– А без риску жизнь пресная, как каша без соли. Есть вроде бы и можно, но невкусно.
– Ладно. Пошли на задний двор, – явно заинтригованный произнес воспитатель князя. – А ты чего это крестильным именем всюду зовешься? – пока шли, поинтересовался Горыня.
– Ну так, как окрестили, так и зовусь, – выходя вслед за воином, ответил Михаил.
– Сглазу не боишься?
– Господь не попустит, – уверенно произнес Романов.
Угу. Есть такая особенность на Руси. Крестильное имя в тайне держится, называются же вторым, вроде как ненастоящим. Для оберега. И это считается нормой. Странно выглядит как раз тот, кто поступает иначе. Михаил раньше думал, что причина тут в языческих корнях. Крестили насильно, есть имечко и есть, пусть себе висит, а зовутся все по старинке. Ан нет. По большей части это именно суеверия. Хотя конечно же и отсылка к прежним богам имеется.
Среди своих людей подобное Романов всячески пресекал. Мало ему проблем, так еще и с двойными верованиями связываться. Христианство его полностью устраивает. Вот пусть оно и остается. К тому же и себя он считал верующим. Правда, попов на дух не переносил. Но церковь всячески поддерживал. До определенных пределов, конечно.
– Не попустит господь, стало быть. Ну-ну. Только ить на богов надейся, а сам не плошай, – хмыкнув, заметил Горыня.
– Нет богов, Горыня. Есть единый Бог. На том стою и стоять буду. А что до упования на него, тут с тобой соглашусь. Если сидеть на завалинке с открытым ртом, хлеб в нем сам собой не появится. Господь помогает всем без исключения. Иное дело, что не все это видят и используют.
– Эвон ты как загнул.
– Говорю о том, во что сам верю.
– А чего одет как голодранец? Ить даже простому вою непотребно так-то расхаживать. Да и люди твои не больно-то к себе уважение имеют, – снимая кафтан, произнес Горыня.
Вот же. Воин ведь. Тут никаких сомнений. Причем не смотри, что возраст к четвертому десятку подбирается, и сам огромен. Фигурой особо не блещет, но жиром тут и не пахнет. Мужик просто могуч. Но одежек нацепил на себя столько, что потом исходит, словно в парилке сидит. Впрочем, тут, пожалуй, даже и хуже будет.
Ничего не поделать. Положение обязывает. Станешь поступать по-иному, попросту не поймут. Коль не ровня простому люду, так и, будь добр, соответствуй. Шубу оно, может, можно и не надевать, но богатый кафтан будь любезен. Да не забудь еще и пару рубах напялить.
Михаил одевался по погоде. Если прохладно, так и кафтан накинет, а по такой жаре и рубахи одной достанет. Разве только еще и майку себе сшил, чтобы пот наружу не пускать, ибо от него все одно никуда не деться. Мурмолка, правда, оторочена мехом, чтобы сомнений никаких, что не простой человек. Ну и пояс воинский.
– Это как на то посмотреть. Не любим мы похваляться своим достатком. Не про нас это. А верно оно для вас иль нет, дело ваше. Мы своим укладом живем и вам не указываем, как жить, – в свою очередь, снимая рубаху и майку, произнес Михаил.
– Остер на язык, я гляжу.
– Если так, то ты еще острословов не видал. Потому как, на них глядючи, я и вовсе молчун, – возразил Романов.
– Ладно, молчун. Глянем, каков ты в деле, – хмыкнул Горыня, играя новым клинком.
Не смертельная схватка. А мечи меж тем настоящие, так что поаккуратнее надо. Потому мудрить, выхаживать да вываживать соперника не стали. Крутанули пару раз клинками. Сделали по нарочито обманному движению да сошлись со звоном стали.
Горыня, несмотря на свою стать, оказался ловким и подвижным бойцом. Отличная реакция и хорошая скорость. Хотя, конечно, за Романовым ему не угнаться. И дело тут не только в молодости, но и в способностях, проявившихся после того, как сознание Михаила наложилось на новое тело. Это поначалу управлять им словно со стороны было сложно или, скорее, непривычно. Теперь же он делал это походя и с невероятной легкостью.
– А молодец ты, Миша. Добро у тебя получается. И не гляди, что молод да мечу стал учиться не так давно, – удовлетворенно произнес Горыня.
– Как клинок? – улыбаясь в ответ на похвалу, поинтересовался Романов.
– Клинок добрый.
– Я гляжу, пользовал ты гнутые мечи и с ухватками знаком.
– Да каких только не пользовал за три десятка-то лет, с тех пор, как воинский пояс повязал. Но этот хорош. В руке порхает аки бабочка. Все ухватки с легкостью выходят.
– Моя работа.
– Я уж понял, что в кузницах твоих добрый товар куется.
– Не, Горыня, ты не понял. Я его сам выковал. А потому и слово знатного воя для меня особо дорого стоит.
– Сам? – выставив вперед клинок, с сомнением произнес воин.
– Сам, – кивая для вящей убедительности, произнес Романов.
– Ну то, что многие ремесла тебе по плечу, о том ведаю. А вот что ты столь знатный оружейник, не знал.
– Я еще и не тем тебя удивить могу.
– Ну-ка, ну-ка.
– Давай возьмем учебные мечи. Только позволь я со своим, – разворачивая второй сверток, произнес Романов.
При этом на лице Горыни появился легкий налет разочарования. Он-то, поди, думал, что там еще какой подарок. А на поверку деревяшка. Исполнена, правда, в форме гнутого меча, а главное, рукоять под углом.
Снова сошлись. Только на этот раз уже всерьез. Это с острым железом они осторожничали. Теперь же можно работать почитай в полную силу. Правда, не забывая о том, что доспехов на них все же нет.
Одна атака, и Горыня ощутил удар, от коего не спасла бы и броня. Во второй раз он пропустил укол в живот. Укол в бок. Укол в спину. Михаил использовал различные вариации, демонстрируя как скорость, так и технику исполнения. Хозяин усадьбы всерьез старался противостоять его финтам, но всякий раз немного опаздывал. И в основном оттого, что подобные ухватки были ему в новинку. Потому как колющие удары на Руси не в чести. Да и не только здесь.
– Эвон как. Не знал, что такое еще кому скажу. А ну-ка, покажи, как ты это делаешь, – озадаченно произнес воин.
Показал. Тот повторил. Закрепили. Попробовали в схватке. В общем, увлеклись и провозились до самого обеда. А там и стол им накрыли в небольшом садике.
Сентябрь, или ревун по-местному, в этом году теплый. Так отчего бы и не присесть под раскидистыми яблонями. Правда, местные плоды не поражали воображение. Крупных Михаил пока не встречал, да и сладкие сорта ему еще не попадались. В основном кислые, в лучшем случае кисло-сладкие. Правда, от этого они не становились менее желанным лакомством. Ну вот любил он яблоки, и все тут. От одной только мысли рот сразу же наполнился слюной.
– Разузнал я тут насчет тебя, Миша. Много чего интересного выяснилось. И лекарь ты, и мастер каких мало, и вой не из последних, и басурманам подсыпал соли под хвост. А еще, сказывают, будто чуть ли не ты же подстрелил султана сельджуков. Много чего рассказывают. Но все сводится к тому, что ты из молодых да ранних. И на особом счету у императора Алексея. Причем приметил он тебя задолго до того, как взошел на царьградский престол. Куда чуть ли не ты его и посадил.
– Так-таки и посадил, – хмыкнул Романов.
– Врать не стану. Сказали иначе. Мол, не удивятся, коли он там твоими стараниями оказался. Будто бы варяги за императора горой стояли. Ты же, как прибыл, сразу подался разговоры с ними разговаривать. А там вскорости и император отрекся.
– Ну, думать и додумывать можно много чего, – покачав головой, произнес Михаил.
– Было?
– Не так, как о том говоришь ты. Или, вернее, как сказали тебе. Но кое-что было, – хмыкнув, вынужден был признать Романов.
Оно, конечно, источник, поведавший все это Горыне, вроде как и наврал с три короба, но по сути оказался прав. Ведь Комнин и впрямь оказался на престоле благодаря Романову. Только не стараниями его, а бездействием. Припоздай тогда весть об отречении Никифора, и он по сей день правил бы в Царьграде. Только ведали о том лишь доверенные Михаила. И лучше бы больше никому не знать.
– А как оно было? – не унимался Горыня.
– Вызвать-то нас Комнин вызвал. И я действительно ходил на переговоры к варягам. Дружина моя башню занимала, которую мне велено было атаковать. А как на своих руку поднять.
– И?
– Сказали, если не стану драться, сами меня в лоскуты порежут, – с добродушной улыбкой, произнес Михаил.
– И дрался бы?
– Не-а. Я со своими не дерусь.
– А ведь не по воинской чести.
– Резаться со своими чести нет. То позор и предательство, – убежденно возразил Романов.
– И как бы изворачивался?
– Да как тут извернешься. Отдал бы себя на суд Комнину, а людей своих против дружины не повел бы.
– А как порешил бы он тебя?
– Мог. Но что теперь уж гадать о том, чего не было.
– Это да. Такие гадания пустое. Ты вот что скажи. Мне еще сказывали, будто бы два года тому русичи взбунтовались и бунт тот вроде как Олег же и возглавил. И ты со своими воями тот бунт усмирил.
– Усмирялка у меня не выросла против тысячи с сотней воев стоять, – покачав головой, возразил Михаил. – Башню дворцовую мы отбили, а оттуда и весь дворец взять можно было. Олег это дело понял и пошел на переговоры. Да тот вой, из-за которого все началось, предал себя на суд императора. Так все и закончилось.
– Ну, может, и так. Только по всему выходит, ты правду говорил, и с Олегом Святославичем у вас любви нет, – подытожил Горыня.
– А он не баба, чтобы я его любил.
– Ну будя. Будя. Неча закипать, аки походный котел, – добродушно махнул на него рукой хозяин. – Я чего сказать-то хотел. Порешил князь, и совет бояр то поддержал, позволить тебе ставить град у слияния реки Псёл со Славутичем. А под то дело и воев нанимать, и челядью обзавестись.
– А вот за это спасибо, Горыня.
– Меня-то почто благодарить. То воля князя и совета бояр.
– Так ить благую весть ты принес.
– Ага. Ну так вестнику, пожалуй, подарок какой полагается, – эдак нарочито многозначительно произнес боярин.
– Благодарствую, хозяин. – С этим словами Михаил снял с пояса и выложил на стол ножны с ножом дамасской стали.
– То была шутка, – взглянув на затейливый узор, произнес Горыня.
– Зато я всерьез, – добродушно улыбаясь, возразил Михаил. – Ну чего ты. Как говаривал один мой знакомый – легко пришло, легко ушло. Зато на доброе дело.
– Уж не покупаешь ли ты меня?
– А тебя можно так дешево купить? Вот то-то и оно. И вообще, почто это ты решил, что только ты обижаться можешь? Мне, поди, такие твои мысли тоже обидны.
– Ну, так и не будем о том. Благодарствую за подарок.
– Ладно. Пошли на задний двор, – явно заинтригованный произнес воспитатель князя. – А ты чего это крестильным именем всюду зовешься? – пока шли, поинтересовался Горыня.
– Ну так, как окрестили, так и зовусь, – выходя вслед за воином, ответил Михаил.
– Сглазу не боишься?
– Господь не попустит, – уверенно произнес Романов.
Угу. Есть такая особенность на Руси. Крестильное имя в тайне держится, называются же вторым, вроде как ненастоящим. Для оберега. И это считается нормой. Странно выглядит как раз тот, кто поступает иначе. Михаил раньше думал, что причина тут в языческих корнях. Крестили насильно, есть имечко и есть, пусть себе висит, а зовутся все по старинке. Ан нет. По большей части это именно суеверия. Хотя конечно же и отсылка к прежним богам имеется.
Среди своих людей подобное Романов всячески пресекал. Мало ему проблем, так еще и с двойными верованиями связываться. Христианство его полностью устраивает. Вот пусть оно и остается. К тому же и себя он считал верующим. Правда, попов на дух не переносил. Но церковь всячески поддерживал. До определенных пределов, конечно.
– Не попустит господь, стало быть. Ну-ну. Только ить на богов надейся, а сам не плошай, – хмыкнув, заметил Горыня.
– Нет богов, Горыня. Есть единый Бог. На том стою и стоять буду. А что до упования на него, тут с тобой соглашусь. Если сидеть на завалинке с открытым ртом, хлеб в нем сам собой не появится. Господь помогает всем без исключения. Иное дело, что не все это видят и используют.
– Эвон ты как загнул.
– Говорю о том, во что сам верю.
– А чего одет как голодранец? Ить даже простому вою непотребно так-то расхаживать. Да и люди твои не больно-то к себе уважение имеют, – снимая кафтан, произнес Горыня.
Вот же. Воин ведь. Тут никаких сомнений. Причем не смотри, что возраст к четвертому десятку подбирается, и сам огромен. Фигурой особо не блещет, но жиром тут и не пахнет. Мужик просто могуч. Но одежек нацепил на себя столько, что потом исходит, словно в парилке сидит. Впрочем, тут, пожалуй, даже и хуже будет.
Ничего не поделать. Положение обязывает. Станешь поступать по-иному, попросту не поймут. Коль не ровня простому люду, так и, будь добр, соответствуй. Шубу оно, может, можно и не надевать, но богатый кафтан будь любезен. Да не забудь еще и пару рубах напялить.
Михаил одевался по погоде. Если прохладно, так и кафтан накинет, а по такой жаре и рубахи одной достанет. Разве только еще и майку себе сшил, чтобы пот наружу не пускать, ибо от него все одно никуда не деться. Мурмолка, правда, оторочена мехом, чтобы сомнений никаких, что не простой человек. Ну и пояс воинский.
– Это как на то посмотреть. Не любим мы похваляться своим достатком. Не про нас это. А верно оно для вас иль нет, дело ваше. Мы своим укладом живем и вам не указываем, как жить, – в свою очередь, снимая рубаху и майку, произнес Михаил.
– Остер на язык, я гляжу.
– Если так, то ты еще острословов не видал. Потому как, на них глядючи, я и вовсе молчун, – возразил Романов.
– Ладно, молчун. Глянем, каков ты в деле, – хмыкнул Горыня, играя новым клинком.
Не смертельная схватка. А мечи меж тем настоящие, так что поаккуратнее надо. Потому мудрить, выхаживать да вываживать соперника не стали. Крутанули пару раз клинками. Сделали по нарочито обманному движению да сошлись со звоном стали.
Горыня, несмотря на свою стать, оказался ловким и подвижным бойцом. Отличная реакция и хорошая скорость. Хотя, конечно, за Романовым ему не угнаться. И дело тут не только в молодости, но и в способностях, проявившихся после того, как сознание Михаила наложилось на новое тело. Это поначалу управлять им словно со стороны было сложно или, скорее, непривычно. Теперь же он делал это походя и с невероятной легкостью.
– А молодец ты, Миша. Добро у тебя получается. И не гляди, что молод да мечу стал учиться не так давно, – удовлетворенно произнес Горыня.
– Как клинок? – улыбаясь в ответ на похвалу, поинтересовался Романов.
– Клинок добрый.
– Я гляжу, пользовал ты гнутые мечи и с ухватками знаком.
– Да каких только не пользовал за три десятка-то лет, с тех пор, как воинский пояс повязал. Но этот хорош. В руке порхает аки бабочка. Все ухватки с легкостью выходят.
– Моя работа.
– Я уж понял, что в кузницах твоих добрый товар куется.
– Не, Горыня, ты не понял. Я его сам выковал. А потому и слово знатного воя для меня особо дорого стоит.
– Сам? – выставив вперед клинок, с сомнением произнес воин.
– Сам, – кивая для вящей убедительности, произнес Романов.
– Ну то, что многие ремесла тебе по плечу, о том ведаю. А вот что ты столь знатный оружейник, не знал.
– Я еще и не тем тебя удивить могу.
– Ну-ка, ну-ка.
– Давай возьмем учебные мечи. Только позволь я со своим, – разворачивая второй сверток, произнес Романов.
При этом на лице Горыни появился легкий налет разочарования. Он-то, поди, думал, что там еще какой подарок. А на поверку деревяшка. Исполнена, правда, в форме гнутого меча, а главное, рукоять под углом.
Снова сошлись. Только на этот раз уже всерьез. Это с острым железом они осторожничали. Теперь же можно работать почитай в полную силу. Правда, не забывая о том, что доспехов на них все же нет.
Одна атака, и Горыня ощутил удар, от коего не спасла бы и броня. Во второй раз он пропустил укол в живот. Укол в бок. Укол в спину. Михаил использовал различные вариации, демонстрируя как скорость, так и технику исполнения. Хозяин усадьбы всерьез старался противостоять его финтам, но всякий раз немного опаздывал. И в основном оттого, что подобные ухватки были ему в новинку. Потому как колющие удары на Руси не в чести. Да и не только здесь.
– Эвон как. Не знал, что такое еще кому скажу. А ну-ка, покажи, как ты это делаешь, – озадаченно произнес воин.
Показал. Тот повторил. Закрепили. Попробовали в схватке. В общем, увлеклись и провозились до самого обеда. А там и стол им накрыли в небольшом садике.
Сентябрь, или ревун по-местному, в этом году теплый. Так отчего бы и не присесть под раскидистыми яблонями. Правда, местные плоды не поражали воображение. Крупных Михаил пока не встречал, да и сладкие сорта ему еще не попадались. В основном кислые, в лучшем случае кисло-сладкие. Правда, от этого они не становились менее желанным лакомством. Ну вот любил он яблоки, и все тут. От одной только мысли рот сразу же наполнился слюной.
– Разузнал я тут насчет тебя, Миша. Много чего интересного выяснилось. И лекарь ты, и мастер каких мало, и вой не из последних, и басурманам подсыпал соли под хвост. А еще, сказывают, будто чуть ли не ты же подстрелил султана сельджуков. Много чего рассказывают. Но все сводится к тому, что ты из молодых да ранних. И на особом счету у императора Алексея. Причем приметил он тебя задолго до того, как взошел на царьградский престол. Куда чуть ли не ты его и посадил.
– Так-таки и посадил, – хмыкнул Романов.
– Врать не стану. Сказали иначе. Мол, не удивятся, коли он там твоими стараниями оказался. Будто бы варяги за императора горой стояли. Ты же, как прибыл, сразу подался разговоры с ними разговаривать. А там вскорости и император отрекся.
– Ну, думать и додумывать можно много чего, – покачав головой, произнес Михаил.
– Было?
– Не так, как о том говоришь ты. Или, вернее, как сказали тебе. Но кое-что было, – хмыкнув, вынужден был признать Романов.
Оно, конечно, источник, поведавший все это Горыне, вроде как и наврал с три короба, но по сути оказался прав. Ведь Комнин и впрямь оказался на престоле благодаря Романову. Только не стараниями его, а бездействием. Припоздай тогда весть об отречении Никифора, и он по сей день правил бы в Царьграде. Только ведали о том лишь доверенные Михаила. И лучше бы больше никому не знать.
– А как оно было? – не унимался Горыня.
– Вызвать-то нас Комнин вызвал. И я действительно ходил на переговоры к варягам. Дружина моя башню занимала, которую мне велено было атаковать. А как на своих руку поднять.
– И?
– Сказали, если не стану драться, сами меня в лоскуты порежут, – с добродушной улыбкой, произнес Михаил.
– И дрался бы?
– Не-а. Я со своими не дерусь.
– А ведь не по воинской чести.
– Резаться со своими чести нет. То позор и предательство, – убежденно возразил Романов.
– И как бы изворачивался?
– Да как тут извернешься. Отдал бы себя на суд Комнину, а людей своих против дружины не повел бы.
– А как порешил бы он тебя?
– Мог. Но что теперь уж гадать о том, чего не было.
– Это да. Такие гадания пустое. Ты вот что скажи. Мне еще сказывали, будто бы два года тому русичи взбунтовались и бунт тот вроде как Олег же и возглавил. И ты со своими воями тот бунт усмирил.
– Усмирялка у меня не выросла против тысячи с сотней воев стоять, – покачав головой, возразил Михаил. – Башню дворцовую мы отбили, а оттуда и весь дворец взять можно было. Олег это дело понял и пошел на переговоры. Да тот вой, из-за которого все началось, предал себя на суд императора. Так все и закончилось.
– Ну, может, и так. Только по всему выходит, ты правду говорил, и с Олегом Святославичем у вас любви нет, – подытожил Горыня.
– А он не баба, чтобы я его любил.
– Ну будя. Будя. Неча закипать, аки походный котел, – добродушно махнул на него рукой хозяин. – Я чего сказать-то хотел. Порешил князь, и совет бояр то поддержал, позволить тебе ставить град у слияния реки Псёл со Славутичем. А под то дело и воев нанимать, и челядью обзавестись.
– А вот за это спасибо, Горыня.
– Меня-то почто благодарить. То воля князя и совета бояр.
– Так ить благую весть ты принес.
– Ага. Ну так вестнику, пожалуй, подарок какой полагается, – эдак нарочито многозначительно произнес боярин.
– Благодарствую, хозяин. – С этим словами Михаил снял с пояса и выложил на стол ножны с ножом дамасской стали.
– То была шутка, – взглянув на затейливый узор, произнес Горыня.
– Зато я всерьез, – добродушно улыбаясь, возразил Михаил. – Ну чего ты. Как говаривал один мой знакомый – легко пришло, легко ушло. Зато на доброе дело.
– Уж не покупаешь ли ты меня?
– А тебя можно так дешево купить? Вот то-то и оно. И вообще, почто это ты решил, что только ты обижаться можешь? Мне, поди, такие твои мысли тоже обидны.
– Ну, так и не будем о том. Благодарствую за подарок.