искусство – сейчас бы сказали «стиль медведя», свои обычаи. С детства мне приходилось постигать искусство ведения боя, ритуалы и обряды, письменность клана. Люди-медведи жили в лесу, в гармонии с окружающей природой, заимствуя знания у самой Природы, владели в совершенстве искусством выживания. При этом они вели скрытный образ жизни, и крестьяне, живущие неподалеку, мало что знали об этих лесных воинах. И когда кто-нибудь натыкался в лесу на ритуальный столб с вырезанной медвежьей головой и облитый жертвенной кровью животных, в ужасе бежал от того места, а потом пугал своих односельчан жуткими историями о человеческих жертвоприношениях, похищении и поедании детей, о людях с медвежьими головами.
Христианство тогда только начинало приживаться на Руси, и язычники попали в немилость. Клану приходилось постоянно мигрировать, скрываясь от солдат. Усугублялось положение еще и тем, что наш клан преследовала недобрая молва, которая основывалась на страшных историях о зверствах людей-медведей. Это способствовало тому, что крестьяне, случайно наткнувшись на стоянку клана, охотно выдавали ее местоположение солдатам.
Клан с боями отступал на северо-запад, неся большие потери. В восемнадцать мне пришлось заменить погибшего отца. Оставаясь верными своим традициям, люди-медведи, были оттеснены на север Европы. В одном из боев я погибла.
А самое обидное, что и по сей день остались зловещие легенды о диких племенах людей-медведей…
Ричард Второй
Я не очень-то интересовалась историей Средних веков, но когда выяснила, что мне пришлось побывать Ричардом Вторым, я стала листать всевозможные энциклопедии в поисках хоть какой-то информации об этом человеке. Поскольку мне до этого удавалось не сохранять свои следы в истории человечества, я искренне надеялась, что не обязательно, что именно я побывала в шкуре исторического лица. Возможно, тот Ричард, кем довелось мне побывать, был просто второй в своем роду, а не какой-нибудь царской особой…
Но в исторических справочниках значились только Ричард Первый и Ричард Третий. Второго как будто и не было. Перелистывая очередную энциклопедию, я спросила у своего ребенка: «Почему меня здесь нет?» На что мой внутренний ребенок философски ответил: «Потому что ты здесь».
Я не оставила своих попыток и, в конце концов, нашла-таки информацию о том самом, «историческом» Ричарде Втором. И стало понятно, почему его так невзлюбили. А еще стало ясно, что это действительно не я. Я отчетливо помню свою смерть, и она не похожа на ту, что описана в книге. Тому Ричарду отрубили голову. Но, вчитываясь в текст, я ощутила какое-то смешанное чувство. Возможно, это просто сочувствие «тезке», а возможно, предчувствие, что историю в очередной раз исказили.
Воспоминания об этом периоде жизни, который относится примерно к XIII веку, пришли ко мне во время одного из полетов вне тела. Пролетая над территорией Франции, над провинцией Бордо, я увидела старинный замок. Он стоял на холме, окруженный рвом. Местность вокруг выглядела заброшенной. Я подлетела поближе, с интересом все осматривая. К замку вела пара мостов, переброшенных через ров. Один мост был значительно длиннее другого из-за пологого склона близлежащего холма. Почему-то меня этот мост заинтересовал, и я подлетела поближе. Оказавшись под мостом, я стала с этого места рассматривать замок. Я испытывала нарастающее непонятное чувство – что-то было в этом замке. И вдруг я поняла: это же мой замок! Меня охватило волнение – как будто вернулась домой после долгого отсутствия. С горечью осматривала я когда-то свои владения. Я вспомнила, что 700 лет назад эти склоны покрывали виноградники, теперь же здесь не было ничего…
Восстанавливая в памяти образ своего поместья, я не сразу заметила, как меня втянуло в прошлое. Я – Ричард Второй. Устав от сражений и военных походов, я решил на старости лет пожить спокойно и поселился в этом тихом уголке Франции, разводя виноградники и занимаясь виноделием. Но однажды мое спокойствие было нарушено. Утром прибежал слуга и сообщил, что с моря идут корабли.
Замок располагался недалеко от побережья, и со стороны Атлантического океана в глубь материка вдавались длинные широкие заливы, в которые впадали реки. Так что на кораблях можно было подойти довольно близко к замку.
Моя немногочисленная армия была поднята по тревоге. Крестьяне укрылись за стенами замка. Мы готовились к обороне. Хотя было понятно, что нам не устоять. Здесь мы никак не ожидали нападения разбойников, тем более с моря, и не ожидали, что придется вести боевые действия. С топорами да вилами устоять против армии до зубов вооруженных головорезов шансов не было. Я со своей верной охраной, закованной в латы и вооруженной мечами, с башни наблюдал за тем, как к замку подступают враги. Я знал, кто ведет войско. Это был мой старый заклятый враг, который опустился до битвы на суше, чтобы окончательно уничтожить меня.
Битва была недолгой. Пираты вскоре вступили в город, громя все на своем пути. Я встал перед выбором. Можно было погибнуть, а можно было отсидеться в подземелье, вход в которое был известен только членам моей семьи, а затем незаметно выбраться из замка и привести сюда подмогу. Второй вариант мне показался разумным. Уже спускаясь с башни, я обернулся – а правильно ли я поступаю по отношению к своим друзьям? Не будет ли это предательством? Но голос совести был заглушен голосом разума: я вернусь. Я вернусь с войском и буду мстить. Это разумно. Только оставшись в живых, я смогу что-то сделать.
Я проник в подземелье через потайной ход и стал дожидаться ночи. Вышагивая в слабом освещении факелов, я старался не думать о тех, кого я оставил погибать. Эти мысли я старался вытеснить мыслями о мести. О скорой мести.
Как я и предполагал, ворвавшись в город и одержав легкую победу, разбойники добрались до винных погребов и от всей души отметили победу. Так что, когда я выбрался с наступлением темноты, не составляло особого труда пройти мимо мертвецки пьяных пиратов. Крадясь через площадь, я увидел девушку – одну из крестьянок, – она, истерзанная, была привязана к столбу. Вероятно, ее пытали, чтобы выяснить, где прячется ее хозяин. Я не смог пройти мимо.
Девушка была без сознания, но когда я стал ее развязывать, она слабо застонала, приходя в себя. Я попросил ее сохранять тишину, пообещав спасти. Она кивнула. Я понимал, что выйти самому и вывести девушку не составит труда. Затем вывести из конюшни пару лошадей…
Подхватив девицу так, чтобы она могла опираться на меня, я направился к воротам. У ворот валялись пьяные пираты – вероятно, предводитель оставил их здесь, чтобы не позволить мне улизнуть. Мы уже были почти на свободе, мы уже миновали стражников, как вдруг девица истошно заголосила. От неожиданности я отпустил ее, а она, злобно глядя на меня, кричала пиратам:
– Он здесь! Хватайте его!
Я был настолько ошарашен ее поступком, что просто позволил себя схватить протрезвевшим разбойникам, не оказав сопротивления. Меня привели к предводителю, который сейчас чувствовал себя в моем замке хозяином. Размахивая кубком и расплескивая вино, мой заклятый враг издевательским тоном произнес речь, вся суть которой сводилась к тому, что он таки победил. Я не очень-то вслушивался в его речь. Я пребывал в шоке. В голове крутился только один вопрос: почему? В конце своей пламенной речи пират, взмахнув в очередной раз кубком, объявил, что меня казнят на рассвете. И велел запереть под замок.
Сидя в темнице, я не переставал думать: почему? За что? Я ведь пытался ее спасти! Это никак не укладывалось в моей голове. Меня переполняла горечь поражения, но это было не поражение врагу. Это было крушение всех моих представлений о добре и зле. Все рухнуло. Мир перевернулся. И теперь я не видел смысла жить дальше, бороться за свою жизнь. Какой смысл жить в этом мире, где добродетель наказывается смертью?
Когда за мной пришли, я все еще пребывал в прострации. Меня вывели на площадь. Здесь уже соорудили помост с виселицей и согнали всех крестьян. Поднявшись на помост, я осмотрелся. Среди тех, кто здесь присутствовал, не было моих верных воинов. Вероятно, они все погибли. И остались неотомщенными… Предводитель пиратов, взобравшись на помост, обратился с речью к собравшимся. Он был очень доволен собой и праздновал победу над своим заклятым врагом. А я все так же безучастно смотрел в толпу, не слушая его. Когда мне на шею набросили петлю, я увидел в толпе лицо той самой девушки.
И тут словно озарение вспыхнуло во мне. Я все понял. Я понял, почему она так поступила. Ей пришлось пережить много боли, страдания и унижения, и виной тому был я. За то время, что ее пытали, она успела возненавидеть меня. Возненавидеть настолько, что она не смогла заставить себя сдержаться, чтобы не отомстить мне за все, что ей пришлось пережить. Кто я был для нее в тот момент? Не избавитель, нет. Я был для нее источником ее страданий.
Незнакомое доселе чувство заполнило меня. Это было чувство всепрощения и Вселенской любви.
– Я прощаю тебя! – крикнул я ей, прежде чем петля затянулась на моей шее.
Мадлен
У меня до этого случая как-то стабильно в череде воплощений шло чередование: мужчина – женщина. Да и места расположения инкарнаций не отличались большим разбросом: Европа. Правда, на этот раз, в XV веке, мне пришлось родиться в очень бедной семье. Наверное, за все прегрешения, за все крестовые походы в прошлой жизни. Хотя не исключено, что у провидения были свои планы.
На этот раз моим духовным воспитанием занимался один из монахов местного монастыря. Но душа моя пробуждалась медленно. Монах, в котором я спустя 500 лет узнала своего ученика, проявил терпение и внимательность, вызвав в моей душе целую симфонию чувств. Испытав ощущение Вселенской любви, я разрывалась между Божественным и человеческим. С одной стороны, я всей душой полюбила этого человека, а с другой – между нами была непреодолимая преграда – церковь. Из-за невозможности быть рядом с любимым человеком я испытывала страдание. Но со временем монаху все же удалось что-то пробудить в моей душе. Я увидела мир другими глазами. Я поняла, что такое гармония. Но полностью пробудиться не успела. Вмешалась Великая Инквизиция. Я не испытывала страха перед костром. Я уже видела, что там, за жизнью, что-то есть. Я улыбалась с помоста своей матери, которая, заламывая руки, взывала к милосердию палачей. Хотя не могу сказать, что гореть заживо – такая уж приятная процедура…
Карл Л.
По всей вероятности, пробуждение, хоть и частичное, привело все же к тому, что в следующей жизни я достигла определенных успехов в познании мира. Родившись на этот раз в XVII веке в Германии мужчиной, я умудрилась оставить свой след в истории. Именно поэтому я не указываю здесь своей фамилии. Тогда же я вступила в некий мистический орден, к которому, возможно, имела отношение еще в стародавние времена (предположительно со времен Атлантиды) и с эгрегором которого я по сей день сотрудничаю.
Мефодий
На этот раз меня занесло в Россию, где я родилась мальчиком в XIX веке в мещанской семье. Детство мое было беспечным до тех пор, пока меня не отдали в гимназию-пансион. Здесь я проявил все свои бунтарские наклонности, протестуя против ограничения свободы, и, в конце концов, в возрасте восемнадцати лет бежал. Раздобыв где-то пару кремниевых пистолетов, я, играя, по всей вероятности, в Дубровского, разбойничал на лесных дорогах. Мне нравилось ощущение свободы, я им упивался.
Как-то в июле, в сенокосную пору, я набрел на усадьбу какого-то помещика. Выяснив, что все мужики на покосе, а хозяева уехали в город и из обитателей усадьбы остались только пятнадцатилетняя дочь хозяев и ее бабушка, я проник в усадьбу. Размахивая пистолетами и видя перепуганные лица девочки, а затем и старушки, я просто упивался ощущением власти. Изнасиловав обеих, я не успел бежать. Вернувшиеся мужики, услышав вопли старухи, ворвались в усадьбу, быстро разоружили меня, наподдавали хорошо и потащили в лес, к ближайшему дереву. Когда мне набрасывали петлю на шею, я подумал: «Все правильно, все так и должно было быть. Я заслужил это…» И спокойно принял смерть.
Несмотря на то что я прожил в этой жизни мало и не успел пробудиться, все же перед смертью я испытал некое озарение, чувство раскаяния и осознания.
Алексей
Возможно, я вспомнила не все свои воплощения за последнее тысячелетие. И возможно, именно этим объясняется то, что интервал между инкарнациями становился все меньше. Или же это имеет другое объяснение, пока недоступное мне. Так или иначе, но рождение на этот раз состоялось в 20-х годах XX века где-то на юге России. Я помню Черное море, катакомбы, которые я хорошо изучил. Это знание помогло мне, когда началась война. Я ушел в партизанский отряд, где получил кличку Алекс и заслужил расположение партизан за удачные операции. Я был хорошим артистом, что позволяло мне проникать к врагу, не вызывая подозрений. После выполнения очередного задания меня вызвали к командиру. Зайдя к нему, я увидел человека в незнакомой форме. Командир попросил провести этого человека через катакомбы. В темноте я видел как кошка да и места знал хорошо, так что шел я быстро и уверенно. По дороге я пытался завести разговор с незнакомцем – спросил, что это за птица изображена на его значке. Тот ответил: Феникс. Я о такой никогда не слышал и продолжил расспросы. Человек ответил, что эта птица возрождается из пепла. В моей голове промелькнула мысль: «Бессмертная, что ли?» Когда забрезжил свет, я хотел обернуться, чтобы сообщить, что мы добрались, и еще расспросить про эту чудную птицу, как вдруг ощутил острую боль под левой лопаткой. Что-то – то ли нож, то ли пуля – вошло мне прямо в сердце. Перед смертью я испытал недоумение – ведь сзади шли свои, и промелькнула мысль: «Больше никому не позволю находиться за моей спиной».
К своему удивлению, я довольно легко освободился от тела и, еще сохраняя сознание, летал над горящей страной, видя все зверства, что творили фашисты. Летая, я прислушивался к своим ощущениям. Я удивлялся, что не испытываю ненависти к тому, кто меня убил, и не горю желанием отомстить. Но мне ужасно хотелось помочь этим людям. Только я не знал как. Рядом со мной летело еще какое-то светящееся существо. Я знал, кто это был, но это знание было без слов. Я так и не смог подобрать ему название – может, ангел, может, еще кто. Он был моим проводником. И пока он разрешал мне побыть на Земле. Пролетая над одной почти дотла сгоревшей деревней, я увидел, как немцы ведут на виселицу двоих: девочку и старика.
– Давай спасем их, – попросил я светящееся существо.
– Давай, – согласился тот и добавил: – Но спасти мы их сможем только после того, как их повесят.
Я понял его. У меня сейчас было совершенно другое понимание.
Мы подлетели к старику и девочке, которым уже набросили на шеи петли. На груди у них висели какие-то таблички с надписью. Мы взяли их за руки и, как только петли затянулись, выдернули их из тел. Мы плыли какое-то время вчетвером, затем старик и девочка улетели вверх. А я со своим проводником остался. Я жил, невидимый, среди людей до конца войны, помогая, насколько это было возможно. И только после победы спокойно ушел по открывшемуся тоннелю, чтобы возродиться вновь.
Сегодня
Видения последней войны долго преследовали меня во снах. Я удивлялась, откуда они у меня. И еще я испытывала недоумение: почему я родилась девочкой? Во снах я оставалась мужчиной. Но постепенно к этим видениям добавлялись другие. Уже в пятилетнем возрасте я задумывалась о смысле жизни. К четырнадцати я знала о существовании проводников (ангелов?). В восемнадцать я пережила символическую смерть, готовясь к новой жизни. В двадцать четыре познала Вселенскую любовь и обрела спокойствие. В тридцать овладела искусством осознанных сновидений. Путь продолжается!