— Я уже служила компаньонкой у графини. Там мне платили сто и рассчитывали еженедельно. — Она умолчала, что ей платили сто пятьдесят, и она помогала графу Бригахбургу с расчётами. Чтобы пресечь предполагаемые дальнейшие вопросы относительно личности графини, дополнила: — Это было до отъезда из Фландрии.

— Рекомендация есть?

— Нет. — Возник интерес, насколько грамотен Гоблин?

— Плохо, — сказал он вставая. Заложив руки за спину, прошёл к тёмному окну. Не задерживаясь там, развернулся, возвращаясь: — Хозяйка хочет тебя… Вот ведь как? — полушёпотом повторял он, словно задавая себе риторический вопрос. Остановился перед Умертвием: — Сто — это слишком много. Семьдесят.

— Восемьдесят пять. — Наташа тоже встала. — Ваше питание, пара сезонной обуви — в данном случае зимней — и платье из хорошей ткани. — Удобный момент намекнуть, откуда у неё может быть дорогая одежда и обувь.

— Ладно, — наконец он кивнул, соглашаясь. — Мой тебе совет на будущее — всегда имей при себе рекомендации.

— Я не собиралась работать в качестве компаньонки, герр Корбл.

Когда она уже взялась за ручку двери, услышала в спину:

— Лэвари, ты знаешь, что на постоялом дворе произошло убийство?

— Убийство? — Она резко обернулась. Спазм перехватил горло, в глазах потемнело. Сжала до боли в пальцах округлую ручку.

— Да, убили какого-то чиновника.

Чиновника… С волнением удалось справиться быстро. Девушка равнодушно пожала плечами. Она помнит: у конюшни толпились люди. Туда ушла повитуха и там, скорее всего, находился Шамси.

— Убийцу нашли?

— Да, его поймали тем же утром и казнили. — Неспешно подошёл к ней. — На конюшне.

Она уже ничему не удивлялась. Правосудие? Сталкивалась с подобным в замке Бригахбурга. Феодальный строй. Жестокие нравы. Тёмный век.

— Я могу идти? — Приоткрыла дверь, но Гоблин, придержав створку, не дал ей выйти.

— Мутная история… — Прищурившись, помолчал, словно выжидая, и досадливо повторил: — Но, хозяйка хочет тебя, а рекомендаций у тебя нет.

— И что? — не выдержала пфальцграфиня, вздёрнув подбородок.

Мужчина, сверля её взором, прикрыл дверь.

— Тем утром какие-то люди искали женщину… Весь постоялый двор перетрясли. Не тебя ли?

— Почему вы так решили? Если бы искали меня, то нашли бы. Я ни от кого не пряталась и ни в чём подобном замешана быть не могу.

— Да, наверное, — задумчиво ответил он. — Ступай.



Герр Корбл Уц был озадачен. Сидя за столом, потирал лоб, разглаживая морщины. Умертвие… Так он окрестил убогую незнакомку, волей случая появившуюся у снятой ими на постоялом дворе каморы. Надо заметить, появившуюся очень своевременно. То, как она себя повела, и какое действие её умения оказали на обессиленную баронессу, указывало, что женщина непроста и, как оказалось, обучена грамоте.

Сегодня он так и не получил ответ на свой вопрос: «Почему её нанял?» Из-за баронессы? Нет. Тэрэсии он смог бы объяснить свой отказ не вдаваясь в подробности, и та бы его как всегда послушалась. Тогда почему?

Он знал, почему пожалел её. Эту… Язык не поворачивается снова называть её Умертвием. Тогда она была им. Убогость и увечье других людей вызывали в нём сочувствие и жалость.

Он сам был таким: убогим и жалким. Был таким за пределами поместья в чужих глазах. Здесь же, в замке барона фон Фестера, он чувствовал себя иначе: нужным, уважаемым. И любимым. Он знал, как относится к нему Ребекка — милая застенчивая женщина, служившая здесь ещё до его появления. Это вызывало в нём недоумение. Он привык к своему уродству, как привыкают к тому, от чего невозможно избавиться. Он принял его и всегда знал своё место, как и знал, что никогда не свяжет себя обязательствами по отношению к женщине. Что он может дать Ребекке? Ничего. Он бастард. Старый и уродливый. Он привык, что от него шарахаются и брезгливо отворачиваются, провожая презрительным взором. Он не такой, как все.

Будучи моложе, болезненно реагировал на проявление откровенного скотства и злых насмешек. С годами успокоился, стараясь реже покидать стены поместья. Да и необычайно сильные руки, сжимающиеся в тяжеловесные кулаки, придавали угрожающий вид его нескладной стати, охлаждая пыл задир. Нынче он оплошал. Желая помочь уродице, приобрёл в её лице проблему. Увидев Умертвие в ином обличье, насторожился. Женщина с такой внешностью доставит много хлопот. Хотя, она говорила, что её покусали клопы. Не понял. Не прислушался. Не присмотрелся.

Вот и сейчас, твёрдо намереваясь отказать ей в работе, всё же не смог указать на ворота. Почему? Она, как и он, не такая как все. Женская красота в данном случае опаснее уродства. Красота, вызывающая вожделение и часто приводящая к гибели её носительницы. Смерти Лэвари он не хотел. Может ли быть она замешана в той странной истории на постоялом дворе? Та ли она за кого себя выдаёт?

Герр Корбл Уц любил ясность во всём. Будучи управляющим поместьем, он всех работников помнил в лицо и знал, что ждать от каждого из них. Каспар, хоть и пьёт, но работник опытный и безотказный. Экономка вопросов никогда не вызывала. Ханна на кухне давно, с девичества. Остальные… Он знает всё обо всех. Все делают то, что должны делать.

И тут появляется Умертвие. Она понравилась хозяйке, завоевав её доверие своим желанием помочь и облегчить её боль. Он прислушался к Тэрэсии. Баронесса тот человек, ради которого он пойдёт на всё. Потому и помог этой незнакомке. Так вышло. Помог и всё. Да и как не помочь убогой, без крова над головой, без гроша в суме?

Помог, ну и ладно, но… Что-то насторожило. И не только перемена в её внешности. В утро, когда произошло убийство, искали женщину. Искали её? Сегодня он Лэвари узнал с трудом. Так может тогда её тоже не узнали? После укусов-то?

Мужчина, тяжело вздохнув и прихватив свечу, вышел из покоя, направляясь в свою камору.





* * *


Прошёл месяц с тех пор, как в замок привезли наследников барона фон Фестера.


Наташа улыбалась, глядя, как баронесса воркует над своими детьми, не позволяя оставлять их без присмотра ни на миг.

Вилда поглядывала на неё с пониманием, поддакивая и поддерживая во всём, что касалось малышей.

Отец семейства при каждом удобном случае заглядывал в покои супруги и, неизменно с осторожностью открывая дверь, с порога кивая в сторону кроватки, спрашивал:

— Ну, как вы? Всё в порядке?

И неизменно получал счастливую улыбку в дар.

Безразличным взором окидывал «замарашку» и спешил к жене облобызать ручки. Затем переходил к кроватке, где низко склонившись над сыновьями, созерцал их лица, и гордо выпячивая грудь, в который раз повторял:

— На меня походят. Верно, Тэрэсия? — Не ожидая ответа, резюмировал: — Наследники… Я снова не понимаю, кто из них Луц, а кто Леон, — поглаживал седой висок.

Пфальцграфиня в такие минуты грустила, вздыхая. Она бы тоже хотела такого внимания и заботы, защиты и стабильности.

А пока… Сидела в удобном мягком кресле у камина с очередным вязанием в руках. Её костюмчики и шапочки с узорами ромбами, косами и жгутами вызвали всеобщий восторг. Каждому хотелось их потрогать и рассмотреть, не говоря уже о том, чтобы научиться вывязывать подобную красоту.

— У меня так никогда не получится, — вздыхала баронесса, откладывая вязание.

— Получится, — подбадривала компаньонка. — Немного усидчивости и вам не будет равных во всём баронстве, а то и в Швабии.

Тэрэсия, прикусив нижнюю губу, снова бралась за спицы. Она любила наблюдать за Лэвари, неожиданно преобразившуюся из убогой болезной в прекрасную женщину. Глядя на неё, чувствовала, как душа наполняется покоем и верой в лучшее. Ещё больше любила её слушать. О чём они говорили? Обо всём. Но чаще всего компаньонка делилась своими фантазиями, так она называла те истории, которым не было конца. Это были истории о любви и верности, о коварстве и лжи, о рождении и смерти, в конце повествования которых всегда побеждало добро.

— Откуда ты черпаешь свою фантазию? — спрашивала баронесса, растроганная счастливым концом очередной истории о любви.

— Вижу в своём воображении, — усмехалась пфальцграфиня, раздумывая, какой адаптированный под средневековье фильм будет пересказан следующим. Да, это будет «Собака на сене». Там особо и менять ничего не придётся.

— Хорошее воображение, — выглянула из-за полога Вилда. — Будто сами всё своими глазами видели… — Высморкалась, умилённая счастливым окончанием истории Зиты и Гиты. — Хозяйка, пора мальчиков кормить.

Значит, у компаньонки есть время отвлечься и передохнуть.

Захаживал Корбл. Не часто, но всегда в одно и то же вечернее время. Молча проходил к госпоже, устроившейся на ложе, целовал ей руку и заглядывал под полог. Вскинув брови, смотрел на малышей, и тогда Наташа замечала, как теплел его взгляд, уголок губы приподнимался в улыбке. Одарив пфальцграфиню прежним изучающим многообещающим взором, вздыхал и выходил.

Сегодня он вошёл заметно прихрамывая.

Тэрэсия обеспокоенно склонила голову набок:

— Снова нога болит? — На его отмашку, закивала: — Знаю-знаю… Пошли за господином Берингаром.

В открывшуюся дверь просунулась детская голова, повязанная платком, и возбуждённо зашептала:

— Герр Уц, там вас стражники зовут.

— Кого черти принесли на ночь глядя, — буркнул он, морщась, направляясь к выходу.

С этой стороны замка сигнальный рожок был слышен только в ясную тихую погоду.

Близились Йольские празднества.

Наташа нетерпеливо гадала: «Рождество в средневековье? Какое оно?»

Снег за это время выпал несколько раз. Не дав порадоваться его белизне, растаял, превратившись в грязное месиво.

— Тэрэсия! — Услышала Наташа и в распахнувшуюся дверь вбежала девушка — едва ли старше Эрмелинды, — на ходу скидывая накидку с меховой лисьей опушкой.

— Моя дорогая! — протянула руки баронесса, приподнимаясь навстречу ей, усмехаясь. — Давно не виделись. Матушка тоже приехала?

— Где они? — восторженно оглядывалась гостья, наскоро прикасаясь к подставляемым для поцелуя щекам женщины. — Матушка?.. Её нет. Не отпустил этот тугодум и скряга. Вы же знаете его! Деспот!

— Да тише вы, стрекоза, — выглянувшая из-за полога Вилда, зашикала на неё, махая руками, — разбудите. — На кряхтение в кроватке, недовольно отреагировала: — Ну вот, разбудили… Божечки-божечки, госпожа Элли, вы как всегда такая шумная и неугомонная.

Девушка в несколько шагов оказалась за плотным балдахином, и оттуда послышались её восторженные возгласы:

— Ах, какие маленькие!.. Какие же они ангелочки!.. А можно их потрогать?

— А вы здоровы, госпожа Элли?.. — Строго спросила служанка, заслоняя близнецов. — Не наклоняйтесь так низко над ними. Нам немочь не нужна…

Пфальцграфиня, догадавшись, кто пожаловал, вопросительно посмотрела на баронессу. Та виновато пожала плечами, улыбаясь:

— Моя младшая сестра Элли. — И уже в сторону полога: — Ты надолго?

— Пока не надоем. Там я никому не нужна… Ой, какие пальчики крохотные, — восторгалась она. — Этот граф фон Лемке невыносим. Представляете, он после вашего отъезда запер меня в моём покое и сказал, пока я не научусь манерам, достойным девицы из приличной семьи, не выпустит меня.