– Как будем действовать? – спросил Фацио после того, как Монтальбано изложил ему свою версию.

– Если о «Ванессе» нам кое-что известно, то «Бубновый туз» – темная лошадка. Нужно раздобыть о них хоть какие-то сведения.

– Я этим займусь.

– Могу подсказать, откуда начинать. Пойди в портовое управление и поговори с лейтенантом Белладонной, это женщина. Попроси ее рассказать тебе все, что им известно про «Бубновый туз». Отправляйся немедленно, времени мало.

Монтальбано чувствовал, что не может пойти туда сам. Видеть Лауру выше его сил, особенно после того, как она, несомненно, провела ночь с Мими.

– Что, если она спросит, зачем нам эта информация?

– Думаю, ты можешь ей все рассказать. Скажи, у нас есть веские основания подозревать, что убийство произошло на борту катера.



В двенадцать тридцать раздался звонок по внутренней линии. На проводе был Мими Ауджелло:

– Все получилось.

– В каком смысле?

– В том, как мы и хотели. Лаура привела меня на яхту и почти сразу ушла, а я потребовал у них канистру горючего для проверки. Джованнини не оставляет меня ни на минуту. Кстати, она отлично разбирается в двигателях.

– Ты откуда звонишь?

– С причала. Решил отнести канистру в машину. Возвращаюсь на яхту, они любезно пригласили меня пообедать. Синьора определенно положила на меня глаз.

– Что думаешь делать дальше?

– На обеде, конечно, будет капитан. Но я постараюсь улучить момент и пригласить хозяйку на ужин. Она не откажет, а дальше дело техники.

– Мими, Джованнини жаловалась прокурору Томмазео, она считает, что яхта удерживается незаконно. Прокурор хочет дать им разрешение покинуть порт, но я выпросил один день. Времени у нас в обрез, ты понял?

– Прекрасно понял.



Стоял погожий денек, небо за ночь будто покрасили свежей краской. Монтальбано сел в машину, чтобы поехать на обед к Энцо, и вдруг ему стало так грустно, что все вокруг – небо, дома, люди – окрасилось в серый цвет, как ненастным осенним днем.

Он и без того был не голоден, а тут аппетит и вовсе пропал. Не стоило ехать в тратторию, ему захотелось вернуться домой, в Маринеллу, отключить телефон, раздеться, лечь в постель и завернуться с головой в одеяло. А если Фацио позвонит?

– Если меня будут искать, я дома. Вернусь к четырем, – предупредил он Катареллу.



Сон не шел, хоть Монтальбано и закутался в одеяло, как мумия. Он прекрасно понимал, отчего ему так тоскливо. У грусти было конкретное имя – Лаура. Вероятно, самое время оценить ситуацию беспристрастно, если, конечно, в данной ситуации можно остаться беспристрастным.

Лаура ему понравилась, очень, с первого взгляда, она разбудила в нем чувства, казалось, давно забытые. Чувства, которые он испытывал лишь в дни далекой юности.

Вероятно, его случай не уникальный. Скорее всего, нечто подобное случается со многими мужчинами за пятьдесят. Что это? Отчаянная и безуспешная попытка вернуться в юность, как будто, почувствовав себя молодым, можно скинуть с плеч все эти годы.

Вот что его беспокоило: ты не можешь с уверенностью сказать, настоящие, подлинные ли чувства испытываешь либо это всего лишь самообман, страсть, рожденная иллюзией того, что можно вернуться назад, в молодость. Случалось ли с ним нечто подобное? Он не обсуждал это с Лаурой. Он позволил себе пассивно плыть по течению, но обстоятельства изменились.

Оказалось, что Лауру тоже к нему тянет. И как он это воспринял?

Он был счастлив и вместе с тем боялся.

Счастлив, потому что влюбился, или потому, что смог влюбить в себя девушку? В его-то возрасте…

Есть разница, как говорится.

А страх за последствия – не означал ли он, что чувства его не столь глубоки, раз он мог действовать рассудочно?

В любви рассудок отключается либо молчит. А если благоразумие постоянно вмешивается, заставляя оценивать негативные стороны отношений, значит, это не настоящая любовь.

А может, все обстоит совсем иначе?

Может, его страхи основаны на смешанных чувствах, которые он испытывал, слушая Лауру: не справиться, не суметь противостоять силе настоящей любви?

И этот последний довод, возможно самый разумный, навел его на одну мысль.

Когда он решил прибегнуть к помощи Лауры, чтобы свести Мими с хозяйкой яхты, не было ли у него иных намерений, в которых стыдно признаться даже самому себе?


Давай, Монтальбано, давай начистоту.

Неужели ты не думал о том, что знакомство Лауры и Мими может принять иной оборот? Неужели не учитывал? Только не ври себе, может, ты просто-напросто все просчитал? Не таил ли ты надежду, что Лаура окажется в постели с Мими? Не приложил ли сам к этому руку?

На этот последний вопрос он решительно ничего не мог ответить.

Провалявшись в постели с такими мыслями около получаса, он встал.

Результат был обратный: грусть превратилась в черную тоску. Мрачное настроение заката, как говорил Витторио Альфьери[8].





Одиннадцать




– Синьор комиссар! Доктор Пискуано звонил, чтобы я сказал вам, что он ищет вас, чтобы поговорить с вами лично, с вашей собственной пер…

– Он перезвонит?

– …соной. Нет, синьор комиссар, он мне сказал совсем по-другому.

– Что он сказал?

– Чтобы вы сами, собственной персоной, то есть лично позвонили ему в лабораторию.

– Ах, в лабораторию? – не сразу оторвался от своих мыслей Монтальбано.

– Вам лучше знать куда, главное, что вы меня поняли.

– Катаре, набери-ка лабораторию и соедини меня с доктором.

Минут через десять в кабинете Монтальбано зазвонил телефон.

– Это вы, доктор? – спросил комиссар.

– Вы удивлены?

– Еще бы! Ваш звонок – такая редкость! Боюсь, завтра случится землетрясение.

– А вы шутник, Монтальбано! Сами знаете, если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе.

– В данном случае, доктор, у горы не было никаких причин идти к Магомету.

– Действительно! Выходит, теперь моя очередь действовать вам на нервы.

– Я к вашим услугам! Долг платежом красен.

– Нет, вы так просто не отделаетесь! Вы у меня в неоплатном долгу! Разве можно сравнивать ваше воздействие на мою нервную систему с моим…

– Хорошо-хорошо. Ну, не томите!

– Вот видите, это старость. Прежде вы были куда терпимее! Так вот, я пишу отчет о трупе неизвестного, найденном в лодке.

– Кстати, перебью вас, это уже не труп неизвестного. Мне удалось найти его паспорт, это Эмиль Ланнек, француз, урожденный…

– Послушайте, мне настолько фиолетово…

– Что именно?

– Как его зовут и прочее. Для меня это просто труп. Хотел вам сказать, что я переделал экспертизу: кое-что меня смущало.

– Что именно?

– Лицо сильно разбито, но некоторые шрамы… короче, там пластика.

– Чего?

– Это ваше «чего» должно выразить изумление или вы хотите уточнить, что именно он себе переделал?

– Доктор, я прекрасно понял, что он переделал себе лицо.