– Все эти годы я думал об этом, особенно когда пошли разговоры, что приемный отец совсем не подходит на эту роль. Грустная история с грустным началом. Больше я ничего не могу сказать.

– А отец ребенка?

Брюн поднял выщипанную бровь.

– Тайна за семью печатями, насколько я понимаю. Но, по всей видимости, у него другой отец, не тот, что у сестры, то есть у сводной сестры.

– У сестры?

– Она давно отсюда уехала. Сульвейг Элвенес рано стала матерью, понимаете? – Брюн встал и мягко, как кот, подошел к огромному окну во всю стену. – Психиатр наверняка нашел бы связь между травмами детства и теми злодеяниями, в которых сегодня подозревают Эвена, но копаться в этом не стоит. Я уже сказал вам намного больше, чем следовало, но не забывайте, что это лишь мои мысли, не более. Потому что нельзя исключать, что ей стало плохо, и поэтому она въехала прямо в скалу. Херлофсен, мой коллега, который ее принимал и лечил, мог бы рассказать вам еще что-нибудь, но он умер пару лет назад. Я был акушером, моя работа заключалась в том, чтобы принять ребенка, именно это я и сделал. К сожалению, ее тело не выдержало нагрузки, через пару часов она умерла.

– Я спрашиваю вас, потому что вы знаете лучше, но можно ли сказать, что, если бы не беременность, она бы выжила?

– Не нужно мне ничего объяснять. Полицейские копаются и задают вопросы, не имея никаких версий, – легкая тень пробежала по загорелому лицу. – Мы никогда этого не узнаем, но роды – это серьезная работа, при этом неважно, в сознании ли женщина. Единственное, что можно сказать уверенно, это то, что Сульвейг Элвенес умерла, и все-таки из ее смерти получилось и кое-что хорошее.

Продолжения не последовало, и Рино поднял палец:

– Я скоро нащупаю версию, а сейчас задам последний вопрос: каким образом из ее смерти получилось что-то хорошее?

Торкилд Брюн заложил большие пальцы за подтяжки.

– Это, – сказал он строго, – я унесу с собой в могилу.





Глава 32




Карианне приехала домой в прекрасном настроении. Она сидела за столом на кухне, перед ней лежало чучело.

– Смотри! – она гордо улыбнулась – Ни много ни мало он сам мне ее отдал. А если бы он этого не сделал, я бы ее стащила.

Никласу не нравились чучела животных, но он сразу понял, что ему придется привыкнуть к тому, что теперь в гостиной будет таращиться в пустоту рысь.

– То есть он действительно пришел в себя?

– Да, он ходит. Здорово, правда?

– Ну да, – по-настоящему порадоваться у него не получалось.

– Что случилось, Никлас? Ты задумался?

Он сел и накрыл своей ладонью протянутую руку.

– Мне кажется, я что-то нащупал.

– Ты знаешь, кто убийца? – даже сейчас, несмотря на возбуждение, щеки Карианне оставались бледными и безжизненными. Что-то в ней умирало.

Никлас покачал головой.

– Не знаю, милая, не знаю. Но вырисовываются некие совпадения.

– И у тебя есть предчувствие?

Он не всегда соблюдал тайну следствия дома, и порой они обсуждали некоторые особенно интересные дела.

– Да. И оно говорит мне, что скоро мы все узнаем.

– Это ведь не из-за операции? – вдруг сказала она. – Я имею в виду, ты такой задумчивый не из-за будущей операции?

Он встал, выдавил из себя улыбку и провел пальцем по жесткой шерсти зверя. Рейнхард заполучил это чучело еще до рождения Карианне и много раз расписывал Никла-су все его достоинства, хотя Никлсу это было до лампочки.

– Где ты ее поставишь?

– Я думала, тебе не нравятся чучела.

– Для любимой я готов на все, – когти зверя были величиной с человеческий палец, на них были следы земли и грязи, по крайней мере, так ему показалось. – И вот ради этого зверя ты готова была стать воришкой?

– Я всегда хотела ее заполучить.


Никлас остановился, подсознание посылало ему какие-то знаки, и жена это почувствовала.





* * *


Он сидел за кухонным столом, ясно ощущая, что еще немного, и загадка будет разгадана. Карианне прилегла, она быстро уставала. Ей нужна была новая почка. Как можно скорее. От этих мыслей живот опять пронзила острая боль, как будто тело сжалось от предчувствия. Никлас отогнал мысли о том, что скоро его лишат одного из органов, и сосредоточился на преступлениях. Значит так – за исчезновением Линеи последовали взломы. Что же искал преступник? Может быть, это был кто-то из близких девушки? Может быть, убийца? А возможно, убийца и есть близкий Линее человек? Лилли Марие – тайная старшая сестра Линеи, но он не мог себе представить, чтобы она желала девушке зла. Однако Никлас не сомневался, что кукол в море бросила именно она, потому что их отправляли в плавание не для того, чтобы похоронить. Сделанные на славу плотики обеспечивали надежное путешествие, а течение вынесло их на берег. Отправитель все предусмотрел, так что куклы определенно что-то для него значили. Следовательно, это один из них – либо Конрад, либо Лилли Марие. А может, Хайди? Он вспомнил о том, как брат подвел ее к яме на побережье. На ее лице читалось молчаливое согласие. Он больше об этом не думал, просто счел, что такая реакция обусловлена ее умственной неполноценностью. А ведь причина может быть иной. Все вокруг говорили, что Хайди слабоумная, поэтому он и не думал о ней в связи со всеми событиями. А вот в истории Лилли Марие Хайди выглядит совсем иначе. Поэтому исключать ее из круга подозреваемых было бы ошибкой.





* * *


Никласу не хотелось тревожить Конрада, поэтому он позвонил Рейнхарду и спросил, где живет Хайди. Ответ также подлил масла в огонь. Клейван. Когда Никлас сидел на камне у кромки воды и прикидывал, откуда были отправлены в плавание куклы, он насчитал около десятка домов у подножия горы. В одном из них живет Хайди. Конечно, ходит она плохо. Но до моря оттуда недалеко.

Около девяти часов он остановил машину и посмотрел на тропинку, которая вела от парковки. Дул сильный ветер, он приносил с собой морскую воду, солью оседавшую на коже.

«Маленький желтый домик прямо у залива», – сказал Рейнхард. После внезапного выздоровления тесть выглядел замечательно. А вот Никлас все еще чувствовал неприятный комок в животе. «Страх», – подумал он. А кто-то назвал бы это сомнением.

В неярком свете окон и фонарей Никлас едва мог разглядеть тропинку. Он был удивлен, когда услышал, что Хайди живет одна. Значит, для этого она достаточно сообразительная.

Дом действительно оказался маленьким и желтым, но очень опрятным. Кнопки звонка он не увидел, поэтому просто открыл входную дверь. В нос ему ударил странный запах – сладковатый и кисловатый. Дальше вели две двери. На одной из них висело изображение писающего мальчика, поэтому выбор стал очевиден. Никлас замер и прислушался. Изнутри не доносилось никаких звуков. Может быть, она легла спать? Ведь когда человек живет в своем мире, он и время дня может путать. Никлас постучал. Почти сразу послышалось приглушенное «Войдите!» Дверь вела в маленькую кухню, большую часть которой занимали круглый столик и два стула. Запах усилился. Раздвижная дверь из темного ламината разделяла кухню и гостиную, в узкой щели Никлас разглядел кусочек стены. Она была заполнена фарфоровыми куклами.





* * *


Дверь отодвинулась со звуком, по которому было ясно, что петли давно не смазывали. Хайди взглянула на гостя, лицо ее ничего не выражало, казалось, она не обрадовалась и нисколько не удивилась. Никлас смотрел мимо нее – гостиная была усеяна куклами. Он насчитал три полки на одной стене, и на всех стояли куклы в платьях. Хайди проследила за его взглядом и повернулась.

– Нам нужно поговорить, – сказал Никлас.

С тем же равнодушным выражением лица Хайди повернулась и пошла в гостиную. Никлас последовал за ней. Куклы были везде – на полках, на столе, некоторые сидели у стен. Посреди комнаты стоял старый стол, на нем лежали десятки красавиц, сияющие от масла. Рядом лежала тряпка и стояла бутылочка с жидкостью соломенного цвета. Лишь через несколько секунд Никлас сообразил: Хайди смазывала кукол маслом, ухаживала за ними, как за своими детьми. Он стоял, не в силах найти слова.

Хайди осторожно подняла несколько кукол со стула и предложила Никласу присесть. Он сел, все еще не очень понимая, как вести разговор.

Сама Хайди опустилась в потрепанное кресло и, зажав руки между коленями, уставилась в пол. Даже в этом скрюченном положении плечи казались на удивление широкими. Возможно, из-за заболевания некоторые части тела ослабли и усохли, а другие, наоборот, переросли.

– Вы отправили кукол в плавание, – сказал Никлас.

Она сидела, не двигаясь. Тяжело дышала, как будто вдохи и выдохи давались ей с трудом. Потом она выпрямилась, оперлась руками о подлокотники, встала и, немного подволакивая ноги, направилась на кухню; Никлас слышал, как она что-то перебирала в шкафу. Он опять обвел взглядом коллекцию кукол. На вид здесь было сто-двести штук. Вряд ли все они были подарками от матери. Видимо, Хайди продолжила собирать свою коллекцию, когда пособие позволило ей самой распоряжаться деньгами. Никлас обратил внимание на куклу-мужчину, руки которой, казалось, кого-то обнимали. Но рядом никого не было.

Хайди вернулась с маленькими деревянным плотиком в руках. Никлас почувствовал, как у него заныла шея, хотя в ее поведении никакой угрозы не было. Она протянула плотик ему. Никлас попытался заглянуть Хайди в глаза, но она отвела взгляд.

– Зачем? – спросил он.

Хайди спокойно и обстоятельно уселась в кресле. Внезапно он подумал: может быть, она немая? И, может быть, именно поэтому все считают ее умственно отсталой? Он все еще держал в руках плотик. На каждой стороне были натянуты лески; было понятно, что Хайди не закончила работу.

– Вы и этот собирались отправить?

Она кивнула.

Получается, по одной кукле на каждое убийство?

– Почему? – повторил Никлас. – Что случится, когда плот будет готов?

– Ничего, – она говорила в нос.

– Ничего?

Хайди покачала головой.

– Вы не отправите ее в море?

Она еще раз покачала головой.

– Вы собирались ее отправить, а теперь передумали?