Наконец появился командир воздушного корабля. В руке он держал объемистый потертый кожаный чемодан. Поставил его на землю. Обернулся. Подал руку даме. И та королевой сошла по лесенке на бетон.
Эх, какая же она родная, изящная и красивая в приталенном пальто с меховым воротником и пушистой лисьей шапке.
– Спасибо, я сама донесу, – с холодной улыбкой сказала она летчику, потянувшись за чемоданом.
– Не стоит. Я донесу, – сказал я, приближаясь.
Тут она обратила на меня внимание. Подняла глаза. А потом бросилась ко мне, вцепившись, как в спасательный круг.
– Ремизов! Ты, змей такой! Это ты!
– Я, Тонечка. Я, родная!
– Никогда не прощу тебе, что столько ждала!
Постояли немного, не в силах оторваться друг от друга. И даже не зная, что произносят в таких случаях. Буря чувств часто не втискивается в узкие границы слов, и это был как раз такой случай.
Подкатил грузовичок, из самолета стали выгружать почту в опечатанных холщовых мешках.
А мы уселись на заднее сиденье машины, и я приказал водителю:
– Костя, давай домой.
– Есть! – водитель с интересом кинул взгляд на Антонину в зеркало заднего вида.
Она улыбнулась и прижалась ко мне.
Машина вырулила на Ленинградский проспект, развернулась около Путевого дворца и влилась в не слишком плотный поток движения. Обогнала похожий на дом на колесах двухэтажный троллейбус – их запустили курсировать по Москве в конце прошлого года.
– Прямо американская мелодрама – романтический герой встречает Золушку на белом лимузине, – засмеялась Антонина.
– Где ты видела американские мелодрамы?
– Да где их увидишь? Больше наслышана.
Вот и дом. Я велел водителю ждать.
На пороге квартиры Антонина восторженно произнесла:
– Отдельная!
– К счастью, да, – кивнул я, зная, что отдельная холостяцкая квартира – роскошь даже для ответственных сотрудников НКВД.
Она провела уважительно пальцем на тумбочке в прихожей массивному черному эбонитовому телефонному аппарату. Критически осмотрела дощатую расшатанную мебель с алюминиевыми бирками инвентарных номеров «ХОЗУ НКВД». Остановила взор на двухпудовой гире в углу.
– Теперь это твой дом, Тоня, – сказал я.
– Где же ты был? – с укором произнесла она. – Думала, выйдешь – и сразу ко мне… А тут неделя. Месяц… Я же знала, что тебя отпустили. Думала, уже не вспомнишь обо мне… Почему ты только спохватился?
– Боялся.
– Меня?
– За тебя. Знаешь же, что моя жизнь сплошной шторм. Со мной легко уйти на дно.
– А что у тебя есть любящая женщина, которую не пугает опасность уйти с тобой на дно, ты не думал? И что мне больно, ты не думал?!
– Думал. Ты не представляешь, сколько я о тебе думал.
– И что надумал?
– Что я должен прожить свою жизнь по полной. А без тебя это невозможно.
Я обнял ее. Затем отстранил от себя.
– Ладно. Лирику размазывать и разговоры вести будем потом, – я положил на стол связку ключей. – Разберешься, что к чему. А мне на службу.
– Когда будешь? – разочарованно спросила Антонина.
– Когда одну сволочь захомутаю…
Я энергично сбежал по лестнице вниз. Как не вовремя подоспела реализация агентурной информации. Не хотел расстраивать Антонину, но сегодня она меня точно не увидит.
Если все пройдет нормально, то предстоящая ночь – это допросы и рапорта…
Глава 9
Это все агентурное дело «Корона» – по той самой монархической организации. В рамках этой разработки мы вышли на Ревизора и позорно провалились.
Если мы провалимся и сейчас, у руководства будет полное право задать вопрос – а на черта мы тебя, Ремизов, такого бестолкового, из камеры вытащили и на должность возвели?
Фигурантом у нас был работник крупной французской машиностроительной фирмы, с которой у СССР настолько тесные деловые отношения, что та имеет представительство в Москве. Итак, наш объект – Мишель Моро (он же Миша Моравский), русский по происхождению, из семьи послереволюционных эмигрантов. Он вошел в контакт с функционером разрабатываемой нами монархической организации «Святая Держава». Оперативная комбинация была сложная. Но в итоге наш агент должен был передать ему документы стратегического характера, за что получить полновесную сумму в рублях и фунтах стерлингов – самой надежной мировой валюте.
Поскольку дипломатического иммунитета у эмигранта не было, номер являлся для него смертельным. При провале его ждал советский суд, хоть и справедливый, но к шпионам строгий.
К реализации оперативной информации мы привлекли французское отделение Второго отдела, отвечавшего за контрразведку. Коллеги были счастливы от такого оборота и полны ожиданий.
Опять вечная нервотрепка при проведении операции – получится или не получится.
Передача должна была состояться в сквере около Большого театра на площади Свердлова. Я ждал в служебном черном, с красной полосой, автобусе в двух кварталах от места встречи, положившись на наружку и наших сотрудников. Ожидать в неведении гораздо тяжелее, чем самому бросаться в атаку. Но я был уверен, что ребята отработают на совесть и без меня. Побуду немножко Наполеоном, посылающим в бой полки…
Не успел я поволноваться по полной программе, как в теплое нутро автобуса завели отчаянно верещащего по-французски эмигранта.
– По-русски говори, рожа эмигрантская! – мой сотрудник не сдержался и отвесил доставленному хороший пинок.
Хотел еще добавить, но Мишель Моро неожиданно вспомнил родной язык. И началось привычное в таких случаях: «Я иностранный гражданин! Это провокация! А подайте-ка мне посла!»
Отвезли мы задержанного не на Лубянку, а на конспиративную базу на севере Москвы. Там мы совместно с сотрудниками французского отделения контрразведки обстоятельно, с толком и расстановкой принялись за него.
– Ты же русский, – укоризненно произнес я, глядя на понуро сидящего на табурете эмигранта в приталенном изящном пальто из дорогого бостона. – А работаешь на французиков, которые Россию исторически всеми фибрами души ненавидят. Это правильно?
– Против большевиков я работаю, а не против России, – буркнул Мишель, которого несколько тумаков и мрачная неофициальная обстановка привели в состояние некоторой откровенности.
– А чем мы тебе не угодили? Благодаря большевикам, а не временному правительству, Россия осталась на карте мира. И она только крепнет.
– Государственным террором она крепнет.
– А представь, какой тут будет террор, если твои европейские хозяева дорвутся до дележа России…
Когда ему разъяснили тонкости законодательства и ответственность за шпионаж, Мишель вообще приуныл.
За полчаса мы его психологически обработали до состояния полной готовности к употреблению. Он дал подписку о секретном сотрудничестве с органами НКВД. После этого я оставил его контрразведчикам.
Что он дальше будет петь – это не для моих ушей. А петь он будет о структуре своего разведывательного органа, руководстве, связах и дальше по мелочам. А потом его потихоньку начнут припахивать для тонких операций. Все как всегда.
Перед тем как я покинул базу, начальник французского отделения негромко сказал мне:
– Низкий поклон вам, товарищи! Хорошую щуку выловили. И теперь кусать она будет по нашей команде.
Мы с Вороновым отправились на Лубянку – к утру должна быть докладная у Плужникова.
В кабинете подняли по рюмке «Перцовки» за удачу.
У Воронова настроение немного поднялось. Последние дни он пребывал в подавленном состоянии духа после смерти своего агента в результате того взрыва. С Бароном они немало прошли вместе и были боевыми товарищами. Однако удача окрыляет и гонит прочь печаль-тоску. Так что лицо моего заместителя просветлело, а от алкоголя еще и щеки зарумянились.
Мы помолчали, думая каждый о своем. И Воронов едва слышно, по своей зловредной привычке, прогнусавил себе под нос: «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля».
– Хороший результат, – бестактно прервал я его вокальные упражнения.
– Будет чем отчитаться, – кивнул Воронов.
– Еще скажи – пыль в глаза пустить. Не-ет. Этот французик только как закуска сойдет. Но основное блюдо у нас другое. Щит, как говорил Плужников. А это другой масштаб… Какая наша наезженная колея? Получили информацию, арестовали врага, расхлопали по решению Тройки. Так далеко не уедем. Мы рубим щупальца спрута. Вырастают новые.
– У противника силы тоже не бесконечны. Перемелем его ресурсы и резервы. И превратится спрут в жалкого слизняка.
– Резервов у него полно. Весь Запад на эти резервы работает. Нас же поджимает время. Видишь, как международная обстановка накаляется. Поэтому стоит подумать, как приручить спрута.
– Чтобы он тянул на себя их ресурсы и резервы?
– Как-то так… Что, считаешь, это фантазии провинциального чиновника?
– Да какие фантазии! Делали такое не раз. Операции «Синдикат», «Трест». Не абы кого, а предводителя левых эсеров Савинкова со знаменитым английским шпионом Рэйли из-за бугра вытащили и в сети словили. Только когда это было. И как подступиться к такому сейчас? Что у нас есть?
– У нас в активе твоя великолепная разработка «Корона». И твои монархисты.
– «Святая Держава»? Эти убогие осколки царизма?
– Недооцениваешь ты их. Это же образцовая контрреволюционная организация. Тщательная конспирация. Подготовленные боевые ячейки. Источники информации в органах государственной власти.
Эх, какая же она родная, изящная и красивая в приталенном пальто с меховым воротником и пушистой лисьей шапке.
– Спасибо, я сама донесу, – с холодной улыбкой сказала она летчику, потянувшись за чемоданом.
– Не стоит. Я донесу, – сказал я, приближаясь.
Тут она обратила на меня внимание. Подняла глаза. А потом бросилась ко мне, вцепившись, как в спасательный круг.
– Ремизов! Ты, змей такой! Это ты!
– Я, Тонечка. Я, родная!
– Никогда не прощу тебе, что столько ждала!
Постояли немного, не в силах оторваться друг от друга. И даже не зная, что произносят в таких случаях. Буря чувств часто не втискивается в узкие границы слов, и это был как раз такой случай.
Подкатил грузовичок, из самолета стали выгружать почту в опечатанных холщовых мешках.
А мы уселись на заднее сиденье машины, и я приказал водителю:
– Костя, давай домой.
– Есть! – водитель с интересом кинул взгляд на Антонину в зеркало заднего вида.
Она улыбнулась и прижалась ко мне.
Машина вырулила на Ленинградский проспект, развернулась около Путевого дворца и влилась в не слишком плотный поток движения. Обогнала похожий на дом на колесах двухэтажный троллейбус – их запустили курсировать по Москве в конце прошлого года.
– Прямо американская мелодрама – романтический герой встречает Золушку на белом лимузине, – засмеялась Антонина.
– Где ты видела американские мелодрамы?
– Да где их увидишь? Больше наслышана.
Вот и дом. Я велел водителю ждать.
На пороге квартиры Антонина восторженно произнесла:
– Отдельная!
– К счастью, да, – кивнул я, зная, что отдельная холостяцкая квартира – роскошь даже для ответственных сотрудников НКВД.
Она провела уважительно пальцем на тумбочке в прихожей массивному черному эбонитовому телефонному аппарату. Критически осмотрела дощатую расшатанную мебель с алюминиевыми бирками инвентарных номеров «ХОЗУ НКВД». Остановила взор на двухпудовой гире в углу.
– Теперь это твой дом, Тоня, – сказал я.
– Где же ты был? – с укором произнесла она. – Думала, выйдешь – и сразу ко мне… А тут неделя. Месяц… Я же знала, что тебя отпустили. Думала, уже не вспомнишь обо мне… Почему ты только спохватился?
– Боялся.
– Меня?
– За тебя. Знаешь же, что моя жизнь сплошной шторм. Со мной легко уйти на дно.
– А что у тебя есть любящая женщина, которую не пугает опасность уйти с тобой на дно, ты не думал? И что мне больно, ты не думал?!
– Думал. Ты не представляешь, сколько я о тебе думал.
– И что надумал?
– Что я должен прожить свою жизнь по полной. А без тебя это невозможно.
Я обнял ее. Затем отстранил от себя.
– Ладно. Лирику размазывать и разговоры вести будем потом, – я положил на стол связку ключей. – Разберешься, что к чему. А мне на службу.
– Когда будешь? – разочарованно спросила Антонина.
– Когда одну сволочь захомутаю…
Я энергично сбежал по лестнице вниз. Как не вовремя подоспела реализация агентурной информации. Не хотел расстраивать Антонину, но сегодня она меня точно не увидит.
Если все пройдет нормально, то предстоящая ночь – это допросы и рапорта…
Глава 9
Это все агентурное дело «Корона» – по той самой монархической организации. В рамках этой разработки мы вышли на Ревизора и позорно провалились.
Если мы провалимся и сейчас, у руководства будет полное право задать вопрос – а на черта мы тебя, Ремизов, такого бестолкового, из камеры вытащили и на должность возвели?
Фигурантом у нас был работник крупной французской машиностроительной фирмы, с которой у СССР настолько тесные деловые отношения, что та имеет представительство в Москве. Итак, наш объект – Мишель Моро (он же Миша Моравский), русский по происхождению, из семьи послереволюционных эмигрантов. Он вошел в контакт с функционером разрабатываемой нами монархической организации «Святая Держава». Оперативная комбинация была сложная. Но в итоге наш агент должен был передать ему документы стратегического характера, за что получить полновесную сумму в рублях и фунтах стерлингов – самой надежной мировой валюте.
Поскольку дипломатического иммунитета у эмигранта не было, номер являлся для него смертельным. При провале его ждал советский суд, хоть и справедливый, но к шпионам строгий.
К реализации оперативной информации мы привлекли французское отделение Второго отдела, отвечавшего за контрразведку. Коллеги были счастливы от такого оборота и полны ожиданий.
Опять вечная нервотрепка при проведении операции – получится или не получится.
Передача должна была состояться в сквере около Большого театра на площади Свердлова. Я ждал в служебном черном, с красной полосой, автобусе в двух кварталах от места встречи, положившись на наружку и наших сотрудников. Ожидать в неведении гораздо тяжелее, чем самому бросаться в атаку. Но я был уверен, что ребята отработают на совесть и без меня. Побуду немножко Наполеоном, посылающим в бой полки…
Не успел я поволноваться по полной программе, как в теплое нутро автобуса завели отчаянно верещащего по-французски эмигранта.
– По-русски говори, рожа эмигрантская! – мой сотрудник не сдержался и отвесил доставленному хороший пинок.
Хотел еще добавить, но Мишель Моро неожиданно вспомнил родной язык. И началось привычное в таких случаях: «Я иностранный гражданин! Это провокация! А подайте-ка мне посла!»
Отвезли мы задержанного не на Лубянку, а на конспиративную базу на севере Москвы. Там мы совместно с сотрудниками французского отделения контрразведки обстоятельно, с толком и расстановкой принялись за него.
– Ты же русский, – укоризненно произнес я, глядя на понуро сидящего на табурете эмигранта в приталенном изящном пальто из дорогого бостона. – А работаешь на французиков, которые Россию исторически всеми фибрами души ненавидят. Это правильно?
– Против большевиков я работаю, а не против России, – буркнул Мишель, которого несколько тумаков и мрачная неофициальная обстановка привели в состояние некоторой откровенности.
– А чем мы тебе не угодили? Благодаря большевикам, а не временному правительству, Россия осталась на карте мира. И она только крепнет.
– Государственным террором она крепнет.
– А представь, какой тут будет террор, если твои европейские хозяева дорвутся до дележа России…
Когда ему разъяснили тонкости законодательства и ответственность за шпионаж, Мишель вообще приуныл.
За полчаса мы его психологически обработали до состояния полной готовности к употреблению. Он дал подписку о секретном сотрудничестве с органами НКВД. После этого я оставил его контрразведчикам.
Что он дальше будет петь – это не для моих ушей. А петь он будет о структуре своего разведывательного органа, руководстве, связах и дальше по мелочам. А потом его потихоньку начнут припахивать для тонких операций. Все как всегда.
Перед тем как я покинул базу, начальник французского отделения негромко сказал мне:
– Низкий поклон вам, товарищи! Хорошую щуку выловили. И теперь кусать она будет по нашей команде.
Мы с Вороновым отправились на Лубянку – к утру должна быть докладная у Плужникова.
В кабинете подняли по рюмке «Перцовки» за удачу.
У Воронова настроение немного поднялось. Последние дни он пребывал в подавленном состоянии духа после смерти своего агента в результате того взрыва. С Бароном они немало прошли вместе и были боевыми товарищами. Однако удача окрыляет и гонит прочь печаль-тоску. Так что лицо моего заместителя просветлело, а от алкоголя еще и щеки зарумянились.
Мы помолчали, думая каждый о своем. И Воронов едва слышно, по своей зловредной привычке, прогнусавил себе под нос: «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля».
– Хороший результат, – бестактно прервал я его вокальные упражнения.
– Будет чем отчитаться, – кивнул Воронов.
– Еще скажи – пыль в глаза пустить. Не-ет. Этот французик только как закуска сойдет. Но основное блюдо у нас другое. Щит, как говорил Плужников. А это другой масштаб… Какая наша наезженная колея? Получили информацию, арестовали врага, расхлопали по решению Тройки. Так далеко не уедем. Мы рубим щупальца спрута. Вырастают новые.
– У противника силы тоже не бесконечны. Перемелем его ресурсы и резервы. И превратится спрут в жалкого слизняка.
– Резервов у него полно. Весь Запад на эти резервы работает. Нас же поджимает время. Видишь, как международная обстановка накаляется. Поэтому стоит подумать, как приручить спрута.
– Чтобы он тянул на себя их ресурсы и резервы?
– Как-то так… Что, считаешь, это фантазии провинциального чиновника?
– Да какие фантазии! Делали такое не раз. Операции «Синдикат», «Трест». Не абы кого, а предводителя левых эсеров Савинкова со знаменитым английским шпионом Рэйли из-за бугра вытащили и в сети словили. Только когда это было. И как подступиться к такому сейчас? Что у нас есть?
– У нас в активе твоя великолепная разработка «Корона». И твои монархисты.
– «Святая Держава»? Эти убогие осколки царизма?
– Недооцениваешь ты их. Это же образцовая контрреволюционная организация. Тщательная конспирация. Подготовленные боевые ячейки. Источники информации в органах государственной власти.