Дивинус кивнул:

– До Конца человек жил дольше. Никого не удивлял возраст в сотню, а то и больше лет. В общем, когда сердце мое начало сдавать, названые братья и сестры помогли мне лечь в эту специально сконструированную криокапсулу. Мы даже не знали, сработает ли она как надо – технология была еще не до конца испытана. Я должен был лечь в нее живым, чтобы имелся хоть какой-то шанс на успех. Не скажу, что получил приятные ощущения. Жгло просто дьявольски.

– Почему нельзя было спасти больше людей этим способом? – спросил Аэро, указывая на саркофаг. – Здесь полно места. Зачем вообще было мучиться и создавать колонии? Достаточно было забить пещеры криокапсулами.

– Для этого есть несколько причин, – ответил Дивинус, всматриваясь в собственное замороженное лицо. – Во-первых, мы не знали, сработает ли технология. Как я уже сказал, испытания на живых не проводились. А еще я привязан к этой капсуле, и, если извлечь мое тело, я погибну. Я функционирую только как проекция и не могу отдаляться от Ноя и Первого ковчега.

– Но эмбрионы ведь оживить можно? – спросила Майра, оглядывая выстроенные в камере золотистые машины.

– Да, и это поистине удивительно, – ответил Дивинус. – Зрелый организм, например мой, оживить не получится, а вот эмбрионы проявляют недостающую нам способность к восстановлению.

– И все же разве нельзя было спасти больше людей? – повторил вопрос Аэро. – Вот вы ходите и разговариваете. Это не так уж и плохо.

– Увы, жизнь во мне поддерживает только Ной, – сказал Дивинус. – Это стоит ему громадных усилий. Если я попытаюсь покинуть Первый ковчег, моя проекция просто-напросто испарится. Хуже того, мой мозг поджарится. Нейроны – клетки нежные и капризные, особенно в моем возрасте. Ной, может, и суперкомпьютер, но даже у него есть пределы. Я бы с радостью сохранил названых братьев и сестер, однако ему это оказалось бы уже не по силам.

Он взглянул на стену позади криокапсулы, и только тут Майра заметила на ней золотистые таблички. Пробежала взглядом по первому ряду имен и дат:



Профессор Уэнделл Джордж Лин – 34 год после Конца

Профессор Джонатан Мартин Куэйд – 43 год после Конца

Профессор Рей Линн Бишоп – 57 год после Конца

Профессор Джеральдин Дидре Бишоп – 47 год после Конца

Профессор Ракеш Сингх – 59 год после Конца



Всего было двенадцать имен. До Майры наконец дошло, что эти таблички – своего рода могильные памятники. В этих стенах, подумала Майра, и погребены основатели. Таблички одновременно приковывали взгляд и отвращали. Это была гробница вроде крипты в родной колонии Майры, в Церкви, где покоились усопшие жрецы. Майра вообразила закутанные в алые мантии мумии, белые кости…

– Вас сюда спустилось только тринадцать? – спросила она, кладя руку на табличку с именем профессора Бишоп и проводя пальцем по дате смерти. Снизу шла приписка:



Профессор цифровой истории



Дивинус кивнул:

– Я взял с собой лишь тех, кому доверял безоговорочно, и в стенах Первого ковчега они прожили остатки своих дней.

– Как они умерли? – спросила Майра, отводя наконец взгляд от могилы Бишоп.

– По большей части от старости, – ответил Дивинус. Черты его лица исказились горем, и голограмма замерцала. – Если верить записям Ноя. Мы с профессором Бишоп… как бы это сказать… были близки. Наши отношения выходили за рамки совместной работы.

Он ее любил, сообразила Майра. Поняла по его взгляду.

– Почему нельзя было устроить тут полноценную колонию? – спросил Аэро, поводя по сторонам рукой. – Столько места и ресурсов… можно было спасти много людей.

Проекция Дивинуса снова мигнула. Вид у него сделался подавленный, но вовсе не от горя. Впрочем, присмотревшись, Майра поняла: это угрызения совести. Несмотря на приготовления и проделанный труд, профессор по-прежнему винил себя в том, что не спас больше людей.

– Вы должны понять: нашим самым большим ресурсом была человеческая природа, – сказал он. – Упорством и изобретательностью люди превосходят любое живое существо, и оба эти качества – ключевые в долгосрочном выживании. Однако та же природа представляла наибольшую трудность. В Первый ковчег доступ получили только мои самые доверенные собратья. Груз, заключенный в этих пещерах, слишком ценен, чтобы доверить его переменчивой толпе. Задумайтесь о бедах, постигших ваши колонии, и вообразите, что стало бы здесь.

Майра с ужасом вспомнила Великую Чистку.

– Синод разрушил бы тут все… как и у меня дома. Ничего не осталось бы.

Ищунья зарычала:

– Силы… злые.

– Виник, – мрачно проговорил Аэро.

– Вот-вот, – сказал Дивинус. – Имена у бед разные, но все они воплощают самые разрушительные инстинкты человечества. Такие люди, как ваши тираны, и несут ответственность за Конец, – добавил он, вновь замерцав.

Голова у Майры ни с того ни с сего закружилась. В глазах начало двоиться.

– Простите, я так устала, сил просто нет… сама не заметила… – Она не договорила, ноги у нее подкосились, но Аэро успел поймать ее. Майра вяло попыталась подняться.


– Что с ней? – спросил Аэро, глядя на Дивинуса. Ищунья беспокойно пританцовывала рядом.

– Майра… очнись, – прорычала она.

Дивинус приблизился к Майре и осмотрел ее.

– Ной скачивает данные с ваших Маяков. Мы знали, что процесс отнимает много сил у носителя, но, боюсь, Майра оказалась к этому необычайно чувствительна. Ей лучше прилечь до окончания процедуры, а после мы продолжим. Идем, я покажу вам комнаты.

Майра хотела было воспротивиться, потребовать, чтобы Дивинус отпустил их, и тогда они отправились бы выручать друзей, но перед глазами снова поплыло. Непреодолимо захотелось спать, и дремота приняла ее в свои туманные объятия.

Краешком сознания она поняла, что Аэро взял ее на руки, крепко прижал к широкой груди, и почувствовала себя защищенной. Она еще слышала, как шипят и открываются двери, а потом ощутила под собой прохладные чистые простыни и упругую мягкость матраса, которые успела забыть. Опустила голову на мягкую подушку и погрузилась в странный сон. В нем она вновь перенеслась к себе в квартиру на дне океана, услышала аромат рыбного рагу с имбирем. Подумала: я снова дома. Майра устремилась на кухню, приподняла крышку старой чугунной кастрюли, вдохнула аромат рагу, и тут на поверхности варева всплыла пара голубых глаз. Человеческих.

Выронив крышку, Майра закричала. Охваченная слепой паникой, Майра попятилась в гостиную. Отец лежал на диване и спал… наверное, спал. Майра затрясла его, пытаясь разбудить. Голова отца запрокинулась; лицо было синее, как и губы. Он не дышал.

«Не успели», – подумала Майра. Громко позвала братишку и услышала его крики – они доносились из спальни. Майра ворвалась в детскую. Мать Аэро схватила Возиуса и полоснула его по горлу ножом. Из раны хлынула кровь, окрашивая бетонный пол в черный цвет. Майра хотела закричать, но не сумела произнести ни звука. Маяк полыхал зеленым пламенем, и Майра не могла пошевелиться. Парализованная, она взирала, как Возиус бьется в конвульсиях и захлебывается собственной кровью.

– Ты следующая, девочка! – насмешливо произнес голос.

Краем глаза Майра уловила золотистый отблеск клинка. Виник зашелся безумным хохотом и слизнул кровь с острия фальшиона. У его ног лежал Аэро. Майор медленно превратился в Темного, протянул к ней щупальца-тени, окутал, гася зеленое пламя. Щупальца оплелись вокруг шеи и стиснули ее. Они не отпускали, пока Майра не проснулась.

Тогда она закричала.





Глава 48. Всюду ходит… (Ищунья)




– Нет… пусти! – рычала Ищунья, царапая впившиеся в горло щупальца-тени. Они проникли в рот, вползли через горло в легкие…

Ищунья резко проснулась. Это сон, сказала она себе, тяжело дыша, просто сон. Темный – не настоящий.

Пелена сна постепенно спала, и кошмар развеялся. Ищунья лежала на полу, свернувшись в клубок. Голова болела так, словно она легла спать, объевшись крыслов. Вот только пустой живот уже лип к позвоночнику. Пора на охоту. Где же Ищунья очутилась? Зоркие в темноте глаза обежали комнату. Она освещалась бледным белым светом, исходившим от панелей на потолке. За полупрозрачным пологом скрывалась кровать, застеленная чистым льняным бельем и обложенная мягкими подушками. На столике рядом с кроватью стоял графин воды и стакан.

Ищунья поднялась и припала к графину. Она пила и пила, пока живот не наполнился и голод не поутих. Утерев с подбородка капли, Ищунья снова посмотрела на кровать – там ее ждала чистая одежда: мешковатые брюки, пышная сорочка и легкие матерчатые тапочки. Ищунья обнюхала приготовленное и неодобрительно зарычала.

– Вонючие вещи, – проворчала она, отметая их в сторону.

В изножье кровати стоял ящик. Ищунья осторожно принюхалась и приподняла крышку. Внутри лежала ее маска с дырочками. Больше у нее с собой ничего и не было. Фыркнув, Ищунья закрыла ящик. В бледном свете подземелья маска была не нужна.

Опустившись на корточки, она подождала, пока в голове прояснится. Как же она здесь оказалась? Ищунья вспомнила засаду и Кати-комнату… голос… профессора, который показал им Первый ковчег. Она говорила мало, больше слушала. Профессор что-то сказал про скачивание… и Маяки… а потом голова закружилась, и профессор отвел их спать. Он не пах ничем, и Ищунья ему не доверяла. Ведь даже мертвецы пахнут. Однако сон пересилил всякие подозрения. Ищунья обнюхала кровать и улеглась на полу. Ей бы чувствовать себя как дома – здесь, в Первом ковчеге, полном связанных пещер прямо в толще камня, где вечно царит прохлада. За стенами слышался шорох мелких ножек: это бегали крыслы и жуклы, – но что-то тут было не так. Уж больно чисто, безжизненно. Мертвое какое-то место.

Ищунья прислушалась, пытаясь уловить хоть какие-то звуки за пределами комнаты, но слышала только тихое шипение вентиляции да шуршание крохотных лапок. Где все? Аэро и Майра? Подождать их здесь?

Ищунья уселась на краю кровати, но ей не понравилось, как матрас проседает под ее весом, и она спустилась на пол. Побродила по комнате. Маяк погас и не мерцал. Она привыкла к его присутствию в голове, и теперь тишина тревожила.

Наконец ей наскучило ждать, и она подошла к двери – та открылась автоматически, и Ищунья выбралась в коридор. Приблизилась к следующей двери, и та тоже открылась: в комнате на кровати лежала Майра. Она стонала и дергалась во сне.

– Возиус… Калеб… – бормотала Майра. – Виник… Темный…

Она нахмурилась, но потом черты ее лица снова разгладились. Ищунья хотела разбудить Майру, но передумала и попятилась из комнаты.

Дверь спальни закрылась. Ищунья принюхалась и устремилась дальше по коридору – к двери в самом его конце. В следующей комнате свет был приглушенный. Ищунья любила, когда кругом тьма, когда можно укрыться в тени, когда прохладно и тихо, как в ее родном подземелье. Она поскакала между рядами криокапсул, огибая их золотистые корпуса. Путь освещало таинственное сияние, исходящее от механизмов. Она остановилась у капсулы профессора. Он взирал на нее сквозь окошко мертвыми, побелевшими глазами.

По спине пробежал холодок. Ищунья отпрянула и тут заметила позади криокапсулы дверь. Она понимала, что сует нос куда не следует, но ничего не могла с собой поделать. С любопытством ей было не совладать. Она приблизилась к двери, и та автоматически открылась. Дальше тянулся, исчезая во тьме, коридор. Ищунья крадучись двинулась вперед. Уловила слабое эхо голосов впереди:

– …новый сигнал, Ной?

Ищунья узнала голос профессора. Дойдя до конца коридора, заглянула в комнату, стараясь держаться в тени. Дивинус сидел за длинным столом; он вернулся в образ старика с длинной бородой. В воздухе перед ним мелькали, разворачиваясь, голографические изображения. Профессор перелистывал их: одни отметал движением руки, другие увеличивал. Комната была вся заставлена компьютерами.

– Я не уверен, профессор, – ответил Ной.

Дивинус нахмурился:

– Будь добр, поясни.

– Сигнал слабый, к тому же то и дело пропадает, – сказал Ной. – Не могу запеленговать. И еще… это может быть просто ошибка. Мои датчики сбоят, они пострадали во время Конца, а я так и не сумел их починить.

– Сейчас их отладить можно? – спросил Дивинус.

– Проблема в железе. Для ремонта потребуется выбраться наружу, а мы, по очевидным причинам, сделать этого не в состоянии. Что там с тринадцатым носителем, профессор? Вы уже просмотрели данные с ее Маяка?