Уверен?
Конечно.
Нет, дорогой, не ври самому себе! Ты как будто раскладываешь пасьянс и сам же при этом мухлюешь.
Тогда почему?
А я тебе скажу. Потому, что обломилось задуманное.
Нет, не надо так, выходит вульгарно. Как будто я просто хотел ее…
Да? Не это ли было твоей целью?
Да ладно, не говори ерунды!
Ерунды? Если бы ты любил ее по-настоящему, тебе было бы сейчас грустно, больно, одиноко, все что угодно. А ты злишься.
Объясни-ка подробнее.
Если ты злишься, это значит, что твои чувства к Лауре – не настоящая любовь. Злость означает, что ты относишься к ней как к вещи, которой хотел бы обладать, а она в последний момент уплыла у тебя из рук.
Это значит, что я считаю ее…
К примеру, рыбой. Ты закинул сети. В них попалась рыба. Но когда ты тянул сети, рыба умудрилась выбраться и, освобожденная, уплыла в море. А ты остался, как идиот, с пустыми сетями. Поэтому и злишься.
Значит, то, что я испытываю к ней, это…
Влечение. Вожделение. Тщеславие. А может, она для тебя что-то вроде плота, за который ты в отчаянии цепляешься, чтобы не захлебнуться в волнах надвигающейся старости.
Значит, это не любовь?
Нет. И знаешь, что я тебе скажу? Если бы ты и вправду был в нее влюблен, ты бы попытался понять ее мотивы, ее сомнения.
Он размышлял так два часа, пока бутылка виски не опустела. Голова устало склонилась на руки, сложенные на столе, и на него навалился тяжелый полусон.
Разбудила его утренняя прохлада.
Он вошел в дом, принял теплый душ, побрился, выпил кофе.
В голове крутился один вопрос: сможет ли он не искать встреч с Лаурой? Хватит ли у него на это сил?
В итоге он принял решение: уважать ее чувства, не форсировать ситуацию и не брать на себя инициативу.
Утро текло слишком медленно, нужно было убить время до начала рабочего дня. Монтальбано взял с полки сборник «Канцоньере» Петрарки и принялся читать.
Читал он долго, а когда дошел до строк:
Движется мой корабль, полный забвенья,
в грозном море зимней полночи, в смерче
меж Харибдой и Сциллой…[10] —
почувствовал в горле ком, и дальше читать уже не было сил.
Не он ли это плыл в бушующем море между Сциллой и Харибдой?
Закрыл книгу и посмотрел на часы. Было семь.
В дверь позвонили. Кто это в такую рань? На мгновение ему захотелось, чтобы это Лаура заехала к нему перед работой. Он открыл. На пороге стоял Мими Ауджелло.
Сонный, потрепанный, небритый.
– Как ты, Мими?
– Чуть живой. Кофе у тебя есть? И можно я приму душ? И возьму твою бритву?
В конце концов, чистый и свежий, Мими устроился на веранде.
– Вчера, когда ты позвонил, я был на яхте и не мог просто взять и уйти. Зачем?
– Что зачем?
– Звонил зачем?
– Чтобы вызволить тебя.
– Так я тебе и поверил!
– А по-твоему, зачем?
– Тебе стало стыдно!
– Стыдно? За что? Ха-ха! Не смеши меня!
– Тебя замучила совесть. Из-за Бебы. Я сразу понял, зачем ты звонишь! Ты чувствовал себя виноватым за то, что толкнул меня в объятия Лив… Джованнини.
Монтальбано вдруг понял, что Мими прав. По правде говоря, он совсем не думал о Бебе, когда решил позвонить, он сделал это машинально и никак не объяснял себе свой поступок. Позвонил и ладно. Ай да Мими! В самую точку попал! Но нет, я так просто не сдамся.
– Послушай, я не заставлял тебя с ней спать.
– Нет? Какой лицемер! Она женщина, и ты прекрасно знал, что прогулками под луной дело не обойдется! Ты не сказал об этом прямо, но это было ясно как божий день! Ладно, проехали. Хочешь знать, что я выяснил?
– Конечно.
– Но тебя же отстранили от расследования.
– Рассказывай.
– Мы ужинали на яхте.
– Прости, что перебиваю. Вы говорили о Шайкри?
– В общих чертах. Джованнини сказала капитану…
– Он ужинал с вами?
– Да, но если ты будешь прерывать меня каждый раз…
– Извини.
– Она попросила капитана поторопиться с похоронами. После похорон они решили отчалить. Ты позвонил слишком поздно, я уже сказал Ливии и Спарли, что согласен с ними работать.
– Они объяснили, в чем состоит работа?
– Нет, но Ливия сказала, что долго думала и решила, что я пригожусь не в Южной Африке, а во Фритауне.
– Где это?
– Сьерра-Леоне. Я ответил, что мне без разницы, главное – хорошие деньги. И дал им понять, что готов закрыть не один, а оба глаза на их дела.
– Они сказали, в чем их интерес?
– Да, плантации кофе и табака, а еще – участие в приватной добыче полезных ископаемых.
– Добыче полезных ископаемых? Это что?
– Шахты, я думаю.
– Что-то еще узнал?
– Больше ничего. Сегодня в пять меня пригласили на яхту, чтобы обсудить условия контракта. Возможно, что-то прояснится. Думаешь, стоит пойти? Если мы больше не расследуем…
– Дай подумать. А ночью?
– Ты хочешь узнать подробности моих отношений с Ливией?
– Я же просил не называть ее так! Я всего лишь хочу знать, не заметил ли ты чего-нибудь странного.
– Погоди. Да, было кое-что… Среди ночи к нам в каюту постучал капитан. И я получил передышку. Лив… Джованнини, как была голой, пошла открывать. Они о чем-то говорили на пороге. Потом она закрыла дверь и подошла к сейфу. В каюте есть огромный сейф. Она открыла его, достала какие-то бумаги, надела пеньюар и вышла. Я сразу вскочил и заглянул в сейф, но ничего не трогал.
Конечно.
Нет, дорогой, не ври самому себе! Ты как будто раскладываешь пасьянс и сам же при этом мухлюешь.
Тогда почему?
А я тебе скажу. Потому, что обломилось задуманное.
Нет, не надо так, выходит вульгарно. Как будто я просто хотел ее…
Да? Не это ли было твоей целью?
Да ладно, не говори ерунды!
Ерунды? Если бы ты любил ее по-настоящему, тебе было бы сейчас грустно, больно, одиноко, все что угодно. А ты злишься.
Объясни-ка подробнее.
Если ты злишься, это значит, что твои чувства к Лауре – не настоящая любовь. Злость означает, что ты относишься к ней как к вещи, которой хотел бы обладать, а она в последний момент уплыла у тебя из рук.
Это значит, что я считаю ее…
К примеру, рыбой. Ты закинул сети. В них попалась рыба. Но когда ты тянул сети, рыба умудрилась выбраться и, освобожденная, уплыла в море. А ты остался, как идиот, с пустыми сетями. Поэтому и злишься.
Значит, то, что я испытываю к ней, это…
Влечение. Вожделение. Тщеславие. А может, она для тебя что-то вроде плота, за который ты в отчаянии цепляешься, чтобы не захлебнуться в волнах надвигающейся старости.
Значит, это не любовь?
Нет. И знаешь, что я тебе скажу? Если бы ты и вправду был в нее влюблен, ты бы попытался понять ее мотивы, ее сомнения.
Он размышлял так два часа, пока бутылка виски не опустела. Голова устало склонилась на руки, сложенные на столе, и на него навалился тяжелый полусон.
Разбудила его утренняя прохлада.
Он вошел в дом, принял теплый душ, побрился, выпил кофе.
В голове крутился один вопрос: сможет ли он не искать встреч с Лаурой? Хватит ли у него на это сил?
В итоге он принял решение: уважать ее чувства, не форсировать ситуацию и не брать на себя инициативу.
Утро текло слишком медленно, нужно было убить время до начала рабочего дня. Монтальбано взял с полки сборник «Канцоньере» Петрарки и принялся читать.
Читал он долго, а когда дошел до строк:
Движется мой корабль, полный забвенья,
в грозном море зимней полночи, в смерче
меж Харибдой и Сциллой…[10] —
почувствовал в горле ком, и дальше читать уже не было сил.
Не он ли это плыл в бушующем море между Сциллой и Харибдой?
Закрыл книгу и посмотрел на часы. Было семь.
В дверь позвонили. Кто это в такую рань? На мгновение ему захотелось, чтобы это Лаура заехала к нему перед работой. Он открыл. На пороге стоял Мими Ауджелло.
Сонный, потрепанный, небритый.
– Как ты, Мими?
– Чуть живой. Кофе у тебя есть? И можно я приму душ? И возьму твою бритву?
В конце концов, чистый и свежий, Мими устроился на веранде.
– Вчера, когда ты позвонил, я был на яхте и не мог просто взять и уйти. Зачем?
– Что зачем?
– Звонил зачем?
– Чтобы вызволить тебя.
– Так я тебе и поверил!
– А по-твоему, зачем?
– Тебе стало стыдно!
– Стыдно? За что? Ха-ха! Не смеши меня!
– Тебя замучила совесть. Из-за Бебы. Я сразу понял, зачем ты звонишь! Ты чувствовал себя виноватым за то, что толкнул меня в объятия Лив… Джованнини.
Монтальбано вдруг понял, что Мими прав. По правде говоря, он совсем не думал о Бебе, когда решил позвонить, он сделал это машинально и никак не объяснял себе свой поступок. Позвонил и ладно. Ай да Мими! В самую точку попал! Но нет, я так просто не сдамся.
– Послушай, я не заставлял тебя с ней спать.
– Нет? Какой лицемер! Она женщина, и ты прекрасно знал, что прогулками под луной дело не обойдется! Ты не сказал об этом прямо, но это было ясно как божий день! Ладно, проехали. Хочешь знать, что я выяснил?
– Конечно.
– Но тебя же отстранили от расследования.
– Рассказывай.
– Мы ужинали на яхте.
– Прости, что перебиваю. Вы говорили о Шайкри?
– В общих чертах. Джованнини сказала капитану…
– Он ужинал с вами?
– Да, но если ты будешь прерывать меня каждый раз…
– Извини.
– Она попросила капитана поторопиться с похоронами. После похорон они решили отчалить. Ты позвонил слишком поздно, я уже сказал Ливии и Спарли, что согласен с ними работать.
– Они объяснили, в чем состоит работа?
– Нет, но Ливия сказала, что долго думала и решила, что я пригожусь не в Южной Африке, а во Фритауне.
– Где это?
– Сьерра-Леоне. Я ответил, что мне без разницы, главное – хорошие деньги. И дал им понять, что готов закрыть не один, а оба глаза на их дела.
– Они сказали, в чем их интерес?
– Да, плантации кофе и табака, а еще – участие в приватной добыче полезных ископаемых.
– Добыче полезных ископаемых? Это что?
– Шахты, я думаю.
– Что-то еще узнал?
– Больше ничего. Сегодня в пять меня пригласили на яхту, чтобы обсудить условия контракта. Возможно, что-то прояснится. Думаешь, стоит пойти? Если мы больше не расследуем…
– Дай подумать. А ночью?
– Ты хочешь узнать подробности моих отношений с Ливией?
– Я же просил не называть ее так! Я всего лишь хочу знать, не заметил ли ты чего-нибудь странного.
– Погоди. Да, было кое-что… Среди ночи к нам в каюту постучал капитан. И я получил передышку. Лив… Джованнини, как была голой, пошла открывать. Они о чем-то говорили на пороге. Потом она закрыла дверь и подошла к сейфу. В каюте есть огромный сейф. Она открыла его, достала какие-то бумаги, надела пеньюар и вышла. Я сразу вскочил и заглянул в сейф, но ничего не трогал.