– Ничего, я найду, – сказал он и начал подниматься по лестнице.

– Справа, – на удивление легко выговорил мальчик.

Он постучал в дверь, посчитал приглушенное «да» приглашением войти и открыл дверь.

– Олауссен?

– В гостиной, – голос по-прежнему звучал хрипло.

Казалось, он сел в машину времени, которая увезла его на тридцать лет назад. Раздвижные двери на кухню, покрашенные коричневой краской, покосились, на полу лежал оранжевый ковер с гипнотизирующим круговым орнаментом. В комнате, которая называлась гостиной, стоял мебельный гарнитур цвета весеннего снега. Ким Олауссен полулежал в потертом кресле, на коленях у него валялись три пульта. На экране телевизора мелькали картинки скачек с тотализатором.

Олауссен сделал попытку приподняться, но лишь качнулся – помочь себе руками он не мог.

– Сидите-сидите! – Рино жестом попросил хозяина не вставать.

– Я слышал, вас выписали.

Олауссен переводил взгляд с телевизора на следователя и обратно.

– Мне нужно соблюдать покой. Это я и дома могу делать.

– Разумеется, – Рино быстро огляделся. – Можно мне присесть?

– Пожалуйста.

Небольшой кожаный диван, заляпанный остатками еды (по крайней мере, Рино надеялся, что эти пятна оставили именно неаккуратные едоки), был настолько дряхлым, что надежнее было усесться на пол.

– Он чуток староват.

– Все нормально, – Рино подвинулся и сел поудобнее. – Что говорят врачи?

Олаусен поднял руки, как будто наглядно показывая, из-за чего именно он попал в больницу:

– Еще рано говорить. Руки немного немеют, но вообще чувствительность восстановилась.

– Отлично.

Олауссен кивнул.

– Я немного разузнал про эти слова… Право талиона – это право на воздаяние.

– И что? – спросил Олауссен, когда понял, что следователь ждет от него какой-нибудь реакции.

– Воздаяние может быть самым разным, но в нашем случае я твердо могу предположить, что оно не из приятных.

– Я не понимаю.

– В других обстоятельствах я попросил бы вас задуматься, не случалось ли чего-нибудь неприятного у вас на работе: клиента плохо обслужили или, может, вышвырнули из бара. Но в нашем случае дело гораздо серьезнее. Настолько серьезно, что меня удивляет тот факт, что вы до сих пор еще ничего не припомнили.

Выражение грушевидного лица сообщало, что воспоминания вообще редко посещали эту голову. Казалось, Ким Олауссен поставил себе целью жизни уничтожить в себе божье творение. Кожа на его лице напоминала засохшую пиццу, волосы увядшей осенней травой свисали с головы, а живот чересчур выпирал.

– Я понятия не имею, кто и почему. Клянусь!

Эти слова Рино не убедили.

– Цепь, которой вас приковали, была прикреплена к штырю. Он вбивал его при вас?

Олауссен опустил глаза, как будто ему было больно вспоминать о происшествии.

– Я слышал, как он стучал молотком по камню и попытался спросить его, что он делает, но он не ответил. Я думал, он бросит меня связанным, и я утону в приливе.

Как Рино и думал, эти звуки тоже были частью наказания.

– Если этот парень решит предпринять еще одну попытку, а вы не расскажете мне, почему он так хочет вам отомстить…

– Да черт возьми! Я не знаю! Думаете, мне моя жизнь не дорога?

Рино с трудом поборол искушение ответить «да» – то, что он видел, свидетельствовало лучше любых слов.

– Думаю, вы врете. Обычно врут преступники, а не жертвы. Я вас не понимаю.

– Черт подери! – Олауссен попытался замахнуться, но остановился, вспомнив, что руки у него работают не в полную силу.


– Вы можете понять, что я не знаю, кто и почему это сделал? Если вы расстроены, потому что следствие зашло в тупик, срывайте свою злость на ком-нибудь другом!

– Ладно. Я просто пытаюсь убедиться, что не зря трачу время.

– Вы ведь все равно его не найдете?

– Почему это?

– Чистое зло. Никаких мотивов, зло ради зла.

Право на воздаяние.

– Ну, я пока вижу умытое зло, но не чистое. Этот парень знал, что делает. Может, у вас в городе двойник завелся?

Олауссен угрюмо взглянул на инспектора, по всей видимости, эта мысль не казалась ему нелепой.

– Наверное, это и правда так, – пробормотал он, подумав.

– Как – так?

– Он принял меня за кого-то еще. Он действовал решительно и гневно. Он казался… не знаю, как объяснить… холодным и расчетливым.

– То есть это ваша версия? Что он вас с кем-то спутал?

– Не моя, а вообще единственная версия. Я никому ничего не должен.

– Хорошо. Пожалуй, хватит, – Рино пришлось пару раз качнуться, чтобы встать с дивана. Проклятый жир на животе надежно загородил собой мышцы. Надо что-то делать с этой страстью к сладкому…

– Кстати…

Взгляд Олауссена уже приклеился к телевизору: шел последний забег. Видимо, он надеялся, что судьба отплатит ему за трагические события.

– …вы знаете Нильса Оттему?

– А должен?

– Честно говоря, стало бы легче.

– Имя мне ни о чем не говорит.

– Его нашли сегодня утром. С ним случилось почти то же самое, что и с вами. Только вот в этот раз преступник выбрал огонь. В данный момент Оттему в больнице Хаукеланд, врачи пытаются спасти ему руку.

– Черт возьми!

– Мы ищем какую-нибудь связь.

– Думаете, это он же?

– Похоже на то.

– Оттему, – Олауссен явно копался в памяти. – У вас нет его фотографии?

– Я работаю над этим.

Олауссен обескураженно посмотрел на инспектора:

– Поверьте, я все эти дни думал о причине!

В этот момент подозрения Рино переросли в уверенность, он попрощался и оставил хозяина наедине со ставками. Он садился в машину, когда зазвонил телефон.

– Ты был прав, – сказал Томас. – Пару лет назад Оттему получал социальную помощь.





* * *


Рино распахнул дверь в службу социальной помощи и направился в отдел пособий. Его представления об этом месте оказались совершенно неверными: в комнате было светло и уютно, и никаких суровых женщин с пронизывающим взглядом в приемной не оказалось. Симпатичная девушка в розовой футболке с надписью «Have Faith»[5] на груди приветливо улыбнулась Рино из-за стойки. Инспектор предположил, что за ее выбором одежды не скрывалось никаких более глубоких смыслов.

Он представился и сказал, что хочет поговорить с руководителем отдела.

– У нас нет руководителей отдела, мы работаем в команде. Но, боюсь, они все сейчас на собрании, – она вытянула шею и оглядела коридор. – Сейчас посмотрю. Эвен!