– Как мы присваиваем вещи, понятия или людей, – повторила Лиза, разминая пальцы. – Но мы уже – после экзамена – части Речи. Ни один из нас не целое и никогда не будет целым, а только часть, фрагмент…
Сашка помахала рукой перед лицом, отгоняя дым, и отступила на несколько шагов. «Речь будет пользоваться вами», – сказал когда-то Олег Борисович Портнов…
Сашка встала на цыпочки перед телевизионной панелью и дотянулась до экрана. Присвоила пластиковую рамку, начиненную электроникой, но не ощутила внутри ничего, кроме микросхем, контактов и типовых плат.
– Молотком постучи, – насмешливо сказала Лиза за ее спиной. – Отличница.
– Теперь ты у нас лучшая на курсе? – Сашка потерла ладонь. Кожа почесывалась, как после пары комариных укусов.
– «Пятерка» у Физрука, – самодовольно заметила Лиза, – это десятка у любого другого препода.
– Ты будешь очень полезной, хорошо образованной частью Речи, – сказала Сашка.
Она ждала ответной колкости, но Лиза молча затянулась, огонек сигареты уже почти касался ее пальцев.
– А что мне остается? – сказала после долгой паузы. – У нас не спрашивали, когда зачисляли в Институт. Не спрашивали, когда заставляли учиться. Знаешь, сколько раз мне снилось, как я убиваю… своего куратора?
Она снова затянулась, жадно, как приговоренный на эшафоте.
От сигаретного дыма сработала пожарная сигнализация.
* * *
Без пяти минут восемь белый конверт формата А4 лежал на столе, рядом со стопкой старых учебников, рядом с картонным стаканчиком из-под кофе. Он лежал и ждал своего часа: «Работа НО 2». Сашка отвела взгляд.
В трусах и майке выйдя на балкон, она вдохнула осенний воздух с остаточным шлейфом лета, увядающих школьных цветов; расходился реденький осенний туман. Сашка стояла, не чувствуя холода.
В упражнениях Лизы не было города с черепичными крышами. И в упражнениях Кости не было никакого города. Были другие образы, декорации, а какие – никто из однокурсников, пожалуй, не скажет. Как Сашка не хочет никому говорить о чудовище, живущем в башне…
Послышались шаги на балконе второго этажа. Внизу, прямо под Сашкой, облокотился о перила Андрей Коротков, закурил и только тогда посмотрел вверх. Чуть не выронил сигарету; Сашка помахала ему рукой. В конце концов, не голышом ведь она стоит, и отчего Андрей так удивляется при виде девушки в трусах? Он ведь не школьник?
Она вернулась в комнату, села к столу и сконцентрировала взгляд на трех красных точках в центре.
* * *
За окнами четырнадцатой аудитории светило солнце, и опадали желтые листья с лип. Умом Сашка понимала, что они желтые и что стены в аудитории светло-бежевые, волосы Стерха пепельные, а воротник его рубашки белый. Но все, что попадалось ей на глаза, наливалось оттенками красного: алый, рубиновый, киноварь, гранат. Цвет давил, хотелось зажмуриться, но под веками все было то же самое и хуже: красное небо. Красный флюгер. Острие из-под ключицы.
Перед Стерхом лежала Сашкина тетрадь с кривыми строчками, выписанными кровью: «Я не буду этого делать я не буду этого делать я отказываюсь я отказываюсь я отказываюсь». Слова повторялись, наползая друг на друга, и казалось, что Сашка написала, пусть и неровным почерком, длинное подробное сочинение.
– Ваш планшет до сих пор в починке, – проговорил Стерх, не глядя на Сашку. – Следующее задание снова получите в конверте.
– Николай Валерьевич, это бесполезно, – она водила взглядом по комнате, пытаясь не концентрироваться ни на чем, так ей было немного легче. – Я отказываюсь.
– От чего? – спросил он тихо. – От кого и от чего вы отказываетесь? От себя, от предназначения, от будущего?!
Сашка с удивлением поняла, что Стерх в бешенстве и говорит так тихо только затем, чтобы не орать в голос.
– Вы отказываетесь бороться, отказываетесь что-то менять, есть, пить, спать, вставать по утрам из постели? Отказываетесь от работы над ошибками? И что, вы думаете, будет с вами дальше?!
– Да я бы сто раз уже согласилась! – вырвалось у Сашки. – Как согласились все мои однокурсники! Те из них, кто выжил… Но я не могу, понимаете? Я не могу принять, а он не может меня заставить. Это замкнутый круг.
– Он? – тихо переспросил Стерх.
– Я давно догадалась, чья проекция там сидит в башне, – отводя глаза, сказала Сашка. – Одна из бесконечного множества его проекций. Зачем он вернул меня в Институт, зачем он требует невозможного?!
– Вспомните, сколько раз вы отчаивались, – сказал он еще тише. – Вам казалось, что это невозможно. А потом вы находили путь.
* * *
– Здравствуйте, Самохина.
Сашка на секунду задержалась у входа – как если бы ноги не желали идти. Физрук окинул ее оценивающим взглядом:
– У вас усталый вид. А ведь семестр только начинается.
– Я отдохну на выходных, – сказала Сашка через силу.
– Как проходит работа над ошибками?
– Согласно… учебному плану, – ей показалось, что наспех застиранные пятна крови на штопаном свитере зудят, как обожженная крапивой кожа.
Он чуть улыбнулся. Прикрыл глаза – и моментально, полностью переродился, Сашка только теперь поняла до конца, что имел в виду Костя, когда говорил, что Физрук «доппельгангер» и «смешивает свои ипостаси». Перед ней стоял юный, легко краснеющий, красивый парень, чуть-чуть постарше своих студентов, а может быть, и ровесник.
– Вам удобно заниматься сидя или стоя?
– Смотря чем, – пробормотала Сашка, которую неприятно задела эта перемена. – Кое-чем заниматься удобнее лежа…
– А раньше вы мне не хамили, – заметил он с легким упреком. – Ладно, смотрите на доску. Я воспроизведу некую проекцию, а вы ее прочитаете в динамике. Поехали.
Он выбрал фломастер, на этот раз черный. Остановился напротив доски – его пиджак слегка топорщился на плечах, но не из-за крыльев, как у Стерха, а от массивных, как покрышки самосвала, налитых мышц. Покосился на Сашку, так и стоящую посреди аудитории. Провел первую линию, будто отчеркнув горизонт, и с бешеной скоростью стал выписывать знаки и символы.
…Это было похоже на бег в коридоре, полном зеркал, циркулярных пил и лезвий. Мелькание света и тени, фактур и смыслов. Быстрее. Еще быстрее. Будто лента тренажера под ногами набирает скорость самолета, и бегун сперва катится кубарем, а потом летит вверх тормашками…
Сашка начала падать, ее подхватили под мышки и усадили на стул; много раз Дим Димыч ловил ее, когда она падала с «козла» или гимнастических брусьев. Она помнила это прикосновение – всегда надежное, дружеское или братское, никогда не липкое, без намека на эротику. На секунду Сашке представилось, что она опять в спортзале, и сейчас начнется занятие секции по настольному теннису.
В последние три дня она много раз «уплывала», теряя сознание, но привыкнуть к такому невозможно. Теперь Сашка сидела, навалившись локтями на стол, зажмурившись, и слушала, как где-то во внешнем мире губка скользит по доске, и получается звук, похожий на пение сверчка. Физрук молча вытирал доску, и Сашка тоже молчала.
– У вас нет денег, чтобы купить новую одежду? – спросил он осторожно, и от удивления она открыла глаза; доска была чистой. Дим Димыч, юный и заботливый, выражением лица походил на бенгальского тигренка.
– Деньги есть, – выдавила Сашка сухим горлом. – У меня нет времени ходить по магазинам.
– Можно заказать в сети, – сказал он, усаживаясь за преподавательский стол. – Научить, как делать заказы?
– Я не справляюсь, потому что провалила работу над ошибками? – Сашка посмотрела ему прямо в зрачки.
– Вы не справляетесь, потому что не справитесь, – сказал он с легким сожалением. – Занятие окончено. Дополнительных не будет.
* * *
Расписание занятий склеилось, как лента Мёбиуса, она же липучка для мух. Но в аудитории номер четырнадцать, перед Стерхом, можно было хотя бы дать волю чувствам.
– Он саботирует, – Сашка раскачивалась на стуле. – Он ничего не объясняет. Я пропустила целый семестр, не могу ничего понять, он же должен начинать с простого!
– Дмитрий Дмитриевич, – грустно сказал Стерх, – не может саботировать. Он функция. Точнее – система функций.
– Если его функция учить, почему он меня не учит?!
– Его функция – не учить… – Стерх осекся, будто пожалев о своих словах. Поглядел на Сашку – та напряженно ждала продолжения. – Такая грамматическая структура, как Дмитрий Дмитриевич, – сказал Стерх медленно, тщательно подбирая слова, – имеет запас предназначений и смыслов, который нам, бывшим людям, сложно представить.
«Нам, бывшим людям». Сашка осознала, что Стерх только что поставил себя и Сашку по одну сторону воображаемого барьера. Как будто они союзники.
Она подалась вперед, ловя возможность:
– Николай Валерьевич. Помогите мне. Тогда, на втором курсе, вы же помогли!
Стерх заметил что-то на полу под ножками стула. Наклонился и поднял большое черное перо, жесткое, с металлическим сизым блеском. Повертел в пальцах, разглядывая, будто подыскивая этой вещи применение в хозяйстве:
– Я делаю что могу, Саша. Но…
Он перевел взгляд на открытую тетрадь перед ним, на плотные красные строчки: «не бойся не бойся не бойся не». Вздохнул. Заложил перо между исписанных страниц, будто закладку.
– Все вы проходили перед моими глазами – имена признаков, имена предметов, местоимения, иногда глаголы. Но такая студентка, как вы, у меня впервые, Саша. И я вполне могу развести руками и сказать честно: это мне не под силу…
Сашка промолчала, не в силах скрыть разочарование. Стерх вернул тетрадь – вместе со вложенным в нее пером. Порывисто встал и прошелся по кабинету. Побарабанил кончиками пальцев по оконному стеклу. Вернулся, поддернул рукав черного пиджака:
– Посмотрите сюда…
Перламутровое зеркало на кожаном ремешке послало Сашке в глаза концентрированный луч света. Сашка героически попыталась не жмуриться.